Вечером Петров, как обычно, докладывал командованию СОРа об итогах дня. Адмирал Октябрьский был краток и суров: случай с 30-й батареей, которую мы чуть не потеряли, должен послужить уроком, нельзя оставлять без внимания другие важные объекты на Северной стороне, в частности, склады боеприпасов в Сухарной банке. Утешением служит умение наладить четкое взаимодействие родов войск. Это умение должно сыграть свою роль в завтрашних, может быть, самых ответственных, боях. Станция Мекензиевы горы должна быть нашей, без удержания ее мы не сможем пользоваться Северной бухтой…
Наконец, Октябрьский сообщил и то, чего все с нетерпением ждали: высадка на Керченском полуострове продолжается, но погода не благоприятствует, не все идет гладко…
Об этом догадывались. Возникни там реальная угроза, и Манштейн прекратил бы штурмовать здесь.
Расходились быстро, у каждого было множество дел в эту ночь. Петров и Моргунов вышли вместе, молча направились к своим машинам. Им предстояло еще одно совещание, последнее сегодня и, может быть, самое ответственное.
Темень была не такой густой, как накануне. Прояснялось, подмораживало. Время от времени обвальный грохот прокатывался над Севастополем: линкор, стоявший в Южной бухте, бил из главного калибра по разведанным за день целям.
Пестрые «эмки» долго петляли по скользким дорогам, и оба они, командарм и комендант береговой обороны, думали в пути об одном и том же: как лучше организовать артиллерийскую поддержку пехотных частей. Обоим было ясно: от артиллерии во многом будет зависеть итог предстоящих боев.
Оставив машины возле дороги, генералы, в сопровождении встречавшего их майора, пошли по тропе, вьющейся в кустарниковых зарослях. Посвистывали пули: немецкие автоматчики просачивались ночью через разорванную за вчерашний день оборону, обстреливали дороги.
Домик, в котором размещался командный пункт бригады Потапова, вырос из темноты внезапно. Гуськом прошли вдоль стены, нырнули в предусмотрительно раскрытую дверь. Вызванные на совещание командиры соединений и частей четвертого и третьего секторов толпились возле стола. На столе горела керосиновая лампа и лежала свернутая топографическая карта.
Петров сел на скрипнувшую сетку железной койки, оглядел присутствующих. Хотел сказать «Садитесь», да увидел, что садиться, кроме как на койку, некуда и промолчал, снял пенсне, нервно потер переносицу. И резко встал, развернул на столе карту.
Хлопнула дверь. Командарм оглянулся, увидел начальника штаба 345-й дивизии полковника Хомича.
— Где комдив Гузь и комиссар? — спросил резко.
— Должны уже быть здесь. Они убыли на совещание раньше меня. Дорога тут одна, но я их нигде не встретил.
Все тревожно переглянулись, но никто не обмолвился ни словом.
Неподалеку хлопнула мина, и взрыв ее, казалось, еще сгустил тишину.
Снаружи послышались шаги, и все оглянулись на дверь. Торопливо вошли командир 345-й дивизии подполковник Гузь с военкомом Пичугиным, и комдив на немой вопрос командарма начал объяснять причину опоздания: у кордона пришлось отстреливаться от просочившихся немецких автоматчиков.
— Там их добивают, — оказал он, поняв, что теперь не до подробностей.
— Как вы оцениваете обстановку? — хмуро спросил командарм. Гузь начал докладывать о том, что отход некоторых частей поставил в тяжелое положение всю оборону, что особенно опасен сегодняшний отход с северной окраины станции Мекензиевы горы 1165-го стрелкового полка майора Петрова.
— Майор здесь?
— Так точно, здесь. — Из темного угла выдвинулась к свету невысокая фигура.
Тяжелым взглядом командарм оглядел его с головы до ног.
— Майор Петров, сколько вам лет?
— Тридцать четыре, товарищ командующий.
— Рано, рано вам умирать. Но если вы завтра не удержитесь на Мекензиевых горах, к вечеру вы будете расстреляны!…
Он был неузнаваем, командарм, в эту минуту. Всегда мягкий, сдержанный, сейчас он говорил резко, почти кричал, часто вздергивая головой.
— Предупреждаю всех! — командарм помолчал и продолжал спокойнее: — Товарищи, по существу, дело сводится к тому, что если вы завтра не остановите на Мекензиевых горах немца, то он столкнет вас в Северную бухту… Полковник Хомич, что вы можете сказать?
