— Кто там? — раздался женский голос.
Я закивал головой Марианне.
— Это я, Марианна, к вашей милости, госпожа генеральша, — быстрым и почтительным шепотом произнесла немка.
— Спальня госпожи генеральши не здесь, ее комнаты дальше, — полуотворяя дверь, сказала девушка в ночной рубашке и в накинутом поверх халате.
Увидя нас, она взвизгнула и завопила таким голосом, что таиться уже не было необходимости.
В коридоре раздались шаги. В одной из комнат что-то зазвенело. Послышались женские крики. Зажегся свет, и в одну секунду все заведение госпожи Таубе превратилось в потревоженный муравейник.
Мы заполнили весь этаж. Вой и крики немок переполошили дом. В этажах стали вспыхивать огни. Кто-то кричал в пролете лестницы. Во дворе показались мечущиеся люди.
— Что такое, что случилось? — появляясь откуда-то из глубины коридора, бросилась мне навстречу представительная женщина в голубом халате и кружевном чепце.
Это была та самая «великосветская дама», которая так недавно была у меня на приеме.
— Господин комендант! — делая скорбные, недоумевающие глаза, воскликнула она. — Что это значит? Врываться ко мне, среди ночи…
— Где ваша комната, сударыня?
— Вот она, к вашим услугам, господин офицер, но я все же не понимаю… — несколько театрально, но вместе с тем очень спокойно сказала хозяйка.
Я вошел в комнату. Большой орехового дерева трельяж. Изящный туалетный столик с массой благоухающих флаконов, дорогих безделушек, фарфоровых пудрениц и пуховок стоял возле кровати. Две расписные японские вазы с цветами виднелись на окне. Розовое стеганое одеяло, все в кружевах и лентах, было небрежно наброшено на взбитые белоснежные подушки. Один край одеяла низко свисал с кровати, касаясь своими лентами пола. Зеркала отражали большой портрет какой-то дамы и ковры, разостланные по комнате. Возле изголовья стоял шестиугольный перламутровый столик, на котором еще дымилась чашка горячего кофе и стояла тарелочка с бисквитом.
— Как видите, обыкновенный дамский будуар, вполне мирный и не таящий никаких сюрпризов, — с любезной улыбкой сказала генеральша.
— Сюрприз все-таки есть! Достаньте, пожалуйста, из-под вашей кровати вот эту картину… Вы второпях плохо прикрыли ее, — указал я на краешек рамы, видневшийся из-под одеяла, и, видя, что хозяйка не трогается с места, вынул из-под одеяла картину.
«Выезд короля Фридриха II из Сан-Суси» всеми красками заиграл перед нами, отражаясь в многочисленных зеркалах генеральши. Толстый Геринг равнодушно и тупо смотрел на провал своих компаньонов, на только теперь потерявшую светское спокойствие генеральшу.
— Это недоразумение… Наверно, кто-нибудь из посетителей забыл здесь картину, — пожимая плечами, заговорила она.
— Помолчите, мадам, вы поговорите после, — сказал я и кивнул головой автоматчикам.
Генеральшу повели в гостиную.
— Не забудьте картину, старшина, — сказал я Глебову.
В одной из комнат мы нашли спрятавшегося под кроватью мужчину. Комната для прислуги была заперта. Глебов постучал в нее. Никто не отзывался. Старшина с силой ударил ногой — дверь распахнулась. Комната была пуста, но смятая кровать была еще тепла, окно полураскрыто; мы кинулись к нему и увидели, как по узкому карнизу, держась за выступы руками, осторожно двигалась к водосточной трубе белая фигура, освещенная луной.
— Стой! Хальт! — яростно закричал старшина, но в эту минуту фигура сорвалась и камнем полетела вниз.
— Готов! — перегнувшись через подоконник, сказал старшина и крикнул солдатам, подбежавшим к неподвижно лежавшему телу: — Не трогать! Пусть лежит как есть до нашего прихода.
Еще двое мужчин были извлечены из ванной комнаты.
— Сколько всего народу? — спросил я старшину, отводившего захваченных в одну общую комнату.
— Трое мужчин, одиннадцать женщин да хозяйка, — ответил он.
Мы снова прошлись по комнатам, тщательно заглядывая в шкафы, под кровати, в чуланы.
— А вот еще помещение, — отбрасывая тяжелую штору и выходя на небольшой балкон, сказал Глебов.
Там, прижавшись вплотную друг к другу, стояли три женщины в наспех накинутых платьях и халатах. Бойцы обыскали их и повели в гостиную. Вдруг я заметил, что женщина, шедшая последней, несколько хромала.
— Стоп! — крикнул я. — Барон Манштейн останется с нами, остальных — в общую комнату!
Женщина обернулась, и я увидел густые черные брови, ярко выделявшиеся на бледном, несколько дегенеративном лице.
— Маскарад не удался, барон. Переоденьтесь лучше в ваше платье, — сказал я хмуро смотревшему на меня Манштейну.
Когда мы сошли вниз, было уже совсем светло. Сбежавшиеся из квартир жители, о чем-то вполголоса судача, толпились во дворе.
Возле лежавшего на асфальте тела стояли солдаты. Я остановился как вкопанный. Это была «переводчица Надя».
— Как веревочку ни вей, а конец все равно будет, — сказал один из солдат, переворачивая на спину мертвую фашистку.
На следующий день посты оцепили кругом полуразрушенный дом Манштейна. Глебов и саперы обвалили наиболее угрожавшие падением стены, построили мостики и поставили нечто вроде лесов, какие покрывают строящиеся дома. Около трех часов дня я и Циммерман поднялись на второй этаж. С пробитых и развороченных потолков сыпалась известка. Для того чтобы перейти в другую комнату, приходилось перебираться по перекинутым мосткам.
— Здесь, — сказал наконец Циммерман, останавливаясь около стены, на которой во множестве висели кабаньи головы, чучела фазанов, глухарей, перепелок, тетеревов и ветвистые оленьи рога.
— Охотничий кабинет барона, — пояснил Циммерман и снял со стены картину, изображавшую попойку егерей.
Я увидел два круга и посреди них маленький рычажок. Мы потянули, он не выдвигался, тогда я подозвал саперов.
— Только осторожно, ребята, не повредите сейфа да не опрокиньте на нас потолок, — сказал я, недоверчиво глядя на свисавшие над нами доски.
Саперы покопались в броне, повертели несколько раз коловоротом, чем-то смазали оба круга и затем легко, словно ножом по маслу, прорезали автогенным пламенем металл. Вынув вырезанные куски стали, они вытащили из образовавшейся ниши чемодан, запечатанный пломбами и сургучом. Две зеленые и две красные печати на шнурках висели по его углам. Он был аккуратно обвязан шпагатом, на конце которого болталась большая серебряная пломба с орлом, державшим в лапах золотую свастику, вокруг шла золотая надпись: «Герман Геринг».
Архив рейхсмаршала был в наших руках.
Прошло два дня. «Дело об украденной картине» было закончено. Теперь уже можно было спокойно дочитать до конца «Штабс-капитана Рыбникова», которого не удавалось мне прочесть в эти дни. Я удобно разлегся на софе и только взял книгу в руки, как в дверь постучали.
