— Я уронил его внутрь, — сказал дядя Саша.
Некоторое время Вадим разглядывал мучительно трепещущий вертолёт.
— Вы знаете, что вы сделали, дядя Саша? — сказал он. — Вы замкнули скальпелем дигестальную систему. Я сейчас свяжусь с Антоном, пусть он привезёт вам другой скальпель.
— А этот?
Вадим с грустной улыбкой махнул рукой.
- Смотрите, — сказал он, показывая остаток бутерброда. — Видите? — Он положил бутерброд в рот, прожевал и проглотил.
— Ну? — с интересом спросил дядя Саша.
— Такова в наглядных образах судьба вашего инструмента».
Единая стилистика. Абсолютно. Стругацкие не могли ни смотреть, ни читать этого — они своё написали раньше. Шпаликов — теоретически мог, у него было на это несколько месяцев, но практически — никаких даже намеков на интерес к фантастике или общих близких друзей — откуда?
Вывод один: просто эти картины написаны обе с одной натуры равно талантливыми людьми. Пожалуй, именно наше кино, а не проза, именно наш «советский неорелизм» и приближался по силе и точности отражения эпохи к тем лучшим образцам, которых достигли тогда АБС.
У нас ведь было потрясающее кино, замеченное и оценённое, кстати, во всем мире. Не менее ярким символом эпохи, причём на два года раньше, именно в том самом 1962-м стал другой фильм по сценарию Шпаликова — снятая Марленом Хуциевым лента «Застава Ильича», в прокате получившая название «Мне двадцать лет». Он был слишком хорош для этого мира и без всяких видимых причин наткнулся на яростное сопротивление чиновников от искусства. Он вышел на экраны только в 1963-м.
Тогда же, в 1962-м, взошла звезда Андрея Тарковского: он закончил свой первый полнометражный фильм «Иваново детство», пожалуй, самый счастливый в судьбе великого режиссёра. У фильма была отличная пресса, великолепные сборы и полтора десятка наград из самых разных стран мира. Наиболее престижную — Золотого льва Святого Марка, гран-при МКФ в Венеции, — он получил сразу, в том же году. Конечно, собратья по цеху не могли не заметить такого явления. Вот только подчеркнём ещё раз: общий уровень нашего кино был столь невероятно высок, что не все поняли тогда, кто перед ними. Оценили — да, выдвинули, наградили — да. Но в своей компании сказали привычное, модное тогда: «Старик, ты гений!» То есть приняли в «сообщество гениев», не осознавая ещё, что он, Тарковский, уже не с ними, он — далеко впереди…
Всё было почти, как с АБС. Заметили по первым публикациям, а смирились с их лидерством лишь в 1962-м. Тарковскому оставалось ещё четыре года и ещё один фильм, прежде чем он окончательно ушёл в отрыв — после «Андрея Рублёва». И далеко не случайно эти судьбы пересеклись. Они должны были пересечься. Таланты могут друг друга не заметить — их много, гении обречены на то или иное общение — их слишком мало. Ещё одним таким же гением был Высоцкий. И о нём и об Андрее Арсеньевиче отдельный разговор впереди.
А тогда нормально было ставить в один ряд с Тарковским, скажем, «Дикую собаку Динго» Юлия Карасика (тем более что он тоже получил «Золотого льва»), а те же «Девять дней одного года» Михаила Ромма, мастерскую которого во ВГИКе заканчивал Тарковский, разумеется, ставились намного выше. Это сегодня, спустя годы, уже ясно, что не всё определяется возрастом и опытом. Например, ещё одним событием 1962- го считался фильм «Люди и звери» Сергея Герасимова, мэтра из мэтров, генерала от кинематографии. Но, сказать по совести, кто о нём сейчас помнит, кроме киноведов? А о Тарковском слышали даже те, кто кино вообще не смотрит.
Ох, а какие были выставки, какие спектакли в театрах, какая музыка была, какие исполнители, какие, чёрт возьми, иностранцы начали приезжать к нам в те годы! Один Вэн Клайберн чего стоил, которого упорно называли как-то по-китайски «Ван» и фамилию читали по буквам — Клиберн, но знала его вся страна, не хуже, чем своих: Рихтера или Гилельса. Впрочем, музыкальная тема слишком далека от нас и мы не станем в неё углубляться, просто хотелось напомнить, что это было прекрасное время для всех искусств.
Как хороши были в те годы даже простенькие комедийные картины: «Три плюс два», «Деловые люди», «Гусарская баллада»! Даже ранний Илья Глазунов, ставший потом безнадёжно конъюнктурным и масскультурным, был тогда очень, очень неплох. Дивная была у него картина: утро, девушка, раскрытое окно на Невский… Или вспомните его жуткий в своей правдивости блокадный цикл, или «Петербург Достоевского» — это было Искусство с большой буквы…
Вернёмся к началу года. Даже ещё чуть раньше — к поздравлениям с
Новым годом. Запись в дневнике АНа 31 декабря 1961 года: «Получил поздравления от гослитовцев и от Майки Глумовой».
Нет, не из будущего «Малыша» и «Жука в муравейнике» — так звали его одноклассницу из ленинградской школы на Выборгской, они дружили и переписывались много лет.
И тоже в последний день года некто Костя Семёнов предлагает перейти на работу в Агентство печати «Новости», где будут платить 250 рублей в месяц (то есть вдвое больше, чем в «Детгизе») да ещё плюс двадцать процентов за два языка и возможность «ездить в страну» (это такой эвфемизм для Японии). Сверкающие перспективы! Но тут же и скепсис АНа: «Не знаю, может, и врёт…» Вариант этот упоминается ещё раз 6 января и дальше — тишина. Похоже, и впрямь какой-то новогодний трёп.
В тот же день (а он был всегда рабочим в советские времена) в издательство приходил Юрий Иванович Абызов, уже хорошо знакомый АНу и называемый им «наш латышский доброжелатель». Замечательный писатель, литературовед и переводчик из Даугавпилса, он ещё не раз мелькнет на страницах писем и дневников, а в тот раз АН очень огорчается, что не может протолкнуть в Москве лемовский «Эдем» в переводе Абызова.
1 января они в гостях у художника Георгия Макарова — иллюстратора «Возвращения» и вообще постоянного детгизовского иллюстратора.
Дальше переместимся сразу на месяц. 8 февраля АН подробно расписывает движение всех изданий: «Возвращение» — сверка и третья читка; «Стажёры» — рукопись в главную редакцию; «Должен жить» (глава «Стажёров») — альманах в производство; «В стране водяных» — верстка. Дальше перечисляются рассказы в журналах и публикации за рубежом. И, наконец, мы узнаём, что закончен перевод «61 Лебедя», которому требуется ещё литературная обработка. Где этот перевод, который так и не был напечатан?! А ведь тут же записано, что он ещё переводит некую «Пену» — из японской фантастики, опять на свой страх и риск…
А потом уже не о работе.
«Слушали Окуджаву — понравилось. „Бумажный солдат“, „Последний троллейбус“ — отлично.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
