Возможно, были и другие варианты объявления, но в большинстве своем гуслярцы услышали именно приглашение на площадь и, главное, на раздачу подарков.
Сколько раз твердили нашему миру, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке, но все равно мы стоим под деревом и ждем, когда эта дура-ворона разинет свою пасть.
А она уже сжевала жалкий кусочек сыра.
Если кто из жителей города не слышал объявления, соседи и родственники обязательно подсказывали. Казалось бы, услышал про подарки, молчи, рта не раскрывай, жди новогодней ночи. Чем меньше народа на площадь придет, тем больше тебе достанется.
Но не таковы жители Великого Гусляра.
Пускай, думал каждый, мне достанется только половина подарка и полкружки пива, но соседа Удалова я обязательно позову. Пойдем вместе, вместе веселее.
Такой народ живет в нашем городе.
Погода стояла приятная, даже лучше обычной. Без особой оттепели, морозец как по Гоголю, снег по колено, кроме как на центральных улицах, где с утра прибрали.
А ночью высыпали на небо звезды и месяц — только и смотри, не полетит ли черт этот месяц украсть.
Сказал добрые обещающие слова товарищ президент, сыграли привычный старшему поколению советский гимн, помахали флагом перед Спасской башней и с боем часов жители Великого Гусляра подняли бокалы и стали друг дружку поздравлять с удивительным праздником, миллениумом. Сколько лет фантасты писали о третьем тысячелетии. Где теперь эти фантасты? А миллениум наступает тяжелой ногой времен и твердит нам: все уже померли, а мы еще живы!
Ура!
Начали есть, выпивать, разговаривать, шуметь, но во всех домах поглядывали на часы.
Многие не могли дождаться, когда же наступит час ночи?
Некоторые спешили съесть все пораньше, а другие, наоборот, тянули время, полагая, что самый главный пир развернется после получасового перерыва.
И вот ровно в час во всех домах погас свет.
На секунду.
Загорелся и снова погас.
Само собой включилось радио и сказало сладким голосом:
— Скорее, не будем тратить времени даром! Нас ждут на площади!
Телевизоры, которые показывали «голубые огоньки» по числу программ, на секунду погасли, и тут же на экранах появилось лицо пожилой дикторши Леонтьевой.
— С Новым годом, малыши! — сказала она. — Побежали на улицу, в снежки играть, подарки получать.
Этого гуслярцы не выдержали.
И принялись одеваться. А некоторые брали с собой сумки.
Выйдя на улицу, на легкий трескучий морозец, под звездное небо, по которому изредка проплывали небольшие, подсвеченные луной облака, гуслярцы слышали отдаленную музыку и как будто звуки хорового пения. Ноги сами несли их на площадь, по мере приближения к которой все громче слышались голоса и смех.
Люди спешили, чтобы им хватило подарков, дети бежали впереди, потому что ими владело нетерпение.
И вот широкий простор площади, ограниченной торговыми рядами и украшенной памятником землепроходцам, некогда уходившим отсюда на покорение Сибири и Аляски...
Всех без исключения, кто вступал на площадь — от малых детей до профессора Минца и руководителей городской администрации, охватывало чувство причастности к общему празднику и общей сладостной судьбы. Возникало желание веселиться долго и обязательно в коллективе.
Все население города, от младенцев до стариков, еще час назад немощных, а сейчас готовых отбросить палки и костыли, выскочить из инвалидных колясок и пуститься в пляс, скопилось на площади, просторной, но в обычное время, конечно же, недостаточной для такого количества народа. Но никто не толкался и не страдал от тесноты, всем хватило места.
Более того, кто-то успел за первый час нового тысячелетия украсить площадь павильонами и эстрадами, расставить по ней высокие новогодние елки, увешанные гирляндами цветных лампочек, даже водрузить колеса обозрения, комнаты смеха, зверинцы и небольшой музей восковых фигур, интересный тем, что, помимо изображений бывшего президента Ельцина, обезглавленной Марии Стюарт, Ивана Грозного, убивающего своего сына, космонавта Гагарина, там стояли также жители Великого Гусляра, и даже дети, узнав их, весело кричали:
— Мама, мама, смотри, Удалов стоит! Я про него в книжке читал.
— А это старик Ложкин, только он не старик.
— Мама, а как этого лысого зовут? Ну вот этого, который рядом с Кощеем Бессмертным?
— Это профессор Минц, — отвечала мама и невольно краснела, потому что Лев Христофорович, сопровождаемый Авдюшечкой, как раз в этот момент проходил рядом и остановился, не менее детей пораженный сходством себя и восковой фигуры.
