Шифтан Армяк
Шкеры Панталоны
Шмель, шишка Кошелек с деньгами
Ел миноги Наказан плетьми
Яманный Негодный, нехороший
Я правлю три рыжика, он четыре колеса кладет Я прошу три червонца, он дает четыре целковых
К. Путилин ПОКУШЕНИЕ В ПОЕЗДЕ[23]
Просматривая как-то бумаги моего покойного отца И. Д. Путилина, первого начальника Петербургской сыскной полиции со дня ее учреждения в 1866 г., я нашел небольшую записную книжку, где его рукой мелким, крайне неразборчивым почерком занесен ряд отрывочных заметок, воскресивших в моей памяти знакомые образы и обстановку целого ряда преступных дел, типичных по замыслу и выполнению, других — по приемам раскрытия преступлений, не отмеченных до сего времени в печати.
Одна из его заметок раскрывает драму семейного разлада тайного советника Н. И. Т-ва, занимавшего в восьмидесятых годах видный служебный пост в столице.
Покушение на жизнь этого деятеля было произведено в исключительной обстановке и притом на моих глазах, вот почему все его детали ярко запечатлелись в моей памяти.
Двадцатипятилетняя давность позволяет теперь поднять завесу в этом деле, не называя настоящей фамилии объекта преступления, сошедшего с жизненного пути лишь несколько лет тому назад.
В богато обставленном кабинете за ореховым письменным столом сидел, углубясь в чтение бумаг, Иван Васильевич Карасев, управляющий удельными имениями в Астраханской губернии.
Вошел курьер и на подносе передал только что полученное с вечерней почтой письмо со штемпелем из Петербурга.
Иван Васильевич нервно разорвал конверт с хорошо знакомым ему женским почерком. По мере чтения письма выражение красивого лица управляющего становилось все мрачнее и мрачнее.
«Сегодня ровно три месяца, — читал Карасев, — как мы с тобой расстались, мой горячо любимый друг Ваня!.. Я думала, что скоро справлюсь со своим чувством и подавлю в себе порывы угасающей молодости… Увы! в этом я глубоко ошиблась!.. и убедилась, как неверна пословица: «С глаз долой — из сердца вон!» Ты не можешь себе представить, как стало мне тяжело и невыносимо жить в последнее время; прежде хоть мимолетные свидания с тобой, твои ласки и горячая привязанность поддерживали во мне веру и надежду на лучшее будущее…
Но вот осталась я одна, бок о бок с человеком-извергом, ставшим мне, как ты знаешь, ненавистным с первого же года нашей свадьбы, и тут вся жизненная энергия во мне сразу погасла… Зачем дольше жить, на что еще впереди надеяться?.. Кругом мертво… пусто…
Николай Иванович, как человек умный, отлично понимает, насколько его жизнь отравляет мою, и мстит мне методически на каждом шагу. Его постоянные придирки, двусмысленные намеки на наши с тобой отношения и насмешки над каждым моим словом, жестом — дошли до апогея… «Я знаю, — с кривой усмешкой сказал он мне как-то на днях, не стесняясь присутствия сына, — вы все мечтаете о разводе и рае с любимым человеком… но, помните, никогда, никогда я развода вам не дам… Ваша свобода — когда вы овдовеете; десяток-другой лет надо еще подождать, я надеюсь пожить, а потом, когда сами сделаетесь старым, морщинистым грибом, — падайте в объятия вашего Адониса!.. Ведь старая любовь, говорят, не ржавет!..»
Ужасно выносить такую пытку: раздави, убей, но не мучь так жестоко почти каждый день. Дети наши всецело на моей стороне: они никогда не видят от него ни ласки, ни доброго слова.
Вчера я видела сон: вагон, в котором возвращался из имения Николай Иванович, упал с высокой насыпи и разбился вдребезги; в это утро я проснулась в счастливом настроении.
— Настя, барин, вернулся?
— Нет, его превосходительство еще не приехали…
Боже! — подумала я, неужели само Провидение, к моему счастью, разрубило Гордеев узел! Увы, мечты скоро рассеялись: послышался в передней звонок, подали открытое письмо от мужа: «Дела по хозяйству задержали, выеду через неделю, с пятницы на субботу». Вот что я прочла, невольно содрогаясь от ужаса разбитой иллюзии. Прощай, мечты и надежды!.. Опять через семь дней возобновится для меня прежняя пытка!
Нет, тысячу раз нет, я не могу больше терпеть и ждать, ждать без всякой надежды на избавление… Лучше каторга, чем эта агония, продолжающаяся и так более десяти лет. О, если бы ты мог заглянуть в мою душу, то содрогнулся бы от той решимости, которая у меня созрела; двоим нам не жить на свете, кто-нибудь должен уступить дорогу!.. Он или я!..
