Флорис тревожно выпрямился, пристально вглядываясь в темноту за спиной молодой женщины. Зингара плюнула на землю.
— Тьфу! За кого ты меня принимаешь, Флорика? Я никому ничего не сказала, они бы ничего не поняли. Но я люблю тебя, Флорика, и поэтому понимаю, что творится в твоей душе.
Флорис обнял цыганку и ласково потрепал ее по щеке.
— Благодарю, моя красавица, моя принцесса Зингара, ты спасла меня от безумия, от смерти, я никогда не забуду тебя, — произнес он, быстро целуя ее…
— Прощай, Флорика… любовь моя, — прошептала цыганка; схватив руку молодого человека, она стремительно поднесла ее к губам и сильно укусила, а затем растворилась во тьме — так же внезапно, как и появилась. Флорис разжал пальцы: рука кровоточила, а на ладони что-то блестело. Красавица-цыганка вернула ему золотой браслет с портретом Батистины. Зингара оставила себе только портрет Флориса…
— Вперед, садимся в лодку, — тихо скомандовал Адриан.
— Господин граф прав, идемте скорее, господин герцог, — проворчал Грегуар, находивший, что прощание слишком затянулось.
Верный интендант неловко перевалился через борт утлого суденышка. Ли Кан подтолкнул его и следом забрался сам, Федор легко перепрыгнул через борт. Плоскодонка закачалась. Грегуар едва не свалился за борт. Вцепившись ему в штанину, Жорж-Альбер попытался удержать его. В результате они вместе рухнули на бухту канатов. В эту минуту старый слуга опять задавался вопросом, какая опасность грозит им на этот раз и от какого врага им предстоит удирать. Он хотел спросить своих господ, но Флорис и Адриан уже стояли по пояс в воде, пытаясь столкнуть лодку с песчаного дна, Вдруг раздался хорошо знакомый шепот:
— Эй! Батюшки мои, не уплывайте без меня, нам, кажется, по пути.
— Тише, тише, идите сюда, Золотий, — отвечал Адриан, протягивая попу руку.
Тот подоткнул свою рясу, Флорис и Адриан подняли его и водрузили на борт, затем, оставляя за собой мокрые следы, забрались сами. Весла бесшумно погрузили в воды озера. Затем поставили парус. Весенний туман окутал лодку. Берег быстро удалялся.
Когда над лагерем казаков взошло солнце, горизонт уже был чист. Старый гетман увидел, как на его пальце поблескивает изумруд. Он опустил голову:
— Ах, крестник! Ты достоин Петра Великого. Он тоже смог бы презреть трон… ах, настоящий сын Романовых… царская кровь…
Спустя несколько часов казаки и цыгане, затянув протяжную песню, продолжили путь на запад. Больше не было ни царя, ни короля калос…
— Ты была мудра, королева Гузрати, ты правильно сказала, — прошептал Тамара.
Зингара в последний раз взглянула на Байкал, из ее прекрасных огненных глаз текли слезы.
— Он ушел… чтобы найти ее, единственную… проклятье мне, дочери калос… я не смогла удержать этого гайо…
Плоскодонка пристала к восточному берегу Байкала. Флорис схватил весло и уперся им в берег, пытаясь избежать столкновения со скалой. Шестеро товарищей выпрыгнули на берег, следом вытащили лодку и укрыли ее в ближайшем кустарнике, чтобы в случае грозы ее не сбросило в воду; они надеялись, что рыбаки найдут свое покинутое суденышко. Завернувшись в теплые шкуры, они наскоро поели там, что предусмотрительные Федор и Ли Кан успели захватить с собой. Жорж-Альбер потребовал запить еду. Федор указал ему на озеро. Зверек скорчил ужасающую гримасу. Невозможно, этот злосчастный казак положительно хочет отравить его.
— А теперь, друзья мои, — произнес Адриан, когда все уселись вокруг, — мы возвращаемся во Францию!..
— Ах, хвала Господу, господин граф, вот первая хорошая новость за последнее время, — радостно воскликнул Грегуар, молитвенно сжимая руки. — Не боясь показаться несведущим, я позволю себе спросить, как далеко мы находимся от Парижа, потому что, честно говоря, я уже давно перестал понимать, где мы находимся…
— Эх, старина, нам предстоит пройти около двенадцати тысяч верст, — ответил Федор.
— А сколько это будет лье? — внезапно заволновался Грегуар.
— М-м! Около трех тысяч.
— О-ля-ля! Святая Дева! — у бедняги больше не было слов, настолько он был подавлен расстоянием, которое им предстояло преодолеть.
— А какой дорогой мы пойдем, барин? — спросил Федор. Он привык во всем доверять Адриану.
— Именно это нам и предстоит решить всем вместе.
— Давайте спрячемся здесь на несколько недель, потом пересечем Сибирь в обратном направлении, двигаясь через страну киргизов, пройдем по берегу Каспия, оставим позади Черкесию и на побережье Азовского моря сядем на корабль: это самый надежный путь, — предложил украинец.
Скрестив руки и устремив взор вдаль, Флорис, бузучастно прислушивавшийся к их разговорам, вскинул голову и холодно произнес:
— Друзья мои, вы можете идти, куда вам будет угодно. Что же касается меня, то я никогда больше не вернусь в Россию.
Адриан смотрел на брата. Рана Флориса еще была слишком свежа.
— Счастье Дня, — улыбнулся Ли Кан, помахивая черной кисточкой, являвшей собой отрастающую косичку, — давай пойдем по дороге, одна лишь мысль о которой веселит сердце праведника и окутывает его нежным, словно у пальмовых цветов, ароматом.
— Ты хорошо сказал, друг мой, ибо я сам иду именно туда, — воскликнул до сих пор молчавший Золотий; казалось, он прекрасно понял Ли Кана.
Адриан вопросительно посмотрел на него.
— Тогда, — продолжал Золотий, — нам надо будет подняться по долине Селенги, пересечь Монгольское плато и…
— Пройти через Чонг-Куо, Срединную империю, Центр Мира[28]! — в экстазе перебил его Ли Кан.
— Вы оба просто с ума сошли, — воскликнул Адриан. — Монголы никогда не пропустят иностранцев через свои земли, а китайцы отрубят нам голову или посадят на кол.
— Ах! А-а-а, — застонал Грегуар, теряя сознание. Чтобы привести его в чувство, Жорж-Альбер брызнул ему в лицо водой из озера.
— О, Счастье Дня, монголы и китайцы миролюбивы и очень хорошо воспитаны, а я, Ли Кан Юн, буду защищать вас своим крылом дракона.
Флорис улыбнулся:
— Черт побери, ты прав, Ли Кан. Я согласен с тобой, мне давно хотелось увидеть твою страну.
Федор и Адриан колебались, не без основания сомневаясь в «оборонительной силе» Ли Кана.
— Послушайте, — рассудительно начал Адриан, — давайте подумаем вместе, может быть, есть еще дорога, о которой мы просто забыли.
— К черту сомнения, со мной вы ничем не рискуете! — воскликнул Золотий.
— Но, Бог мой, кто же ты? Конечно, ты не поп и не русский, — произнес Адриан.
— Разумеется, нет, друзья мои, я иезуит, отец дю Бокаж.
