на лежавшую прямо перед его лицом руку, он видел окно в просвет между своим лицом и одеялом: переплет расчерчивал его на серые прямоугольники, едва видные в темноте. Натан принялся глядеть на один из них, пока у него не заслезились глаза; тогда он сморгнул влагу и уставился на соседний прямоугольник. В конце концов картинка начала расплываться, прямоугольники наползли один на другой и слились воедино.
Он сел на постели.
– Ты проснулся?
Натан зевнул.
– Натан?
Из-под подушки послышался тихий неодобрительный звук. Натан сунул руку под одеяло, и еще прежде, чем его пальцы дотянулись до книги, оттуда донеслось чириканье, какое издает птица, когда чему-то радуется.
– Ну что, пойдем?
– Куда?
– В детскую! Время настало.
– Время?
– Для ответов. Скоро ты сам все поймешь.
Натан потер глаза, изгоняя остатки сна, разгладил смятую пижаму, сунул книгу под мышку и крадучись подошел к двери. Сперва он лишь приоткрыл ее – в щелку виднелся коридор, где никого не было. Не слышалось ни грохота кастрюль, ни шарканья швабр, ни – самое главное – клацанья каблуков Беллоуза.
Прикусив губу, Натан вышел за дверь. Никого, лишь пустой коридор и неподвижные взгляды нарисованных глаз, глядящих друг на друга с противоположных стен. В одних чулках он быстро и беззвучно заскользил по темному паркету на полусогнутых ногах, словно небольшая разница в росте могла защитить его от постороннего взгляда, а может быть, заранее готовясь к тому, что потолок будет все ниже и ниже.
По ночам жаберники рыскали по коридорам с оружием, которое выдавал им Господин. Беллоуз сказал, что это необходимо для безопасности в том маловероятном случае, если в Особняк проникнут подосланные Госпожой убийцы, однако с тем же успехом это могло делаться и для наказания провинившихся мальчиков.
Коридор был пуст, до Натана не доносилось никаких звуков. Затем прямо перед ним, в дальнем конце, появился клин света: там открылась дверь. Натан опрометью ринулся к детской. Проскользив последние несколько футов, он врезался в деревянную стенную панель, тряхнув картину в раме. Он прижался спиной к стене, одной рукой вцепившись в портрет незнакомого человека в доверху застегнутом сюртуке и цилиндре, а другой придерживая картину на штанге.
– Хорошо, тогда утром. Но не позднее!
– Слушаюсь, мистер Беллоуз.
Натан узнал свистящее шипение жаберника, и у него засосало под ложечкой. Осторожно повернувшись, он просунул ключ в замочную скважину. Он поглядел через плечо: в конце коридора виднелись два силуэта – высокие, сутулые, плоскоголовые. Жаберников было двое! Если бы они остановились и повернулись в эту сторону, то увидели бы Натана, а увидев, окликнули бы его, и тогда ему пришлось бы подойти; и они бы мгновенно учуяли книгу – такую твердую под тонкой тканью его пижамы, чуть ли не в половину Натанова роста, как ему порой казалось, более плотную, чем его собственная плоть, – и тогда начались бы разговоры о том, что он здесь делает после того, как выключили свет. Они позвали бы Беллоуза.
Но лишь в том случае, если бы повернулись.
Жаберники стояли на одном месте ужасно долго (черные, словно вырезанные из бумаги контуры их гротескных тел перегораживали свет из дверного проема), но в конце концов так и не обернулись, а удалились в глубину коридора.
Они ушли, предоставив Натану свободу открыть дверь и войти туда, куда направила его книга, чтобы найти ответы на свои вопросы; однако теперь Натан никак не мог собраться с духом, чтобы повернуть ручку.
– Ну? Чего ты ждешь? – спросила книга.
– Я не знаю.
– А, ну, если ты не знаешь…
Почему он чувствовал себя таким виноватым? Почему ему казалось, будто он делает что-то плохое? Натан попытался собраться с мыслями, но происходило это притупленно, приглушенно. Ответ не приходил. Наконец Натан все же повернул ручку, открыл дверь и вошел внутрь.
Ему ни разу не доводилось оказываться здесь в темноте, но комната, по-видимому, сама знала, что надо делать. Как только дверь за ним закрылась, здесь и там зажглись свечи, а над светильниками появились язычки газового пламени, сиявшие ярко-белым светом. Натан обежал ее кругом, задергивая шторы на всех восьми сторонах, даже на той узкой, где вместо окна была дверь в сад, чтобы скрыть стыд, который он до сих пор чувствовал, но которого не мог объяснить.
Закончив, он уселся на коврик посередине и положил книгу на пол перед собой.
– Как много красивых игрушек, – заметила она.
Натан кивнул и поднялся, чтобы достать свои самые любимые. Одну за другой он подносил их к развернутым страницам.
– Вот это, – объясняла книга, – называется «перпетуум-мобиле». Эти шарики можно заставить двигаться вечно, не прикладывая дополнительной силы, если знать как. А это Лук Балларда, сделанный из самого лучшего сушеного ясеня; его носил мальчик-воин по имени Баллард во время Третьей Иберийской войны. А это Ноев ковчег в миниатюре; в нем доисторические существа смогли спастись от потопа, вызванного прихотью холстовика.
Книга называла каждую вещь, которую приносил ей Натан, а на ее страницах появлялась миниатюрная история этой вещи и инструкции по ее использованию, так что игрушки, в которые Натан играл лишь наиболее очевидными способами, внезапно обрели новый смысл, новые возможности. Натан показал книге все, включая даже те предметы, которые прежде не вызывали у него никакого интереса, и книга рассказала ему, что это такое и что с этим можно делать.
Наконец Натан принес свой театр.
– Ага, – проговорила книга, – мы дошли до главного. Это, Натан, очень могущественная вещь. Она называется «Ретроспективный Одеон», одна из немногих, когда-либо существовавших. Этот театр был сделан в темные времена, еще до того, как Господин создал Мордью, когда все пребывало в хаосе и течении. Это вещь могущественная, но страшная, рожденная могущественным, но страшным временем; первобытная, соединенная с миром таким образом, какой доступен пониманию лишь немногих. Возможно, даже сам Господин не понимает, как это работает.
– И что он делает? – с любопытством спросил Натан.
Страницы книги внезапно опустели, словно ей не хотелось ничего писать, и какое-то время она молчала, однако затем страницы вновь затрепетали, и книга заговорила, как будто ничего не произошло:
– Это лучше увидеть. Там, в углу, есть глина. Принеси ее сюда.
Натан поспешил туда и принес книге квадратный кусок глины, завернутый в мокрый муслин и лежавший в неглубокой чашке с водой.
– Отщипни немного – пригоршню, не больше.
Натан зарылся пальцами в гладкую, холодную сырую массу, сжал кулак и вытащил его, чувствуя, как глина продавливается между пальцами.
– Превосходно! Теперь тебе нужно что-нибудь острое – наконечник этой стрелы подойдет. Проткни им свою кожу так, чтобы
