Написали мне, что старецъ Анатолш Оптинскш собирается въ Петербургъ и остановится у купца Усова.
Все мы втроемъ — брать, сестра и я — въ положенный день отправились къ Усовымъ. Купецъ Усовъ былъ известнымъ благотворителемъ, мiрскимъ послушникомъ оптинскихъ старцевъ. Когда мы вошли въ домъ Усовыхъ, мы увидели огромную очередь людей, пришедшихъ получить старческое благословеше. Очередь шла по лестнице, до квартиры Усовыхъ и по заламъ и комнатамъ ихъ дома. Все ждали выхода старца. Ожидало прiема и семейство Волжиныхъ — Оберъ–прокурора св. Синода. Въ числѣ ожидающихъ стоялъ одинъ еще молодой архимандритъ, который имѣлъ очень представительный и въ себе уверенный видъ. Скоро его позвали къ старцу. Тамъ онъ оставался довольно долго. Кое–кто изъ публики возропталъ по сему поводу, но кто–то, изъ здесь же стоящихъ, возразилъ, что старецъ не безъ причины его такъ долго держитъ. Когда Архимандритъ вышелъ, — онъ былъ неузнаваемъ: вошелъ къ старцу одинъ человѣкъ, а вышелъ совсемъ другой! Онъ былъ низко согнутый и весь въ слезахъ, куда девалась гордая осанка! Ихъ тайный разговоръ одному Богу извѣстенъ! Вскоре показался самъ старецъ и сталъ благословлять присутствующихъ, говоря каждому несколько словъ. Отецъ Анатолш внешностью очень походилъ на иконы преп. Серафима: такой же любвеобильный, смиренный обликъ. Это было само смиреше и такая, непередаваемая словами, любовь. Нужно видеть, а выразить въ словахъ — нельзя! Когда мы шли къ Усовымъ, брать и сестра заявили, что имъ нужно отъ старца только его благословеше. Я же сказала имъ, что очень бы хотела съ нимъ поговорить. Когда до насъ дошла очередь, старецъ благословилъ брата и сестру, а мне говоритъ: «А ведь ты поговорить со мной хотела? Я сейчасъ не могу — приди вечеромъ». Старецъ уразумѣлъ мое горячее желаше, хотя я не выразила его словами! Вечеромъ я снова вернулась къ Усовымъ. Много лицъ сидело и дожидалось очереди быть принятыми старцемъ. Члены семьи Усовыхъ стали упрекать сидевшую публику въ томъ, что люди чрезмерно обременяютъ слабаго и болѣзненнаго старца. Принимаете онъ людей все ночи напролете. Ноги его въ ранахъ, страдаете онъ грыжей, онъ чуть живой. Мне стало стыдно отнимать время у старца и я ушла домой, не повидавши его. Но теперь думаю, что если прозорливый старецъ сказалъ придти, надо было не уходить, а дождаться прiема. Какъ мне потомъ разсказывала моя тетя Елена Александровна, близко знавшая весь оптинскш быте, старецъ о. Анатолш вообще почти не спалъ, весь себя отдавая молитве и служешю людямъ. Единственно, когда онъ себе позволялъ отдыхъ — это было на утрени во время чтешя каеизмъ, когда все въ церкви садились. Тогда старецъ позволялъ себе вздремнуть. Некоторые, не знавгше его повседневной жизни, удивлялись, что старецъ спите въ церкви, но ведь это были единственньгя минуты его отдыха за все сутки.
Недаромъ ноги его были въ ранахъ отъ стояшя и было страдаше грыжей отъ земныхъ поклоновъ. У меня до сихъ поръ хранится присланный мне въ 1907 г. черезъ тетю образъ святителя Николая — моего небеснаго покровителя.
3. Разсказъ О. Н. Т. изъ АвстралшОдна молодая дЬвица, давши слово своему жениху тайно отъ родныхъ, рвется на курсы сестеръ милосердiя, чтобы попасть на войну. Мать решила поехать къ старцамъ, дабы поступить такъ, какъ они посоветуютъ, Осенью 1915 года оне прiехали въ Оптину. «Отдохнувши съ дороги», говорить О. Н. Т., «я подошла къ келье батюшки; взошла и села въ прiемной, а въ душе думаю: какъ хорошо, что я одна попаду къ старцу безъ мамы. Старецъ, конечно, меня благословитъ идти на войну, когда я попрошу его, а мама поневоле отпустить меня». Вижу, дверь изъ кельи въ прiемную открывается и входить маленькш старичекъ–монахъ въ подряснике и кожаномъ широкомъ поясе, и прямо направляется ко мне со словами: «А нука, иди ко мне». У меня, что называется, «душа въ пятки ушла» при этихъ словахъ батюшки. Но я вижу, у него необычайно ласковая улыбка, описать которую нельзя! Надо видеть! Я пошла за нимъ въ келью. Онъ закрылъ за нами дверь, посмотрелъ на меня, и я вмигъ поняла, что скрыть что–либо я не могу, онъ видитъ меня насквозь. Я почувствовала себя какой–то прозрачной; смотрю на него и молчу. А онъ все также ласково улыбается и говорить: «А ты почему мать не слушаешься?» Я продолжаю молчать. «Вотъ что я тебе скажу, мать твоя тебя лучше знаетъ, тебе на войне не место, тамъ не одни солдаты, тамъ и офицеры, это тебе не по характеру. Когда я былъ молодъ, я хотелъ быть монахомъ, а мать не пустила, не хотела, и я ушелъ въ монастырь тогда, когда она умерла. Теперь ты вотъ что мне скажи: замужъ хочешь?» — Молчу. «Ты сейчасъ любишь его за его красоту! Выходи за него замужъ тогда, когда почувствуешь, что жить безъ него не сможешь. Я знаю случай такой: мужъ былъ на войне, его убили. Жена въ этотъ же часъ умираетъ дома. Вотъ тогда только и выходи». Съ этими словами старецъ взялъ стулъ, влезъ на него и досталъ съ верхней полки деревянную иконку, такъ съ четверть аршина въ квадрате, Казанской Божтей Матери; поставилъ меня на колени и благословилъ. Потомъ сказалъ: «Когда прiедешь въ Петроградъ, не думай, что тебе нечего будетъ делать — будешь занята См. подробности этого разсказа въ жизнсописанш старца Нектарiя). Слова Батюшки точно оправдались. Въ первый день по прiезде ей предложили работать въ госпитале для солдата, и вышла замужъ она за адъютанта штаба дивизш.
