император повелел верховному маршалу[1448] подвести к нему архиепископов и других архиереев. Те без промедлений повиновались, и Его Величество обратился к ним с такой речью: «В нашем манифесте мы известили публику о желании нашем возложить корону на главу нашей дражайшей супруги; посему теперь мы желаем, чтобы вы совершили священный обряд, как подобает». Архиереи, выслушав это повеление, приблизились к императрице, и архиепископ Новгородский[1449] от имени всех их сказал: «О православная и великая императрица, да будет угодно Вашему Величеству прочитать вслух символ веры Вселенской Церкви в присутствии ваших верных подданных». После того как императрица произнесла Символ веры на рутенском языке[1450], архиепископ благословил ее благословением, принятым в Восточной Церкви: «Благодать Пресвятого Духа да будет с тобой»; весь клир вполголоса повторил за ним эти слова. Затем императрица преклонила колена, и архиепископ, сняв с головы митру, возложил на нее руки и прочел молитву. Когда он закончил, два других архиепископа взяли императорскую мантию, специально приготовленную для этой церемонии, и передали ее императору, который собственноручно возложил ее на императрицу. Затем они оба преклонили колени, и архиепископ произнес еще одну молитву, после которой император, получив из рук архиереев корону, возложил ее на главу императрицы; на протяжении всей церемонии царь держал в своей руке скипетр. Архиереи вновь благословили императрицу, помянув Пресвятую Троицу, и архиепископ Новгородский положил ей в руку державный глобус. После этого Их Величества воссели на престол и приняли хвалы и поздравления от клира и двора. Одновременно священники возносили молитвы о благополучии их царствия, а затем послышался первый залп из всех орудий и мушкетов, сопровождаемый звоном всех колоколов в городе.
После этого Их Величества вместе сошли с трона и встали на свои обычные места, чтобы отстоять службу. После причастного стиха император взял императрицу за руку и подвел ее к вратам алтаря: там она встала на колени на подушку, два епископа принесли в отдельных сосудах елей и миро, и архиепископ помазал императрице лоб, грудь и руки, при каждом помазании поминая Пресвятую Троицу, а другие архиепископы вытирали места хлопковой тканью. Затем перед Царскими Вратами появился архидиакон с сосудом и произнес слова, которыми в Греческой Церкви на каждой литургии приглашают предстоящих к причастию: «Μετὰ φόβου Θεοῦ, πίστεως καὶ ἀγάπης προσέλθετε — Со страхом Божиим, верою и любовию приступите!» Императрица подошла к причастию и приняла из рук бывшего в служении архиепископа священные Тело и Кровь. Там же другой архиепископ дал ей антидор. После окончания литургии Феофан, архиепископ Псковский, один из главнейших членов Синода, произнес краткую речь, в которой коснулся необыкновенных добродетелей императрицы и показал, что она по праву получила корону Российской империи из рук Господних и своего супруга. Он закончил пожеланием императрице всяческого благополучия от имени всех сословий отечества. После проповеди она с такой же торжественностью была препровождена в императорскую церковь Св. Михаила Архангела[1451], помолилась в ней и вернулась во дворец, где император уже приказал подготовить великолепную трапезу на пяти столах. Первый предназначался для императора и императрицы, второй — для одного герцога Голштинского, который на литургии прислуживал императрице, третий — для архиереев, четвертый — для министров и придворных чинов, пятый — для дам. На следующий день императрица допустила к целованию руки всех явившихся ее поздравить, а император в ее честь повысил в чине множество кавалеров, генералов и других офицеров.
Совершив это великое дело, которое было так для него важно, Петр Великий со всем двором возвратился в Петербург[1452] и провел там остаток года, а как оказалось, и остаток жизни, не переставая использовать все возможности для улучшения жизни своего народа и искоренения в государстве злоупотреблений и учреждения в нем благих законов, способствующих расцвету навигации и коммерции. Для этой цели он образовал нечто вроде регулярного почтового сообщения между Любеком и Петербургом для удобства сообщения и перемещения людей. В эти последние дни своей жизни царь издал указ, готовившийся им многие годы, принципы которого были сформулированы им давно. Этот указ ограничивал не только количество монастырей и церквей во всей стране, но и их доходы, и численность насельников, искореняя злоупотребления, распространившиеся в них из‐за тщеславия, алчности и безразличия иерархов[1453]. В Восточной Церкви священнослужители всегда неизменно повиновались светским государям во всем, что касается мирских дел, и никогда не обладали никакими льготами или привилегиями, кроме тех, которые они получили по милости государевой. Так и в России, которая неукоснительно исполняет все обряды и следует всем догматам Греческой Церкви, царь без всякого стеснения вмешивался в дела духовенства, а духовенство не чувствовало себя оскорбленным или обиженным из‐за указов своего монарха. Все были убеждены, что он желает лишь блага своему народу. К этой единственной цели были устремлены все его усилия, все его мысли и все заботы. Дни и ночи он работал над тем, чтобы удовлетворить нужды своего народа, пока Небо не пожелало отнять его у России для лучшей жизни.
Хотя царь был без остатка поглощен правительственными делами и военными заботами, всякий раз, возвращаясь в свое отечество, он не упускал случая принять участие в церковных службах, неизменно являя собой образец смирения и благочестия. И вот, по своему обыкновению, он пожелал посетить церковь в день Богоявления Господня в новом, 1725 году, и поприсутствовать на церемонии водосвятия, которая в России происходит с большой торжественностью по завершении утрени на открытом воздухе на берегу какой-нибудь реки, в это время года всегда покрытой льдом[1454]. Жестокий мороз в самый разгар зимы, ночной воздух в городе, построенном на болотах, сильный ветер вызвали у него столь жестокую простуду, что он сразу же после службы слег. К простуде присоединилась свирепая лихорадка, сопровождаемая сильными болями и затрудненным мочеиспусканием. Врачи объявили его состояние безнадежным, да он и сам уже чувствовал, что дни его сочтены: поэтому, обеспокоясь избранием наследника, он призвал к своему смертному одру глав Сената и виднейших представителей сословий, объявив им слабым, но властным голосом, что «он, как полновластный господин своей монархии, повелевал всем своим подданным признать своей августейшей государыней императрицу Екатерину, потому что она, будучи посвящена во все его замыслы, одна только способна продолжить и довести до совершенства предпринятые им полезнейшие преобразования, которые он только начал, но не довел до конца». Сенаторы и все присутствующие склонили головы и, уважая повеление своего государя, смиренно отвечали, что «им подобает лишь повиноваться указаниям своего повелителя, не
