— Уже повел наблюдение за ним.
— Благодарю вас. Пока это все, что нужно. До вечера, товарищ Насс!
— А теперь, товарищ подполковник, один вопрос. Американец изолирован?
— Да. Выслан отсюда.
— Очень хорошо. Одним меньше.
Я остался один. Было тихо. Через открытое окно слабо доносились голоса. Я закрыл окно, запер дверь и пошел в госпиталь к переводчице.
Побледневшая, в строгом больничном халате, с выбивающимися из-под косынки волосами, она показалась мне еще привлекательнее, чем раньше.
— Я так рада, что вы пришли. Мне уже казалось, что вы меня позабыли, — сказала она.
— Ну как ваше самочувствие? — совсем по-докторски спросил я.
— Хорошо. У меня был сильный ушиб головы и, конечно, немалый испуг, — улыбнулась она. — Но сейчас все кончилось, и завтра я возвращаюсь к работе.
— Что так быстро? Здесь скучно?
— Нет, вовсе не скучно. Меня навещают и знакомые, и друзья. Просто пора выходить отсюда.
Мы прошлись по аллее густого, довольно запущенного сада и, подойдя к одинокой скамейке, сели на нее.
— Теперь я к вашим услугам, господин подполковник. Вы хотели поговорить со мной о моем муже, обо мне и о картине.
— Не надо, Эльфрида Яновна, я все уже знаю, и комендант, и товарищ Насс полностью информировали меня. Мне только нужно уточнить несколько не ясных для меня деталей дела.
— Пожалуйста!
— Откуда вы знаете Циммермана?
— По Риге. Он учился в немецкой школе, а я в гимназии святой Луизы. Мы встречались и даже танцевали на гимназических балах. Затем я потеряла его из виду, и, когда мой муж начал писать эту картину, я, бывая с ним на вилле Геринга возле Потсдама, встречала там Циммермана, уже ставшего доктором права и важным господином.
— За что убили вашего мужа?
— По приказу Геринга. Геринг, став вельможей и вторым после Гитлера лицом в Германии, пожелал убедить мир в своем аристократическом происхождении. В тысяча девятьсот тридцать девятом году в Ней-Бабельсберге был даже выпущен фильм «Кровь предков», который доказывал, что Геринг происходит от Карла Великого. Мой муж был вызван к Герингу, и рейхсмаршал предложил ему написать картину. Муж согласился. Была найдена тема. Сначала Макс охотно писал картину, но потом бесконечное бахвальство, кичливость и самовлюбленность рейхсмаршала вывели мужа из себя. «Я не могу больше писать этого кровавого шута, этого нацистского Нерона», — как-то вырвалось у него. Картина была закончена, художнику был предложен второй заказ, но он отказался. Это удивило Геринга, он вызвал Вебера к себе, но мой муж, сказавшись больным, не поехал к нему. Геринг рассвирепел, а когда он узнал, что автором многочисленных, ходивших по рукам карикатур был Макс, его участь была решена. Его убили, а меня после ряда угроз и издевательств выслали сюда под надзор политической позиции.
— Очень ценил Геринг картину вашего мужа?
— Нет. Настолько мало, что после ареста Вебера эта картина была отдана кому-то из его близких.
— Благодарю вас, Эльфрида Яновна, пока все. Желаю скорейшего выздоровления и жду вашего возвращения.
Переводчица опустила глаза и сказала:
— Думаю, что завтра буду на работе.
Она проводила меня до калитки.
— Итак, наши выводы подтверждаются с самых различных сторон.
— Вот, а еще говорят, что Шерлоки Холмсы перевелись на свете, — засмеялся комендант. — Вы, дорогой Сергей Петрович, как-нибудь опишите всю эту историю с пропавшей картиной и трагической кончиной Володи и Тулубьева.
— Непременно, но сначала мы дадим этой истории соответствующий конец, как у Конан-Дойля, когда порок наказан, преступники пойманы и добродетель торжествует.
— И когда вы думаете создать этот конец? — с любопытством спросил полковник.
— Может быть, через день-два, но никак не позже трех суток, — сказал я, вставая.
— Куда вы? Скоро обед, — остановил меня Матросов.
— В подвал. У Циммермана было достаточно времени для размышлений. Надеюсь, что сейчас мне удастся проверить мои выводы о заданиях шпионской группы, хотя я совершенно убежден, что не ошибся. Не хотите ли со мной?
— Нет. Беседуйте, — улыбнулся Матросов.
— Ну, уважаемый фон Циммерман, я пришел за ответом.
Арестованный молча взглянул на меня.
— Но, прежде чем получить ответ от вас, скажу, что сегодня под утро мы произвели обыск квартиры номер двадцать восемь, где живет генеральша Таубе.
Циммерман весь посерел.
— Да-да! В вашем доме по Гогенлоэштрассе и захватили…
— Не надо… — с трудом выдавил арестованный.
— Как видите, шансы ваши все уменьшаются.
Немец опустил глаза.
— Помните, что мне лично наплевать на судьбу фон Циммермана, фашиста и диверсанта, но я обещал вам спасти вас, если будет ваше полное признание, и об этом же просила Эльфрида Вебер, с которой вы когда-то танцевали на гимназических балах. Если бы не она, я, возможно, и не пришел бы сейчас к вам, герр Циммерман, так как все, что нам нужно, уже почти известно.
Арестованный не отвечал. Он сидел все в той же позе, с поникшей головой.
Я решил дать ему некоторое время для раздумья.
— Это мой последний приход сюда, если только вы сами не поможете себе, Циммерман, — уходя, сказал я.
После обеда я пошел прогуляться по Шагарту. Мелкие лавочки, парикмахерские, галантерейные магазины бойко торговали, и озабоченные немки, стуча каблуками, ходили по улицам. Я наугад зашел в один из магазинчиков, просто для того, чтобы посмотреть, чем там торгуют. Почтенная фрау, сухая и суетливая, без слов выложила передо мной бритвенные лезвия, пудру, расчески, какую-то мазь для ращения волос и, торжественно подмигивая, показала из-под полы запечатанную бутылку коньяку. Я рассмеялся и объяснил озадаченной немке, что зашел только за пудрой. Так я прошел несколько улиц. Везде было одно и то же. Возле бир-халле прохаживался по тротуару комендантский патруль. Пройдя еще несколько улиц, я направился к себе. Вот и дом, вернее, половина дома Манштейна, в котором некогда гостил Геринг. Английская бомба словно отгрызла всю переднюю часть здания. Расколовшиеся стены, обломки крыши, засыпанные землей и известкой, свернувшееся железо балконов. Над этим хаосом свисали погнувшиеся балки, еле удерживавшие уцелевшую половину дома. В обнаженных этажах разорванного пополам здания стояла мебель, на стенах висели портреты. Большая, писанная красками голова сатира, столик с кружевной свисавшей скатертью, рояль, силой взрыва отброшенный в угол.
Я не спеша свернул к комендатуре.
Вечером пришел Насс. Я просмотрел список. Все это были обыкновенные, ничего не значащие фамилии.