На эстраде совместно танцевали Алла Пугачева и Плисецкая, кому кто нравится, а фокусник Дэвид Копперфилд, загримированный под Чарльза Диккенса, доставал из цилиндра живых кроликов, но не прятал их куда-то за кулисы, как делают его собратья, а кидал в толпу, чтобы каждый мог взять кролика себе, ощипать и поджарить.
Кролики не давались в руки и прыгали в толпе, что придавало празднику дополнительную суматоху и крикливость.
Желающие могли встать в любую очередь — кто за продуктовым набором, кто за конфетами или даже детскими игрушками, но для детей Дед Мороз раздавал подарки отдельно, и не надо было стоять в очереди, так как дедушка ловко кидал мешки с подарками подходящим к нему детям и никому ни разу не попал по головке.
Для молодежи был выделен участок площади под танцы, и молодежь этой возможностью громко пользовалась. А старики могли порадоваться передвижной аптеке и концерту, который давало привидение Клавдии Шульженко.
Час или два пролетели незаметно.
Усталые, но довольные гуслярцы расходились по домам, неся пакеты с подарками и волоча за уши кроликов.
За их спиной гасли огни ярмарки.
Артисты собирали инструменты, Алла Пугачева стирала грим, а Дэвид Копперфилд пересчитывал цилиндры и ворчал, что опять у него что-то украли.
После сияния площади улицы Гусляра казались слабо освещенными, темными и плохо расчищенными от снега.
Да и фонарей было даже меньше, чем обычно.
— Все познается в сравнении, — заметил Лев Христофорович Удалову, когда они свернули к себе на Пушкинскую.
— Странно, — начал было Удалов, но фраза осталась незавершенной, потому что он громко взвыл, провалившись ногой в яму и вытянувшись во весь рост.
— Ты куда? — спросил Минц.
— Здесь не было ямы! — ответил Удалов, когда друг помог ему встать.
Наблюдательный Минц согласился с Удаловым. Этой ямы не было час назад — они ведь шли по улице на площадь...
— Смотри-ка, — сказал старик Ложкин, догнавший соседей. — Яму выкопали. Кто это сделал?
Яма была небольшой, но свежей. Еще одна, тоже недавно выкопанная, была видна у края дороги.
— Как будто животное завелось, — сказал Ложкин. — Крупного размера.
— Это динозавр! — воскликнул Максимка-младший, внук Удалова. — Пока мы за подарками ходили, на нас динозавры напали.
Такая перспектива ему понравилась. У Максимки были счеты с некоторыми учителями, и он надеялся, что динозавры расправятся с ними в первую очередь. Хотя почему бы динозаврам бросаться именно на учителей, он не знал.
Дальше фонарей не было. Они не перегорели, а были разбиты. Осколки стекла поблескивали под луной, один из столбов упал, другой пошатнулся и торчал под острым углом.
Удалов ускорил шаги.
— А мы не слышали, — сказал он.
— Громче музыка играла, — заметил Ложкин. Он остановился, чтобы подождать жену. Жена взяла побольше подарков, и тащить их было тяжело, вот и отставала.
Они вошли во двор. Благо недалеко от площади. Самое удивительное — увидеть стол для домино, выкорчеванный подобно старому дубу о четырех стволах. Под ним земля была разворочена. Там искали. Когда? Кто?
— Искали, пока нас не было, — сказал Минц, и все с ним согласились. — И я во всем виноват. Я не имел права не предупредить вас, сограждане, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. И я не удивлюсь, что подарки, полученные вами на площади, с наступлением утра развеются как дым.
Ложкин, услышав эти слова, воскликнул:
— Нет, только не это!
И потащил жену с подарками к себе, на второй этаж.
— Кстати, — спросил сам себя Корнелий Иванович, — а кто финансировал мероприятие?
— Никто не сознается, — сказал Минц. — К тому же я давно хотел заметить, что мой восковой портрет является не более как злобной карикатурой.
— А мне показалось — похоже, — засмеялся Грубин и пошел к себе.
И почти тут же окно в его комнате на первом этаже распахнулось, и Грубин, высунувшись во двор, закричал:
— Они за это ответят!
Крик его стал понятен каждому, кто вошел в свою квартиру.
Все, буквально все было перевернуто вверх дном: посуда частично перебита, мебель частично переломана, одеяла и подушки валялись на полу, их животы были изрезаны, и пух медленно кружил по комнатам.
