Друзья Гариона, ошеломленные его безумной отвагой, сперва отступили, но вскоре увидели, что змеиная голова чудища поворачивается на длинной и гибкой шее, чтобы впиться зубами в мучителя, оседлавшего его. И они вновь дружно кинулись в атаку, нанося удары по горлу зверя, по его брюху и бокам, защищенным менее твердыми чешуйками. Действуя ловко и стремительно ускользая от ударов когтистых лап, Шелк, Бархотка и Сади атаковали брюхо. Дарник методично молотил по огромному боку, ломая ребра одно за другим, а Тоф свирепствовал с другой стороны. Бельгарат и Поледра, обернувшись волками, остервенело грызли извивающийся скользкий хвост.
А Гарион тем временем нашел то, что искал, – сухожилие толщиной в добрый якорный канат, приводящее в движение одно из отвратительных крыльев.
– Действуй! – крикнул он Шару.
Меч ослепительно вспыхнул, но на этот раз Гарион не нанес удара – он просто начал перепиливать сухожилие. И вот оно не выдержало, разорвалось, и концы его, извиваясь, словно змеи, утонули в кровавой каше, в которую превратилась спина гадины.
Из огнедышащей пасти вырвался оглушительный вопль боли. Дракон пошатнулся и рухнул на бок, а когтистые лапы его в агонии замолотили воздух.
Гариона подбросило в воздух. Он упал и покатился по земле, лишь чудом избегнув страшных когтей. К нему подскочил Закет и рывком поднял друга на ноги.
– Ты ополоумел, Гарион? – заорал он. – Ты в порядке?
– Я прекрасно себя чувствую, – с трудом ответил Гарион. – Давай кончать его!
Но возле туши поверженного монстра уже стоял Тоф. Широко расставив ноги, он принялся рубить шею у самого основания. Из перерубленных артерий хлынули реки крови, а немой великан, напрягая свои могучие мускулы, силился добраться до дыхательного горла чудища. Невзирая на титанические усилия Гариона и его друзей, до сих пор дракон хотя и испытывал боль, но все же не был смертельно ранен. Но тактика Тофа неумолимо грозила чудищу смертью. Если бы великану удалось перерубить или хотя бы рассечь трахею, дракон тотчас погиб бы, задохнувшись или захлебнувшись собственной кровью. И окровавленный монстр последним усилием приподнялся на передних лапах и всей тушей навис над безмолвным гигантом.
– Тоф! – отчаянно вскрикнул Дарник. – Назад! Он сейчас бросится!
Но главная опасность таилась не в страшных клыках. В глубине окровавленного тела дракона Гарион различил неясные очертания Морджи – Повелитель демонов, собрав последние силы, уже поднимал меч Теней. Призрачное его лезвие, пройдя прямо сквозь драконью плоть, легко пронзило грудь гиганта Тофа, выйдя у него из спины. Великан замер на мгновение, а потом безжизненно осел на землю. Вечная немота не позволила ему даже вскрикнуть.
– Нет! – зазвенел голос Дарника, полный безграничного отчаяния.
Мысль Гариона работала четко.
– Следи за его зубами! – с ледяным спокойствием приказал он Закету.
А сам бросился вперед, изготовившись к удару, подобного которому еще никогда в жизни не наносил ни единому существу. Целил он прямо в грудь чудищу.
Меч Теней попытался отпарировать удар, но тщетно. А Гарион, обеими руками сжимая рукоять Ривского меча, обжег съежившегося от ужаса демона взором, полным лютой ненависти, приставил острие к чешуйчатой груди как раз напротив сердца, и от чудовищной мощи Шара, нанесшего удар, его самого чуть было не отбросило назад.
Меч короля Ривы легко, словно нож в масло, вошел в сердце дракона.
Страшный двухголосый вопль сотряс небо и землю – это закричали одновременно дракон и Повелитель демонов.
Гарион выдернул меч из груди чудища и отступил от зверя, бьющегося в конвульсиях. Подобно горящему дому, дракон зашатался и тяжело рухнул. Тело его дернулось несколько раз, и он затих.
Гарион обернулся.
Лицо Тофа было по-детски безмятежным. Цирадис стояла возле поверженного великана на коленях, рядом с нею преклонил колени Дарник. Оба они без стеснения рыдали.
Высоко в небе раздался крик альбатроса – отчаянный крик горя и утраты.
Цирадис рыдала. Повязка у нее на глазах насквозь промокла от слез.
В грозовом ржавом небе клубились тучи, тая в своих недрах зловещую тьму, – все кружилось и перемещалось, и вдруг мрачную эту пелену разодрала надвое страшная молния, со всей силой ударив прямо в алтарь одноглазого бога на вершине горы.
Каменные плиты, которыми выложен был амфитеатр, все еще оставались влажными после тумана и мелкого дождя, моросившего накануне, и белые искорки, мерцавшие внутри камня, твердого, словно сталь, казались мириадами звезд.
Цирадис рыдала.
Гарион глубоко вздохнул и огляделся. Амфитеатр теперь казался вовсе не таким уж огромным. По крайней мере, он был явно тесен, чтобы вместить все, только что произошедшее здесь, но, возможно, и вся вселенная была для этого тесна... Лица друзей, озаренные зловещим светом, льющимся с грозовых небес, то и дело освещали вспышки чудовищных молний. Все были потрясены до глубины души. Амфитеатр сплошь покрывали трупы гролимов – некоторые распростерлись на холодных камнях, напоминая черные тряпки, другие безжизненно скорчились на ступенях. Гарион услышал вдруг странный гулкий звук, напоминавший бесконечно глубокий вздох. Он кинул взор на дракона. Язык чудовища вывалился из пасти, а змеиный глаз слепо глядел на него. Звук несомненно исходил от этой огромной туши. Внутренности зверя, еще не ведая о том, что они мертвы, продолжали методично переваривать пищу. Зандрамас окаменела, потрясенная. Гадина, которую натравила она на врагов, и демон, которому наказала повергнуть их во прах, – оба были мертвы. Как ни пыталась она извернуться, чтобы не пришлось ей, беззащитной и безоружной, дожидаться Последнего выбора, но все хитроумные планы ее рассыпались, словно замок из песка, выстроенный ребенком в опасной близости от полосы прибоя. Сын Гариона глядел на отца – взгляд мальчика переполняло безграничное доверие и гордость. И этот ясный взор согрел его раненое сердце.
Цирадис рыдала.
И все остальное вдруг перестало существовать для Гариона. Он видел сейчас лишь сокрушенную горем прорицательницу из Келля. В этот момент она была самым важным существом во вселенной, а возможно, так было всегда. Гарион подумал вдруг, что весь мир создан был ради одной великой цели – чтобы эта хрупкая девушка сейчас стояла здесь, готовясь сделать Последний выбор. Но способна ли она теперь на это? Неужели гибель ее проводника и защитника – единственного искренне любимого ею существа во всем свете – сделала ее неспособной исполнить миссию?
Цирадис рыдала. Минуты текли. Гарион теперь ясно видел, словно читал Книгу Небес, что выбор должен состояться не только в определенный день, но и в назначенный час, и если Цирадис, сломленная горем, не сможет в этот час выполнить предначертанное, все, что есть, было и будет на этой земле, обречено. Она должна совладать с собой – иначе все погибло.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