До свидания, скорее прощай, мой дорогой Ваня, пожалей твою несчастную Варю. В. Т.»
В соседней комнате, в столовой, пробило десять часов. Бой часов вывел Ивана Васильевича из глубокой задумчивости.
— Да, выхода другого нет!.. Варя для меня и нашей девочки должна жить!.. Надо поспешить отделаться от этой гадины, — глухо проговорил Карасев, порывисто отодвигая от стола кресло.
Подойдя к боковому столику, Иван Васильевич залпом выпил два стакана холодной воды и, пройдясь несколько раз по кабинету, вновь присел к письменному столу и углубился в составление письма.
Нервное подергивание мускулов лица и капли холодного пота, выступившие на лбу, свидетельствовали о сильной душевной борьбе автора письма.
— Снеси это письмо немедленно в почтовый ящик, — приказал Карасев вошедшему на звонок курьеру.
На конверте крупным решительным почерком был написан адрес: «Петербург, Моховая, 6. Инженеру-технологу Антону Антоновичу Шиманскому».
— Рубикон перейден… пан или пропал!.. — тихо проговорил Иван Васильевич, как только слуга затворил за собой дверь кабинета.
— Если ты не очень занят своими лекциями, то завтра утром поедешь со мною на станцию Бологое, предстоит интересное дело; лично ты мне нужен для обстановки; замешано лицо, о котором ты, конечно, много слышал… Случай далеко не легкий: малейшая оплошность может повлечь за собой роковой для нас исход… Так подумай!.. Идешь или нет?
Такими словами встретил меня отец, когда я вернулся домой с лекций из института инженеров путей сообщения.
— Да, конечно, — поспешил я дать согласие, соображая, что наука не волк, в лес не убежит, а тут живое дело, пожалуй, еще ночное нападение бандитов, в масках… Нет, такого интересного случая нельзя пропустить.
— Долго продлится наше отсутствие?
— Сутки, — коротко отрезал отец.
— Что, собственно, предстоит нам делать? Какую роль я должен играть, кто с нами еще поедет? — закидал я вопросами отца, ходившего крупными шагами вдоль моей комнаты.
— По дороге в вагоне ты обо всем узнаешь, а теперь никому не болтай о нашей завтрашней поездке. И с этими словами отец, круто повернувшись, вышел из моей комнаты.
Плохо спалось мне в эту ночь…
Проехали станцию Колпино, а от отца ни слова разъяснения мотива нашей поездки.
— Может быть, мы едем только до Волхова, в Оснечки (наше имение на реке Волхов)? — попробовал я настроить отца на разговор.
— Дальше, — получил я лаконический ответ.
И вот когда я потерял уже надежду узнать что-нибудь в дороге и стал слегка придремывать под влиянием бессонной ночи и дорожной качки, я услышал над самым моим ухом голос отца:
— Мы доедем через два часа до станции Бологое; слушай же внимательнее: цель этой поездки — предупредить покушение на жизнь Тургасова, мало того, товарищ министра поручил мне создать такую обстановку, при которой Николай Иванович не мог бы подозревать, какая катастрофа ожидает его в дороге, на поезде.
— Странно, зачем такая таинственность?
— Не знаю, вероятно, замешаны личные отношения, а может быть, щадят слабое, больное сердце Николая Ивановича… Но дело не в этом, важно выполнить то, чего от нас требуют, а потому не перебивай праздными вопросами, — строгим тоном заметил отец. — Само собой разумеется, если на станции встретится со мной Николай Иванович, у него сейчас зародится подозрение?..
— Значит, нужен отвод?
— Да…
— Я и Ольга Семеновна (моя мачеха, ехавшая также с нами) должны сыграть какую-нибудь роль, чтобы рассеять подозрение Т-ва? Не так ли!..
— Да, ты угадал…
— Но я на артистическом поприще еще никогда не подвизался!..
— Не боги горшки обжигают, да и роль для тебя пустая, — сухо заметил отец, видимо, недовольный моим сомнением.
— Конечно, я постараюсь оправдать твои надежды…
— В этом я не сомневаюсь, иначе обошелся бы без тебя. В сорока пяти верстах от станции находится имение полковника Варнавина, — продолжал отец после небольшой паузы. — Этим летом у него гостила племянница, только что окончившая Смольный институт…
— Ну, а мне-то до всего этого какое дело? — не вытерпел я.
— Не перебивай, слушай дальше… Ты, находясь летом на технических работах на реке Вишерке, около станции Малая Вишера, познакомился с племянницей Варнавина Надей и…