— Положение очень тяжелое, но не безнадежное, — сказал Хомич. — С Мекензиевых гор уходить не думаем. Драться будем до конца. Просьба поддержать дивизию…
— Поддержка будет. Мы собрались для того, чтобы выяснить причины отхода частей и обсудить план дальнейших действий…
Командарм выслушал всех, изредка задавая неожиданные вопросы для уточнения фактического положения дел. А потом заговорил сам. Он разъяснял конкретные задачи, стоящие перед 345-й дивизией, 79-й бригадой и поддерживающими их артиллерийскими частями, говорил о спешке, которая чувствуется в отчаянных атаках противника, о том, что он вот-вот выдохнется, что нужно выстоять ближайшие один или два дня, что завтра судьба Севастополя, как никогда, будет зависеть от мужества и стойкости его защитников, что дороги назад нет ни для кого и беспощадное презрение ждет трусливых и малодушных.
— Нет у нас права не выстоять — нам доверен Севастополь, и о нас помнят. Командование СОРа и я, как командующий Приморской армией, приказываем восстановить положение и ни шагу назад. — Он помолчал, оглядел молчаливых командиров и потеплел лицом. Ну, товарищи дорогие, от чистого сердца желаю боевой удачи!…
Командиры и комиссары по одному, по два выходили из комнаты, сбегали с крыльца и исчезали во тьме. Ночь густела над Мекензиевыми горами, морозная ночь перед жарким завтрашним днем.
XVI
Серая муть рассвета разливалась над притихшими окопами. Военком 345-й дивизии Пичугин всматривался в мглу нейтралки и в который раз перебирал в памяти сделанное за ночь: в подразделениях проведены короткие собрания и беседы, каждый красноармеец отдохнул от двух до трех часов в теплой землянке, все полностью обеспечены боеприпасами… Вроде бы, ничего не упущено. Но чувство тревоги и беспокойства не проходило.
Грохот разрывов обрушился внезапно, оглушил. Огненно-дымная завеса скрыла переднюю линию окопов. В короткие мгновения, когда дым рассеивался, было видно, как меняется эта линия, прерывается то язвами воронок, то вспухшими холмами вывороченной земли. Людей издали видно не было, и вся сердечная боль переносилась на эти окопы, стоившие такого большого труда.
И вдруг все стихло, сквозь медленно оседающую пыль Пичугин разглядел немцев, несколькими группами бегущих через нейтралку. Их подпустили близко и срезали внезапным ружейно-пулеметным огнем. Даже не верилось, что таким сильным и дружным может быть огонь после такого мощного артналета.
Снова загрохотала вражеская артиллерия. Наши батареи ответили, быстро пристрелялись, и огонь противника поослаб. А потом на широком пространстве нейтралки увидел Пичугин десятки танков и множество солдат противника, волнами перетекавших через неровности местности.
Там, во вражеских цепях, один за другим взорвались несколько разнокалиберных снарядов, а затем встала сплошная стена разрывов: наша артиллерия ставила заградительный огонь. В дымном мареве появилась какая-то большая движущаяся масса. Со стороны казалось, что она въехала в самую середину атакующих цепей противника, замельтешила всплесками пулеметных очередей, яркими вспышками орудийных залпов. Это был бронепоезд «Железняков». Вокруг него сразу заплясали разрывы: немецкие артиллеристы, давно охотившиеся за бронепоездом, торопились накрыть его в открытом поле. Не переставая стрелять, бронепоезд попятился, скрылся за складками местности. Снова огромное пространство перед оборонительными рубежами перечеркнула огненно-дымная стена заградогня, заставила залечь массы вражеской пехоты. Горели отдельные танки, но многие прорвались, навалились на слабую оборону полков.
Как ни хорошо расположен наблюдательный пункт, но всей картины боя дивизии отсюда не увидеть. Пичугин поспешил на КП, укрытый в каменной толще горы, чтобы понять, как она складывается, эта картина, по донесениям из частей и подразделений, точнее определить свое место в этом бою. Донесения поступали тревожные: противник то там, то тут врывался на позиции, местами и прорывался.
Пичугин маялся своим кажущимся безучастием: военком сейчас нужен был повсюду, и повсюду было не до него. В бою убеждают не слова, а только личный пример. И где, в каком полку, нужнее всего был сейчас его, комиссара дивизии, личный пример, Пичугин никак не мог определить. Разве что в полку строго предупрежденного командармом майора Петрова, где, как только что сообщили, военком возглавил контратаку и погиб…
Телефоны на КП трезвонили непрерывно, сообщения из частей поступали все более тревожные. Оборона рушилась.
