Здесь было так много людей, с которыми мне не довелось поработать, которых не довелось узнать ближе. В тот момент, вне больницы, они все казались гораздо счастливее. Осматриваясь по сторонам, я вдруг понял, что так и не встретился с доктором Сотскоттом после того судьбоносного телефонного звонка в кардиореанимации многими месяцами ранее. Мог ли я неправильно услышать его фамилию? Мне так и не удалось найти ее в больничном реестре. Может, он использовал псевдоним, чтобы свободно по мне пройтись? Осматривая толпу, я остановил взгляд на Марке, который энергично покачивал передо мной указательным пальцем.
– Belie-e-e-e-ve, – пел он нашему столику, – when I say… I… want it that way![96]
Я смотрел на свой коктейль «Тьма и буря», планируя посетить туалет, как вдруг Хезер схватила меня за локоть и улыбнулась.
– Я в порядке, – сказал я.
Она показала на экран и толкнула меня в бок. Мое лицо появилось среди пяти финалистов в номинации «Лучший в проведении реанимационных мероприятий».
Я ощутил прилив гордости. Я усиленно старался показать, что могу спокойно руководить остальными врачами и медсестрами в суматохе реанимации. Не просто казаться спокойным, а на самом деле чувствовать себя таким. Подавить чувство паники в момент объявления остановки сердца по громкой связи и вести себя так, словно каждый день возвращаешь людей к жизни. Осознание того, что за меня проголосовали другие врачи, делало этот момент еще более особенным.
– Для меня уже честь, – сказал я, ни к кому конкретно не обращаясь, – быть номинированным.
Эти слова были сказаны мной ради шутки, однако они были правдой.
Меган засунула в рот палец, делая вид, будто ее тошнит. Когда среди остальных финалистов на экране появилось лицо Байо, я посмотрел на него – он был занят разговором с парой литовских бровей. А рядом с ними стоял Бандерас. Бандерас что, был в кофте? Старший ординатор зачитал наши имена, а затем сузил группу до двух финалистов: меня и Байо. Я снова посмотрел на него, но он все еще не обращал на происходящее внимания. Неужели ему не было дела? Я был взволнован и возбужден – пожалуй, больше, чем во время самой реанимации. Вместе с тем я был озадачен. Как я мог идти вровень с Байо?
– Какое решение примет Америка? – вполголоса сказал я, ковыряясь в своей тарелке. – Это прямо как приз зрительских симпатий.
– Лучший в проведении реанимационных мероприятий, – объявил старший ординатор, – Мэтт Маккарти.
Первым, о чем я подумал в тот момент, были сырые спагетти – именно с ними у меня ассоциировались ломающиеся под моими руками ребра девяностопятилетней женщины в кардиореанимации в мое первое ночное дежурство. Я поверить не мог, что врачи больницы Колумбийского университета считали, что я заслуживаю этой награды больше Байо, человека, который научил меня проводить СЛР. Человека, который научил меня практически всему, что я знал. Он был лучшим врачом, с которым я когда-либо работал, человеком, знавшим, казалось, что делать в любой ситуации. Когда у меня возникал какой-то медицинский вопрос, я обращался к нему. Если бы кто-то из присутствующих свалился замертво, я бы хотел, чтобы он руководил реанимацией.
Хезер поцеловала меня в щеку и прошептала: «Поздравляю», в то время как Лалита, Меган и Ариэль дали мне «пять».
– Дамы, – сказал я, пытаясь скрыть свое легкое смущение, – если кто-то из вас захочет научиться искусству кардиореанимации, мы можем организовать частные занятия. Мои расценки весьма…
– Ох, уже тошнит, – сказал Лалита. – Пожалуйста, хватит. Никаких благодарственных речей.
– Прекращай, – сказала Хезер.
Может, я действительно вырос. Может, я действительно стал лучше Байо. Нам всем приходилось быстро всему учиться – возможно, я слегка его опередил. Я окинул взглядом комнату, чтобы насладиться моментом, чтобы уловить одобрительные возгласы коллег. Доктор Петрак показал мне большой палец, а Марк, приставив ко рту пальцы, громко свистел. Я улыбнулся, поцеловал Хезер и стукнул протянутый мне кулак Марка. Сделав еще один глоток коктейля – глоток, которому суждено было сделать меня из поддатого пьяным, – я почувствовал, как кто-то подошел ко мне сзади, сжал мою шею и прошептал: «Можешь не благодарить».
* * *
Год спустя, когда моя ординатура в Колумбийском университете подходила к концу, это случилось. Я стоял в конференц-зале – в том самом, где Дэйв после моего укола зараженной иглой показывал, как правильно проводить флеботомию, – и почувствовал, как у меня завибрировал пейджер. Передо мной стоял одаренный молодой студент-медик по имени Кристофер, и я снова изображал из себя Байо. Я полностью отделался от параноидальной тревоги и волнения интернатуры и теперь был одет в повседневную одежду – штаны цвета хаки и рубашку на пуговицах, – так как принимал участие в исследовании и Петрак попросил меня в свободное время заниматься со студентами-медиками.
– Женщина сорока семи лет найдена без сознания, – сказал я, вспоминая первую реанимацию, которой руководил. – Твои действия.
– Хорошо, хорошо, – сказал Кристофер, накручивая на палец свои кудрявые волосы. – Хорошо, что еще?
– Это все.
Под конец ординатуры я невольно ностальгировал по всему, что происходило в больнице. Три года, проведенные мною здесь, изменили множество судеб.
Я смотрел на этого юношу и думал обо всем, что его ждет впереди: остановки сердца, слезы, горе, радость, восторг. Странное очарование медицины. Я также невольно ностальгировал по всему, что видел и делал за три года в больнице Колумбийского университета. Забавно, что кнопку «ответить всем» за всю ординатуру я нажал лишь однажды, после нашего пьяного вечера с вручением наград, когда написал: «Хезер беременна. Шучу», и прикрепил ссылку на песню группы Vampire Weekend под названием «I Think Ur A Contra».
Пейджер снова завибрировал. Остановив ролевую игру с Кристофером, я посмотрел на три слова на крошечном экране моего пейджера: «ОН ПОЛУЧИЛ СЕРДЦЕ».
– Черт побери, – сказал я. – Пойдем. – Схватив Кристофера за рукав футболки, я потащил его за собой из комнаты. – Черт побери, скорее!
Преодолев лестничный пролет вниз, мы забежали в отделение кардиореанимации. Кристофер, должно быть, думал, что мы спешим в палату к пациенту, у которого остановилось сердце. Едва не врезавшись в пару ортодоксальных евреев, я стал быстро осматривать кровати в отделении. Нет, не-а, не он, не он, не-а, нет, нет, ДА!
Сообщение не было помечено, так что я понятия не имел, кто его отправил, однако многие врачи знали, что я был близок с Бенни и хотел знать, если с ним что-то случится, будь то плохое или хорошее. Я встал рядом с группой хирургов и анестезиологов у его палаты. Бенни был подключен к аппарату ИВЛ, и из его
