– Нет-нет, я – Моцарт! Я! Но Калачева с собакой я не убивал!
– «У попа была собака» – это вот точно! Такой у нас с вами разговор уже который час продолжается. Хватит, я думаю! Не смею спорить с вами. Не хочу больше вас слышать, пока вы в таком возбужденном состоянии. Вы, давайте-ка, подлечитесь сперва, отдохните. А потом и продолжим! – и. о. нажал кнопку…
Тут же в дверях возникли два дюжих санитара…
– Не понял… – встрепенулся Власов.
– А что здесь понимать? Подумайте немного и сразу поймете. Вам надо подлечиться, отдохнуть.
– Я дома отдохнуть могу!
– Конечно, можете. Но дома вас, Владислав Львович, не смогут освидетельствовать психиатры. Это раз. Да и боюсь я за ваших родных: вдруг тоже – улетят, растают. – И. о. кивнул. И Власова скрутили.
* * *
Беловский вернисаж в Доме художника демонтировали быстро, споро: художников в России до фига – ну, значит, очередь.
– А эту вот картинку я себе сопру, – сказал один из работяг, занятый на разборке экспозиции.
– Плесецк. Космодром. Старт, – прочитал название другой. – А что ты в ней нашел?
– Не знаю сам. Она какая-то живая.
– Вот чудак! Типичный соцреализм.
– А ну и что? Лично мне нравится. Это куда талантливее даже модного ныне Тренихина. Вон его восемь акварелей – сравни!
– Тебе все нравится. Я уже заметил.
– Согласен. Вообще жить – это здорово.
– Может быть. Но не в России.
– Ну почему? Россия – чудесная страна. Ты просто еще не врубился.
– Зато она в меня врубилась.
– Одно другому не мешает: взаимопроникновение. Вот, глянь – космодром. Это же не случайно все. Старт. И вверх пошла. Не случайно!
– Что не случайно-то?
– Да то, что во Вселенную первыми выперли мы, страна абсурда, страна бездонных горестей, неисчислимых бед, самого черного юмора и самой светлой доброты.
– Ох и загнул ты! «Здравствуй, страна героев, страна мечтателей, страна ученых…» – так, что ли? Ты кем был-то, до того как разнорабочим стал?
– Искусствоведом. Профессором.
– Оно и чувствуется. Держи назад свою картинку.
– Спасибо.
– Не потеряй.
* * *
…Ракета медленно пошла все выше, выше, выше, вытягивая за собою из-за черной кромки леса длинный шлейф ревущего огня…
И, ускоряясь, устремилась вверх.
Вверху она уменьшилась, превратившись в пульсирующий тоненький язычок огня, а потом – просто в звездочку… Через секунду даже звездочка растворилась в черном небе и погасла.
Грохот стих. Настала тишина.
На успокоившемся звездном небе блеснула вдруг иголка света, другая, третья…
Сполохи полярного сияния развертывались все шире, захватывая небо в полной тишине…
* * *
…Ко мне придите – обманутые… униженные… оскорбленные… сирые… ограбленные… духом блаженные… И – да обрящете.