— О чем же мне рассказать тебе, Линда?
— Расскажи, почему ты поднялся сюда. Расскажи мне, как это было… И для чего?
Я стал вспоминать, с чего все началось.
— Это своего рода безумие… — сказал я, — некая зависть к великим и могучим силам природы. Ты знаешь, каждая гора — словно неведомое Божество. Каждая обладает бессмертной властью… И если ты принесешь жертву на ее склонах, она может оказать тебе милость — и на время ты разделишь с ней эту власть. Наверное, поэтому меня называют…
Ее рука легко лежала на моей ладони.
Я надеялся, что благодаря той власти, о которой я говорил, мне удастся удержать ее как можно дольше.
— Я помню, как первый раз увидел Чистилище, Линда, — рассказывал я ей. — Я посмотрел вверх, и мне стало не по себе. Я подумал — куда она уходит?..
(Звезды!
О великие звезды, сохраните ее.
Только об этом молю.
Только об этом.)
— …К звездам?
Момент бури
Однажды на Земле наш старый профессор философии, войдя в аудиторию, с полминуты молча изучал шестнадцать своих жертв — вероятно, засунул куда-нибудь конспект лекций. Удовлетворенный наконец создавшейся атмосферой, он спросил:
— Что есть Человек?
Он совершенно точно знал, что делает, — в его распоряжении было полтора часа свободного времени.
Один из нас дал чисто биологическое определение. Профессор (помнится, фамилия его была Макнитт) кинул:
— Это все?
И начал занятие.
Я узнал, что Человек — это разумное животное; что Человек — это нечто выше зверей, но ниже ангелов; что Человек — это тот, кто любит, смеется, поддается вдохновению, использует орудия труда, создает и распространяет культуру, хоронит своих усопших, изобретает религии; что Человек — это тот, кто пытается определить себя (последнее — слова Пола Шварца, моего товарища; интересно, что с ним стало?).
Мне до сих пор кажется, что мое определение было самым точным; я имел возможность проверить его на Терре дель Сигнис, Земле Лебедя… Оно гласило: «Человек есть сумма всех его свершений, надежд на будущее и сожалений о прошлом».
На минуту отвлекитесь и подумайте. Это всеобъемлющее определение. Оно включает в себя и вдохновение, и любовь, и смех, и культуру… Но оно имеет границы. Разве к устрице оно подходит?
Терра дель Сигнис, Земля Лебедя… Чудесное название. И чудесное место. По крайней мере для меня оно было таким долгое время…
Именно там я увидел, как определения Человека одно за другим стираются и исчезают с гигантской черной доски, оставив лишь единственное.
…Приемник трещал чуть сильней, чем обычно. И в этот ясный весенний день мои сто тридцать Глаз наблюдали за Бетти. Солнце лило золотой мед на янтарные поля, врывалось в дома, нагревало улочки, высушивало асфальт и ласкало зеленые и коричневые почки на деревьях вдоль дороги. Его лучи багряными и фиолетовыми полосами легли на гряду Святого Стефана, что в тридцати милях от города, и затопили лес у ее подножия морем из миллиона красок.
Я любовался Бетти и не замечал предвестников грядущей бури. Лишь, повторяю, шумы чуть громче сопровождали музыку, звучащую из моего карманного приемника.
Удивительно, как мы порой одухотворяем вещи. Ракета у нас часто женщина, «добрая верная старушка». «Она быстра, как ласточка», — говорим мы, поглаживая теплый кожух и восхищаясь женственностью плавных изгибов корпуса. Мы можем любовно похлопать капот автомобиля и сказать: «До чего же здорово берет с места, паршивец!..»
Сначала появилась на свет Станция Бета. Через два десятилетия уже официально, по решению городского Совета, она стала именоваться Бетти. Почему? И тогда мне казалось (лет девяносто назад), и сейчас, что ответ прост: уж такой она была — местом ремонта и отдыха, где после долгого прыжка сквозь ночь можно ощутить под ногами твердую почву, насладиться уютом и солнцем. Когда после тьмы, холода и молчания выходишь к свету, теплу и музыке — перед тобой Женщина. Я почувствовал это сразу, как только увидел Станцию Бета — Бетти.
Я ее Патрульный.
…Когда шесть или семь из ста тридцати Глаз мигнули, а радио выплеснуло волну разрядов, — только тогда я ощутил беспокойство. Я вызвал Бюро прогнозов, и записанный на пленку девичий голос сообщил, что начало сезонных дождей ожидается в полдень или под вечер.
Мои Глаза показывали прямые ухоженные улицы Бетти, маленький космопорт, желто-бурые поля с редкими проблесками зелени, яркие разноцветные домики с блестящими крышами и высокими стержнями громоотводов, темные стены Аварийного центра на верхнем этаже ратуши.
Приемник подавился разрядами и трещал, пока я его не выключил. Глаза, легко скользящие по магнитным линиям, начали мигать.
Я послал один Глаз на полной скорости к гряде Святого Стефана — минут двадцать ожидания, — включил автоматику и встал с кресла.
Я вошел в приемную мэра, подмигнул секретарше Лотти и взглянул на внутреннюю дверь.
— У себя?
Лотти, полная девушка неопределенного возраста, на миг оторвалась от бумаг на столе и одарила меня мимолетной улыбкой.
— Да.
Я подошел к двери и постучал.
— Кто? — раздался голос мэра.
— Годфри Джастин Холмс, — ответил я, перешагивая порог кабинета. — Ищу компанию на чашечку кофе.
Она повернулась на вращающемся кресле. Ее короткие светлые волосы всколыхнулись, как золотой песок от внезапного порыва ветра.
Она улыбнулась и сказала:
— Я занята.
«Маленькие ушки, зеленые глаза, чудесный подбородок — я люблю тебя» — из неуклюжего стишка, посланного мною к Валентинову дню два месяца назад.
— Ну уж ладно, сейчас приготовлю.
Я взял из открытой пачки на столе сигарету и заметил:
— Похоже, собирается дождь.
— Ага.
— Нет, серьезно. У Стефана, по-моему, бродит настоящий ураган. Скоро узнаю точно.
— Да, старичок, — произнесла она, подавая мне кофе. — Вы, ветераны, со всеми вашими болями и ломотами, порой чувствуете погоду лучше, чем Бюро прогнозов, это установленный факт. Я не спорю.
Она улыбнулась, нахмурилась, затем снова улыбнулась.
Неуловимые, мгновенные смены выражения живого лица… Никак не скажешь, что ей скоро сорок. Но я точно знал, о чем она думала. Она всегда подшучивает над моим возрастом, когда ее беспокоят такие же мысли.
Понимаете, на самом деле мне тридцать пять, то есть я даже немного моложе ее, но она еще ребенком слушала рассказы своего дедушки обо мне. Я два года был мэром Бетти после смерти Уитта, первого мэра.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
