— Не наш с тобой. Я тут ни при чем!
— Пускай будет только мой! Мой портрет никому не мил, а вот выкинуть его никто не решается. Так что пошли.
— Куда?
— По домам. Сегодня десять бригад отправляются по домам Великого Гусляра, чтобы отыскать человека, который схож с портретом.
— А если такого нет?
— Тогда будем искать в районе.
— А если и там...
— Не беспокойся. Отправимся в область. У нас же теперь есть хрустальная туфелька.
— В каком смысле?
— В смысле обыкновенном. Будем обходить, сравнивать. Сравнивать и обходить.
Удалов посмеялся над другом.
На следующий день с утра Минц его разбудил. Была суббота, день свободный, но не очень солнечный, а так, дождь со снегом. Никак весна не разойдется.
Несмотря на воркотню Удалова, Минц, одетый надежно, тепло, но торжественно, как на зимние похороны, повел друга на площадь Землепроходцев. Там уже собрались добровольцы-поисковики «Золушки». Некоторых Удалов знал. Например, супругов Савичей, редактора Стендаля. Стендаль раздавал всем схемы участков, которые им выделялись. Минцу с Удаловым достался участок вдоль речки, от пристани до музея. А также трехэтажка-полухрущоба, построенная на месте устаревшей по дизайну церкви Николая Чудотворца XIV века.
Теперь люди стали осторожны, агитатором не назовешься, не пустят. Приходилось говорить все задание в замочные скважины. Иногда двери открывались, иногда нет. Но чаще открывались, потому что Минц с Удаловым — люди пожилые и многим лично знакомые.
Затем наступал самый ответственный момент.
Минц доставал заветное изображение и задавал собравшимся вопрос, есть ли среди домочадцев человек подобной внешности.
— Нет, — отвечали ему домочадцы. — На что нам такой?
— Нет, — говорили в другом месте. — Неужели его разыскивает милиция?
— Этот человек, — терпеливо объяснял Минц, — обладает харизмой. Он — ваш политический идеал. Только вы сами за вашей тупостью и отсталостью об этом не догадываетесь.
Но люди лишь разводили руками.
И кинув взгляд на портрет этого самого человека, как правило, висевший на стенке в большой комнате, а порой и в туалете, Минц с Удаловым покидали квартиру, чтобы постучаться в следующую.
Надо сказать, что во всем этом мероприятии был некоторый элемент игры, правила которой были выдуманы заранее, но не объяснялись, хотя соблюдались обеими сторонами.
Жильцы дома или квартиры знали, зачем к ним стучится Минц.
Они уже друг дружку осмотрели, изучили и убедились в том, что, к сожалению, харизмы в доме не наблюдается. Но все равно следовало пройти процедуру попытки узнавания. Процедура заканчивалась ничем, и все расстраивались, уверенные в том, что такого человека в нашем городе нет. Может быть, он таится где-нибудь в Сочи или Воркуте, но не в нашем тихом Гусляре.
— А почему бы и нет? — спрашивал Минц. — Почему бы и нет, черт побери! Отсюда многие пришли на Русь. Рюрик был из наших краев, Александр Невский, Сталин здесь отбывал ссылку... Найдем, Корнелий, не грусти!
И они шли в следующий дом. И снова впустую.
В одном небольшом частном доме на набережной отец — ветеран внутренних войск — вывел на встречу с комиссией своих двоих сыновей. Были они хорошо одеты, от них пахло мужским одеколоном и похмельем. Рожи у них были толстые. Суровые. Вызывающие, но без харизмы. Минц уже собирался уходить, но тут внимание Удалова привлек стук, доносившийся со двора. Кто-то там колол дрова.
— Кто это там у вас трудится? — спросил Корнелий Иванович.
— Да так, случайный человек, — отмахнулся хозяин дома.
— Даже без прописки, — крикнул один из сыновей.
— Родственник? — спросил Минц.
— Так... — Хозяин дома мялся, не желая сказать правду, потому что находился под киллерским прицелом сыновних глаз.
— Короче! — рявкнул Удалов.
— Пасынок он наш, — вздохнул хозяин дома. — Внебрачный.
Минц сделал движение пальцами, подсмотренное им в мафиозном фильме, и семья покорилась.
Через три минуты вошел пасынок без прописки.
Сравнительно молодой человек невысокого роста, заросший редкой бородкой и длинными патлами.
Не было в нем ничего общего с харизматическим портретом.
— Вот видите! — Хозяин дома заметил разочарование визитеров. — А вы угрожали!
Но Минц не ушел.
Он уловил странный, неочевидный, мерцающий свет, исходивший из небольших невыразительных глаз пасынка.
