в траве виднелись части трупов, а порой просто какие-то непонятные пятна и ошметки — мамонты растоптали упырей едва ли не в кашу. Анна не могла удержаться от брезгливой гримасы, стараясь не думать, на что она наступает в траве.
Да и забоку было жаль: нескоро еще здесь можно будет траву косить, в этом году уж точно нет.
— А зачем ты мамонтов? — спросила она.
Дмитрий тем временем нашел среди остатков нежити знаткоя, и тот мало отличался от своих детищ, разве что еще гнить не начал. Но на него несколько раз наступили, и зрелище было… Девушка предпочла, остановившись неподалеку от Косорукова, с сосредоточенным видом вглядеться в холмы, делая вид, что ждет пастухов.
— А как еще с такой оравой нежити справиться? Пулемета у меня не было. А это, наверное, тот скелет, который был в подвале, — предположил он, перейдя к белеющему в траве полотнищу, останки на котором тоже пострадали.
— Да. Это его жена. Он нашел ее тогда, где-то здесь. Ее изнасиловали и убили. То ли кто-то из приисковых, то ли кто-то еще. Наверное, тогда и повредился умом… А вон, кажется, и пастухи, — без особой радости привлекла она его внимание, заметив пару всадников на холме.
— Ты не ответила, это превращение можно контролировать? — сидя на корточках, Дмитрий задумчиво поглядел на девушку.
— Да, конечно. И это только в первый раз больно и надо без одежды превращаться, чтобы облик… запечатлелся. А потом и в одежде можно, только в серебре нельзя, оно изменению не подвержено, исходную форму сохраняет.
— Тогда, может, тебе в зверя превратиться? — предложил он. — Не в таком же виде…
— А что?.. — начала она, опустив взгляд, ойкнула и действительно поспешно сменила облик на звериный.
За всеми переживаниями как-то забылось, что превращалась она как была, совсем без одежды, а теперь еще и в угольной пыли извалялась. И одно дело в таком виде предстать перед Шаоци, который еще за ее первым оборотом следил, или Ийнглжи, который никогда не смотрел на нее как на девушку — это же почти как перед врачом. С колдуном рядом тоже не до стыда было, другое заботило, а вот перед пастухами…
Да и перед Дмитрием тоже вдруг стало неловко. Но перед ним — не за наготу, а за грязь. Для него хотелось быть красивой, чтобы смотрел не с сочувствием, а с восхищением, как недавно у реки…
Анна шумно вздохнула и плюхнулась в траву на меховую попу. В этом облике запахи стали сильнее и отчетливей, но сказывалась вторая сущность: на медвежий взгляд, пахло приятно. К счастью, этим влияние второй души ограничивалось, и падаль не казалась аппетитной.
Дмитрий окинул медведицу задумчивым взглядом, усмехнулся и, поднявшись на ноги, мимолетно почесал за ухом.
Примерно в этот момент из тяжелой тучи над головой упали первые крупные капли. На толстую бурую шубу медведицы Косоруков посмотрел не без зависти, но даже если бы он успел расспросить ее, как происходит превращение, позволить себе такого не мог: надо же было объясниться с пастухами.
Эта мысль и собственная легкая зависть вызвали недоверчивое глухое недоумение. Он несколько минут назад едва не начал креститься от облегчения, когда вернул себе человеческий облик, а теперь уже подумывает, что на четырех лапах было не так уж плохо?
Но с другой стороны, в медвежьей шкуре хотя бы тепло. До сих пор он этого не чувствовал, но вот нервное напряжение начало отпускать, и пришли неприятные ощущения, на которые поначалу не обращал внимания. И холод, и какие-то колючки под босыми ногами — то ли отросшая стерня, то ли вовсе обломки костей. Стремительно набиравший силу дождь тоже совсем не радовал, но прекрасно дополнял картину.
Пастухов было трое. Двое поспешили к своему стаду, а третий направился к месту происшествия. Дмитрий, морщась от болезненных уколов, зашагал навстречу: местные жители, наверное, крепкие нервами, но лучше бы им все это без подготовки не рассматривать. Медведица со вздохом поднялась на лапы и зашагала рядом. Говорить в таком облике она явно не умела, чудеса настолько далеко не распространялись.
К облегчению Косорукова, пастухи в лице старшего, приехавшего узнать, что да как, за внезапное приключение не злились. То ли потому, что старший опознал хозяйку, то ли потому, что трупный смрад не спешил рассеиваться и останки нежити было прекрасно видно даже в наступивших сумерках.
От щедрот охотнику, чтобы прикрыться, выделили теплую серо-бурую накидку из некрашеной мамонтовой шерсти — простое полотнище с дыркой для головы. Она скрыла мужчину до колен и, подпоясанная кобурой, выглядела странно, шерсть немилосердно колола, но зато стало заметно теплее и дождь уже не так беспокоил.
Дмитрий быстро осознал, что одному тут не управиться, да и неправильно это будет, только вот кого звать — было неясно. Мохнатая хозяйка сидела, смирно сложив лапы, и наблюдала за ним почти неподвижно, взять все в свои руки не пыталась и вообще старалась не лезть под руку. И с одной стороны это было неплохо, на сегодня она уже и так проявила слишком много рвения, но с другой — вот именно сейчас она была бы очень полезна.
Однако заговаривать об этом и пенять ей на что-то охотник не стал. Натерпелась, набоялась, изнервничалась, понятное дело. Пусть отдохнет и соберется, не надо требовать от нее чрезмерного. Да он бы и сам с радостью присел где-нибудь в углу, успокоился. Желательно со стаканом чего-нибудь крепкого внутрь. Он даже на змеевуху был согласен. Но долг пока не позволял расслабиться.
К счастью, старший пастух, назвавшийся дедом Макаром, оказался человеком тертым. При виде размазанной по полю нежити он только присвистнул и сбил шапку набекрень, и не думая бледнеть или еще как-нибудь остро реагировать на неприятное зрелище. Знал он и местные порядки, так что вполне сумел заменить в этом бессловесную хозяйку. Никакой полиции в Шнали не было отродясь, судебных экспертов — тоже, но зато имелось несколько врачей, и один из них заведовал, среди прочего, небольшим моргом при городской больнице. За врачом, телегой и еще какой-нибудь помощью и отправился пастух.
И за священником. В другом месте и в другое время Дмитрий вряд ли об этом подумал бы, но сейчас только приветствовал появление
