ему показать, Натан повернулся обратно к окну и попытался разорвать облачную пелену, разделявшую здесь и там, всматриваясь в нее, пока не стало сухо глазам.
После длительного копания и громыхания ящиками Беллоуз наконец вернулся со свитком, который беспрестанно разглаживал, препятствуя его попыткам свернуться обратно.
– Можно подумать, будто сама бумага не хочет показывать нанесенные на нее краски, стыдясь того, что ей приходится нести на себе образ этого места!
Беллоуз сгрузил свиток на парту перед Натаном и разгладил бумагу, придерживая один конец локтем и предплечьем, а другой пришпилив вытянутой рукой, чтобы Натан мог без помехи полюбоваться отвратительным зрелищем.
– Вот, смотрите: это Маларкои! Впрочем, это изображение довольно давнее, оно было сделано прежде, чем Господин по-настоящему начал свои кампании. Сейчас там все находится в еще большем запустении: после того как прибрежная зона была зачищена, ее жители стали беженцами и поневоле стеклись к подножию пирамиды своей Госпожи, заполонив центральные области.
Рисунок был выполнен гуашью, довольно неумелой рукой. В центре ясно выделялась сияющая золотом пирамида, которую окружало множество неровных пятен серого и бурого цвета. По краям все было зеленым. Впрочем, вглядевшись получше, Натан смог догадаться, что хотел показать художник: неразбериху ярких шатров, изображавшихся точками, словно торчащие из травы луговые цветы.
– Ни единого здания, которое было бы достойно архитекторского чертежа, – бормотал Беллоуз. – Ни единого монумента, ни одной постройки выше двух этажей! Живут в каких-то землянках, словно доисторические люди. Лишь один шаг отделяет их от обезьян, этих жителей Маларкои!
Натан провел пальцем по рисунку, от одной точки к другой, словно пытался найти в их распределении какой-то смысл, словно соединяющие их линии могли сложиться в очертания чего-то более великого, какого-то аналога грандиозной спирали Стеклянной дороги. Однако ничего подобного там не было.
– Если там так плохо и жители такие глупцы, зачем же они понадобились Господину?
Беллоуз закивал, словно Натан попал своим вопросом в самую суть проблемы.
– Господин и не стал бы с ними возиться, если бы не Его невероятное великодушие! Он даже распространил среди этих людей призыв приходить к Нему сюда, в Мордью. Он посылает корабли, чтобы облегчить им эмиграцию, чтобы они смогли встать под защиту этого великого города и посвятить свой труд неувядающей славе Мордью, отвергнув свою Госпожу. Но они не приходят, за исключением совсем немногих.
– Почему?
Беллоуз поправил воротничок, и лопасть его носа заходила из стороны в сторону, словно косой парус яхты, ищущий попутного ветра. Кашлянув, он насадил цилиндр поглубже на голову.
– Когда-то, – произнес он после продолжительного молчания, – мне было поручено найти ответ на этот вопрос.
Он повернулся к Натану спиной, и по положению его плеч под сюртуком тот мог видеть, что эта мысль доставляет ему значительное неудобство – его кости, выпиравшие то там, то здесь, ходили ходуном, пока он пытался успокоить себя.
– И что вы выяснили?
– Ничего не выяснил, дитя мое, поскольку я не стал брать на себя эту задачу.
Служитель оглядел комнату, как бы ища то, что могло бы оказаться важнее этой новой темы их беседы; то, на что он мог бы переключиться, отговорившись тем, что расскажет об этом после, – однако не нашел ничего подходящего.
– Это произошло вскорости после того, как я поступил на службу к Господину. Я тогда был не старше, чем вы сейчас, дитя мое. Мы явились сюда вместе с моим братом, превосходившим меня годами. Как это часто случается, старший ребенок, почерпнувший из родительского источника полной мерой, превосходил младшего также и способностями, поэтому, когда Господин поставил передо мной задачу отплыть на корабле в Маларкои, оставив Мордью, чтобы опросить местных жителей об их взглядах на Мордью, я умолил его отправить вместо меня Адама, моего брата. Я чувствовал, что наверняка потерплю неудачу, в то время как его миссия несомненно увенчается успехом, и таким образом мы оба сможем избегнуть неловкого чувства, вызванного моей неспособностью.
Адам не хотел ехать, но я упросил и его тоже (тогда я был не таким, как сейчас), и он согласился, поскольку любил меня. Господин, которому, вероятно, было все равно, который из Его воспитанников выполнит задачу, дозволил эту замену. Он отвел моего брата в порт и посадил на корабль, отправлявшийся в Маларкои.
Спустя месяц или немного больше Адам вернулся, однако, когда это произошло, он не смог дать удовлетворительного отчета о своем путешествии. Жители Маларкои, по его свидетельству, разучились говорить так, как говорим мы в Мордью, прибегая вместо этого к какой-то тарабарщине для выражения своих мыслей и черпая значение – пусть даже самое ограниченное – в словах абсолютно непостижимого наречия.
Услышав это, Господин наложил на Адама свои чары и заклинания, так что тот начал понимать этот язык и даже говорить на нем, и послал его обратно. Провожать его один раз уже было для меня невыносимо, а видеть, что он вернулся ко мне лишь для того, чтобы быть отосланным вторично, оказалось еще хуже, так что я дожидался его с нетерпением. Стыдно сказать, но я даже не мог уделять должное внимание своей работе. Полагаю, это представляло собой проблему для Господина, поскольку Он рассчитывал на выполнение Адамом определенных обязанностей, которые в его отсутствие были возложены на меня; однако я был более чем неспособен выполнять и их тоже, так что, думаю, Господин не раз пожалел о Своем великодушии, позволившем Ему послать вместо меня моего брата.
Прошло много месяцев, на протяжении которых я все хуже справлялся с поставленными передо мной задачами и все больше беспокоился о судьбе брата. И вот однажды утром Господин послал за мной. Я был уверен, что меня уволят и вернут обратно к моим отцу и матери, чье существование целиком зависело от меня. Я явился в Главный зал со склоненной головой, держа шляпу в руке. Однако, когда передо мной появился Господин, Он был не один! С ним был Адам, и они о чем-то серьезно разговаривали.
Они были так увлечены беседой, что, вероятно, не заметили моего присутствия в зале, совершенно позабыв о назначенной мне встрече. Нас разделяло некоторое расстояние, и они говорили вполголоса, так что я не мог расслышать их слов, однако видел, что Господин отнюдь не доволен. Позднее я не раз думал, что мой брат, должно быть, вновь не сумел добыть для Господина необходимую информацию, поскольку Адам отвечал на вопросы извиняющимся тоном, а Господин выглядел чрезвычайно раздосадованным. Я тихо стоял, дожидаясь, пока меня увидят, однако ни один из них не обращал на меня внимания, а их беседа становилась