— Как зовут? — потребовал Минц.
— Иванов, — ответил за пасынка хозяин. — Иванов Семен. А меня Эдуардом зовут, следовательно, Семен Эдуардович. Мой сын!
Хозяин вдруг почувствовал, что эти люди хотят чего-то такого, чем можно поживиться.
Иванов Семен молчал, опустив взор долу.
Но сыновья хозяина не отличались интуицией, и когда Минц сказал, что Иванов Семен должен пройти с ним, принялись кричать, что не допустят этого, так как дрова еще не поколоты, горох не перебран, помойная яма не выкопана, а в сарае протекает крыша.
Минц с Удаловым повели пасынка в редакцию газеты.
Пасынок с интересом смотрел по сторонам. Оказывается, родственники его не выпускали на улицу, пугали милицией и эксплуатировали нещадно.
По дороге встречались осведомленные люди и говорили:
— Нет, не похож!
— Это не харизма.
— У него голова полна вшей.
Сначала Иванова Семена привели в парикмахерскую.
Хотели было помыть и постричь, но от этой мысли пришлось отказаться. Оказалось проще и гигиеничнее побрить его, а уж потом отправить в баню.
К бане, привлеченные слухами, стали собираться господа гуслярцы.
И когда наконец в дверях показались наши герои, уже основательная группа зевак встретила их шепотом и ропотом.
— Нет! — кричали люди. — Это не он!
Но не расходились, а ждали, что скажет Иванов Семен.
Конечно, лицо Иванова Семена по прозвищу Золушка отличалось от коллективного портрета, но все же основные черты его были сохранены. Высокий лоб с залысинами был отделен от водянистых глаз жидкими бровушками. Нос был скорее утиным, нежели орлиным, подбородочек слабо очерчен, и общее выражение лица оказалось крайне печальным, даже удрученным. Весь он был стертым, неясным, ускользающим от критического взора.
Несмотря на критическое отношение к Золушке гуслярских зрителей, Минц был доволен. Жизненный опыт подсказывал ему, что выбрано правильное направление и, возможно, происходит прорыв в политике.
На беседе с Золушкой в редакции присутствовали как лично Михаил Стендаль в очках и с бородкой, похожий на Чехова средних лет, так и провизор Савич от Союза правых сил и пенсионер Николай Ложкин, представлявший левые силы.
Сначала все сидели и молчали.
Потом небольшое слово произнес профессор Минц.
— Человечество, — сообщил он, — на уровне подсознания и очень редко с помощью разума выбирает себе политических кумиров. Меня давно интересовала проблема полного несовпадения вкусов народных масс и отдельного индивидуума. Отдельный индивидуум отлично понимает, что кумир его страны никак не соответствует общечеловеческим нормам красоты или поведения. Обратимся к историческим примерам. Тамерлан был хромым и некрасивым человеком небольшого роста, Иван Грозный — толстым бородатым уродом...
— Ну какие они кумиры! — возразил Миша Стендаль. — Они же по праву престолонаследия. Их Бог дал.
— Не спеши! — воскликнул Минц. — Обратимся к кумирам, которые поднялись из грязи в князи. Неужели вы думаете, что в двадцатые годы в Германии не было красивых, умных и даже порядочных политиков? Но ведь поднялся Гитлер!
И тут впервые подал голос Иванов Семен.
— Порядочных политиков не бывает, — сказал он. — А то бы они в политики не полезли.
Эта фраза заставила всех поглядеть на Иванова Семена с некоторым удивлением. Никто не ожидал такой политически отточенной фразы от пасынка без прописки.
— Мы сейчас говорим о другом! — продолжал Минц. — Лучше вы мне объясните, почему усатенький заморыш, истерик, сухоручка...
— Это Сталин был сухоручкой, — пояснил Савич.
— Нашего вождя не трожь! — обиделся на него представитель левых сил пенсионер Ложкин. — У товарища Сталина руки были на месте. Он ими любую шею мог свернуть.
— Вот именно! — подхватил Минц. — Вот они, рудименты культа личности! А чем Сталин его привлекал?
— Я думаю, что такие, как Ложкин, — заметил Стендаль, — любили Сталина, как женщины в высказывании Пушкина — то есть ушами!
— Погодите-погодите! — вмешался в спор Удалов. — Но ведь мы смотрели на фотографию и думали — какой он некрасивый!
— А он и есть некрасивый, — заметил Ложкин.
— Независимо от позиции наших левых сил, — сказал Минц, — я полагаю, что моя точка зрения вам понятна. Общественное мнение, пропаганда и прочее работают на многих кандидатов в кумиры. А кумирами становятся единицы, и ничего в них, казалось бы, нет...