4. Изъ частныхъ писемъ И. М. Концевича«Въ 22–мъ году, когда мы съ мамочкой въ первый разъ были въ Оптиной», разсказывалъ О., «живъ былъ еще старецъ о. Анатолш. О тебе мы еще не имели никакихъ сведенш, и мамочка спросила у о. Анатолiя, какъ о тебе молиться: о здравш, или о упокоеши? О. Анатолш спросилъ маму, не снился ли ты ей какъ–нибудь? Мама ответила, что видела во сне сыновей едущими на коняхъ: сначала покойнаго Володю, а потомъ тебя. Но кони были разныхъ мастей. О. Анатолш сказалъ: «Ну, что–жъ! Богъ милостивъ, молись о здравш, Богъ милостивъ!» Мама подумала, что о. Анатолш только утешаетъ.
«После посещешя о. Анатолiя мы были у Батюшки о. Нектарiя. Мамочка задаетъ Старцу рядъ вопросовъ о дочеряхъ, о себе, обо мне, а о тебе ничего не говорить, такъ какъ знаетъ, что нельзя по одному и тому же вопросу обращаться къ двумъ старцамъ. Я этого не зналъ и полагая, что мамочка забыла о тебе спросить, все время тереблю мамочку и говорю ей: «А Ваня? А Ваня?» Мамочка продолжаетъ не спрашивать. Тогда Батюшка ей и говоритъ после одного изъ моихъ: «А Ваня?» — «Онъ живъ. Молись о здравш. Скоро получишь о немъ известте. Тебе было неполезно о немъ знать». Прiезжаемъ домой, и мамочка спешить къ о. Николаю Загоровскому сообщить, что Ваня живъ. Матушка же Екатерина Ивановна, увидевъ мамочку въ окно, выходить къ ней на встречу со словами: «вамъ письмо отъ Ванички».
«Слава Творцу Небесному! Ты живъ»!, пишетъ монахиня Нектарiя сыну: «О твоей жизни мы узнали за 3 дня до получешя твоего письма, отъ о. Нектарiя. 14–го тля мы вернулись изъ Оптиной, а 15–го получили твое письмо къ Деме. О. Нектарш сказалъ: «Онъ живъ, молитесь о здравш, о немъ узнаете. Пока не полезно было о немъ знать — покоритесь необходимости».
5. Изь воспоминанш матушки Евгеши Григорьевны РымаренкоПередъ своимъ рукоположешемъ во священкики, въ 1921 году, о. Адрiанъ тоже побывалъ въ Оптине. О. Анатолш сказалъ ему: «Тебе надо будетъ поступить на курсы», и, действительно, ему архiепископъ Пареенш (Полтавскш) сказалъ: «У Васъ хотя и высшее образоваше, но светское, и потому надо держать экзаменъ». О. Адрiанъ жилъ въ Полтаве одинъ месяцъ, готовясь къ экзамену и занимаясь у профессоровъ.
О. Адрiанъ спрашивалъ у Батюшки благословешя на приходъ въ одно село «Евлоши» подъ Ромнами, где была чудотворная икона Божiей Матери Казанской.
Батюшка же далъ ему яичко для меня, на немъ съ одной стороны былъ нарисованъ храмъ, а съ другой икона Божiей Матери. Батюшка спросилъ:
«Какая это иконка?» О. Адрiанъ сказалъ: «Смоленская, кажется», а Батюшка отвѣтилъ: «Нѣтъ, Иверская».
Первый приходъ о. Адрiана былъ въ Ромнахъ, въ храмѣ, въ которомъ былъ очень чтимый всеми, въ большой дорогой ризе подъ балдахиномъ, образъ Иверской Божiей Матери.
"Пустите дѣтей приходить ко Мнѣ"
(Изъ оптинскаго дневника С.Нилуса)Сегодня уехала изъ Оптиной новая наша знакомая, за короткое время ея пребывашя въ обители ставшая намъ близкой, какъ сестра родная, ближе еще — какъ сестра по духу Христову.
Назову ее Верой, по вере ея великой.
Въ начале Января нынешняго года я получилъ изъ города Т. письмо, въ которомъ чья–то женская христтанская душа написала мне несколько теплыхъ словъ въ ободреше моей деятельности на ниве Христовой. Письмо было подписано полнымъ именемъ, но имя это было мне совершенно неизвестно.
25–го Мая стояли мы съ женой у обедни. Передъ Херувимской мимо нашего места прошла какая–то дама, скромно одетая, и вела за руку мальчика летъ пяти. Мы съ женой почемуто обратили на нее внимаше. По окончаши Литургти, передъ началомъ Царскаго молебна (25–го мая — день раждешя Государыни Императрицы Александры Феодоровны , мы ее вновь увидели, когда она мимо насъ прошла къ свечному ящику. Было заметно, что она «въ интересномъ положеши», какъ говорили въ старину люди прежняго воспиташя.
