— Фон Трахтенберг.
— Очень был рассержен Геринг, узнав о брошенных архивах?
— Да. Настолько, что приказал всем тем, кто должен был эвакуировать их, немедленно вернуться обратно в Шагарт и увезти или уничтожить их. Ведь он же понимает исключительную важность для вас этих архивов.
— Сообщите мне текст и номер расписки радиограмм.
— «Сельдь» и «тысяча восемьсот девяносто». Сельдь по-немецки — «Херинг», а тысяча восемьсот девяносто — год рождения рейхсмаршала.
— Кто такая «переводчица Надя», служившая в комендатуре?
— Ирма Леве из Союза гитлеровской молодежи, прибывшая сюда из Польши.
— Генеральша Таубе?
— Она выполняет роль «почтового ящика», у нее же и конспиративная квартира организации.
— Кто возглавлял вашу группу?
— Фон Трахтенберг, а в его отсутствие — Манштейн.
— Как не пришло в голову Герингу, что посылать обратно в Шагарт Манштейна, Трахтенберга и вас, которых здесь знают все, равносильно смерти?
— Вначале Геринг хотел просто расстрелять всех, но потом передумал и послал нас сюда обратно.
— Кто такой агент С-41?
— Это доктор фон Гредих, один из тех, кто вместе с Трахтенбергом перевез в Берлин документы, которые были сложены в гробу.
— Увезенные документы были там же, где и остальные бумаги Геринга?
Циммерман посмотрел на меня и спокойно сказал:
— Я вижу, что вы не знаете, где находились те и где сейчас находятся остальные бумаги рейхсмаршала, но я начал говорить правду и скажу все. Увезенные на самолете дневники и переписка находились в доме Трахтенберга, в той самой вилле, где вы захватили меня, в тайнике стены за шкафом. Все же остальные документы, личные архивы, договоры с американцами и переписка с ними были оставлены Герингом у Манштейна и хранились в сейфе, вделанном в стену второго этажа. Дом этот разрушен английской бомбой, но стена, где находится сейф, уцелела.
— Я знаю этот дом, он рядом с нами, — сказал я. — Теперь я вижу, что вы действительно сказали правду. До свидания!
Циммерман сидел опустив голову.
— Я не знаю, что с вами будет дальше, но во всяком случае признание облегчит вашу вину, и я буду просить о смягчении вашей участи, — сказал я.
Фрейлейн Марианна с беспокойством озиралась по сторонам. На глазах ее блестели слезы.
— Чего она плакала?
А кто ее знает, товарищ гвардии подполковник, — засмеялся Глебов. — Я довел ее до комендатуры, стал звать к себе чайку попить, а она вдруг кинулась бежать. Ну, я ее, конечно, за руки и в ворота. Так и привел.
Немка, дрожа, смотрела на нас, испуганно переводя глаза с одного на другого.
— Напугал девушку, ухажер. Разве так можно? Ну, а чего она все-таки испугалась?
— Думает, что арестована, товарищ гвардии подполковник.
— Значит, есть чего пугаться, — сказал я и по-немецки спросил Марианну: — Вы знаете, где находитесь?
— О да! В русской комендатуре! — вздрогнув, ответила она.
— А почему вас привели сюда, знаете?
— Н-н-нет!
— Неправда, знаете! — сердито сказал я, глядя на обмершую немку.
— Ничего не знаю! — заголосила она. — Госпожа генеральша может подтвердить, что я честная женщина…
— Но, скажите, ведь вы же встречаетесь иногда с молодыми людьми? — спросил серьезно я.
Немка покраснела.
— Мне трудно одной, господин офицер, — тихо сказала она, — и потом, это все делают… а я служу в таком месте, где невозможно уберечься.
— Тогда отчего же вы не захотели подняться наверх с моим солдатом? — указывая на Глебова, спросил я.
— Наверх я не могу. Это нам запрещено генеральшей, но я совсем не против вашего солдата.
— А почему запрещено?
— Потому, что туда ходят разные важные лица и они не хотят, чтобы их видели там.
— А-а, это резонно. А кто же эти важные лица?
— Я не знаю, я их не видала, тем более что эти господа ходят не через пивную, а со двора соседнего дома.
— А девушек знаете?
— Знаю тех, которые иногда спускаются в пивную.
— А остальных?
— Остальных — нет, потому что они боятся, чтобы о них не узнали родные.
Я поговорил с немкой еще минут десять. Было ясно, что она ничего не знает и даже не догадывается о том, что происходит на четвертом этаже. Я успокоил ее, сказав, что ей придется переночевать в комнате старшины, тем более что Глебов ночью выедет со мной по делам.
— А утром я смогу уйти отсюда?
— Конечно, я бы и сейчас отпустил вас, но уже поздно, и первый же патруль заберет вас, — объяснил я Марианне.
В полночь пришел Насс. До половины второго мы рассматривали план дома № 36. Когда все было изучено, я вызвал усиленный патруль и, назначив командиром Глебова, разъяснил бойцам их задачу. Потом пошел в комнату, где спала Марианна.
— Кто это? — сонным голосом спросила разбуженная немка.
— Это я, не бойтесь, — негромко сказал я.
— Сюда нельзя, я не одета. Какие, однако, вы все мужчины шалуны! — игриво сказала Марианна, открывая дверь.
Я вошел в комнату. Ее горячие, полуобнаженные руки встретили меня в темноте.
— Я не за этим, дорогая фрейлейн, — отстранил я ее, зажигая свет. — Одевайтесь, сейчас вы поедете с нами.
— Куда? — надевая на себя платье, пугливо спросила Марианна.
— В бир-халле. Нам нужно подняться наверх. Вы будете с нами, и, если нас окликнут, вы назовете себя. Понимаете? Но так, чтобы никто не догадался, что вы не одни.
— Но госпожа генеральша завтра же уволит меня с работы.
— Не беда! Я вам предоставлю место и лучше и спокойнее, чем в ее пивной. Словом, вы понимаете, в чем дело? Там, наверху, прячется пара любовников, которых мы должны накрыть на месте…
— Я… понимаю, — застегивая дрожащими руками пуговицы и кнопки, пробормотала немка.
Увидя Насса и наряд солдат, она что-то сообразила и сразу успокоилась.
— О-о, теперь я не боюсь, господин офицер, — уже кокетливо сказала она. — Я не знаю, какую вы хотите поймать там пару, но я все равно помогу вам.
Луна зашла за облака. Стало темно и прохладно.
Мы вышли из комендатуры и без шума прошли по Гогенлоэштрассе. Вот и дом № 36. Насс и Глебов развели по местам солдат. Открыв дверь, мы тихо стали подниматься по лестнице. Второй, третий, четвертый… Я осветил фонариком черную дубовую дверь с медной дощечкой: «Фон Таубе». Насс и солдаты стояли за мной. Одну за другой старшина попробовал четыре отмычки — дверь не отворялась. Тогда он взял плоскую, с вращающейся бородкой — дверь немного подалась, но не открывалась. Помогая ему, я просунул руку и перекусил цепочку стальными щипцами. Отодвинув приставленные изнутри диваны, мы проникли в приемную. Надо было действовать быстро. Я осветил фонариком коридор и шагнул в первые же двери.
