оставленных на поле боя. Крики стихли, когда Шарп и Харпер отошли подальше от деревни. Вокруг костров солдаты пели о далекой родине. Пели с трогательной грустью, так что и Шарп испытал приступ ностальгии, хоть и знал, что его дом не в Англии, а здесь, в армии, и из этого дома он уезжать не собирается. Он был солдатом; он шел, куда приказывали, и убивал врагов короля там, где их встречал. Такая у него была работа, и армия заменила ему дом, и он любил и то и другое, пусть и знал, что он, рожденный в сточной канаве ублюдок, должен драться за каждый шаг на пути, который другим дается как нечто само собой разумеющееся. И он знал также, что его никогда не будут ценить за происхождение, остроумие или богатство, но будут считать настолько хорошим, насколько хороша была его последняя битва.
Мысль эта вызвала улыбку. Потому что последняя битва Шарпа была битвой против лучшего солдата Франции и Шарп утопил негодяя, как крысу.
Шарп победил, Лу умер, и она наконец-то закончилась – битва Шарпа.
Историческая справка
Королевская гвардия Испании в наполеоновские времена состояла из четырех рот: испанской, американской, итальянской и фламандской, но, увы, никакой Ирландской королевской роты не существовало. Однако на испанской службе состояло три ирландских полка («de Irlanda», «de Hibernia» и «de Ultonia»), причем каждый формировался из ирландских изгнанников и их потомков. В британской армии ирландцев также хватало с избытком; некоторые полки английских графств на Иберийском полуострове более чем на треть состояли из ирландцев, и, если бы французам удалось вызвать недовольство этих людей, армия оказалась бы в отчаянном положении.
Собственно, она и была в отчаянном положении весной 1811 года – не из-за недовольства, но по причине ее малочисленности. Британскому правительству еще только предстояло понять, что в лице Веллингтона оно нашло наконец генерала, который умеет воевать, и оно не спешило отправлять ему войска. Нехватку частично восполнили за счет прекрасных португальских батальонов, поступивших под командование Веллингтона. В некоторых дивизиях, например, в 7-й, португальцев было больше, чем британских солдат, и все военные хроники того времени отдают дань их боевым качествам. Отношения же с испанцами никогда не были столь же легкими и плодотворными – даже после того, как офицером связи с Веллингтоном назначили генерала Алава. Алава стал близким другом Веллингтона и оставался с ним до самого Ватерлоо. В конечном итоге испанцы действительно назначили Веллингтона Generalisimo своих армий, но они тянули с этим, пока после сражения при Саламанке в 1812 году французов не изгнали из Мадрида и Центральной Испании.
Но в 1811-м французы все еще находились рядом с Португалией, которую они оккупировали дважды за предыдущие три года. Сьюдад-Родриго и Бадахос воспрепятствовали приходу Веллингтона в Испанию, и до падения этих двух крепостей-близнецов (в начале 1812-го) никто не был уверен, что французы не предпримут еще одну попытку вторжения в Португалию.
Вероятность такого вторжения значительно уменьшилась после сражения при Фуэнтес-де-Оньоро, но оно все еще оставалось возможным.
Сражение при Фуэнтес-де-Оньоро никогда не было у Веллингтона в числе «любимых» – тех, которые он вспоминал не без удовольствия, будучи генералом. Битва при Ассайе, в Индии, – вот сражение, которым он гордился больше всего, а в Фуэнтес-де-Оньоро он допустил одну из своих редких ошибок, когда позволил 7-й дивизии отойти далеко от остальной армии. В то солнечное утро его спасли маневры, блестяще выполненные дивизией под командованием Кроуфорда. Эта демонстрация воинского мастерства произвела впечатление на всех, кто видел ее; оставшаяся без поддержки, окруженная дивизия благополучно воссоединилась с главными силами, понеся минимальные потери. Сражение в самой деревне сложилось намного хуже и мало чем отличалось от драки в каком-нибудь питейном заведении, вот только улицы оказались завалены мертвыми и умирающими. В конце концов, несмотря на доблесть французов и блестящий успех, когда они захватили церковь и склон плато, британцы и их союзники удержали высоту и не отдали Массена дорогу на Алмейду. Разочарованный неудачей, Массена распределил продукты, предназначенные для гарнизона Алмейды, среди собственной голодной армии и вернулся в Сьюдад-Родриго.
Таким образом, Веллингтон, несмотря на свою ошибку, вышел из этой истории с победой, которую омрачило спасительное бегство гарнизона Алмейды. Гарнизон был окружен сэром Уильямом Эрскином, у которого, к сожалению, было не так много «моментов просветления». Письмо из штаба конной гвардии, описывающее безумие Эрскина, является подлинным и показывает одну из проблем, с которыми Веллингтон столкнулся во время этой войны. Эрскин ничего не сделал, когда французы взорвали укрепления Алмейды, и он спал в то время, когда гарнизон ускользнул под покровом ночи. Все эти французы должны были стать военнопленными, но они преодолели слабую блокаду и вскоре укрепили собой и без того многочисленные французские армии в Испании.
Большинство этих армий боролись с герильерос, а не с британскими солдатами, и на следующий год некоторым из них предстояло встретиться с еще более ужасным противником – русской зимой. Но у британцев тоже будут свои трудности, которые Шарп и Харпер разделят, вынесут и, к счастью, переживут.
Перевод С. Самуйлова
Рота стрелка Шарпа
«Рота стрелка Шарпа» посвящается семье Харпер: Чарли, Марии, Патрику, Донне и Терри с любовью и благодарностью
Приходишь ныне ты на праздник смерти.
Уильям Шекспир. Генрих VI (Перевод Е. Бируковой)
Часть первая
Январь 1812 г.
Глава 1
Когда на заре светлую лошадь различаешь за милю, понимаешь: ночь кончилась. Часовые могут расслабиться, состояние боевой готовности отменяется. Рассвет – лучшее время для внезапной атаки – миновал.
Иначе было в тот день. Глаз не различил бы серую лошадь на расстоянии ста шагов, не то что за милю; над землей стлался бурый пороховой дым, сливаясь с набрякшими от снега тучами. Лишь одно живое существо двигалось между британскими и французскими рядами: темная птичка деловито прыгала по снегу. Капитан Ричард Шарп кутался в шинель, смотрел на птичку и мысленно уговаривал ее взлететь. Ну же, подлюга! Улетай! Его злила собственная суеверность. Он заметил крохотную пичужку, и ему ни с того ни с сего подумалось: если в ближайшие тридцать секунд она не взлетит, сегодняшний день завершится поражением.
Он считал. Девятнадцать, двадцать… а чертова птаха все прыгает по снегу. Интересно, как она зовется. Сержант Харпер сказал бы, конечно, – здоровенный сержант-ирландец знает про птиц все, – но что
