— Конечно, посмотрим. А далеко это? — запоздало уточнил, с целью отработать назад, если вдруг окажется далеко.
— Нет, это рядом, — сказала Тая. — Уже близко.
— Тогда пошли, — храбро махнул рукой СанСаныч. Шульц довольный, поднял брови, сказал по-русски: «Карашо!».
Квартал оказался довольно узким и извилистым, ни на машине, ни на тракторе, конечно, не проехать, разве только на мотоцикле с коляской. Здесь люди шли только пешком. Шли прогулочным шагом, как на электричку, как в мавзолей, либо на стадион, на любимый футбольный матч. С одной стороны квартала тянулась сплошная обшарпанная стена. Ни лёгким косметическим, ни очередным глубоким, сезонным, ремонтом на ней и не пахло. С другой стороны, справой, маленькие, видимо однокомнатные квартирки, тянущиеся сплошной непрерывной стеной до, казалось, горизонта, с тонкими входными дверями, большим, в человеческий рост окном с непременной, ночной, подсветкой в каждой. В каждом окне, как на витрине, в одном бикини, едва прикрывая лобок, стоит молодая женщина… Живая и настоящая. Яркие губы, голые груди, тёмные соски, округлый живот, бёдра, ноги, и остальные части… всё соблазнительно выставлено на показ. Скучают девушки, как голые манекены на складе универмага в ожидании смены одежды. Но здесь раздеты не манекены, а молодые женщины в ожидании клиента. Форма услуг.
Женщины в витринах стоят расслабленно, спокойно разглядывают проходящую мимо них толпу зевак, зазывно строят глазки, меняют позы, улыбаются. Некоторым, особо восторженно их разглядывающим мужчинам, подмигивая, зазывно показывают рукой, заходи, мол. Вытянув к окну губы, сладостно облизывают их острым своим язычком, мол, не пожалеешь!
Таких витрин-окон очень много. Действительно целый квартал. Некоторые окна были закрыты красными шторами… Выходной, перерыв? — подумал СанСаныч. Шульц глазами и умильной мимикой дал понять гостям, особенно СанСанычу, нет, не выходной там, клиент у девочки сейчас. У-у-у! — неопределённо пробурчал СанСаныч. — Понятно. Вот она, значит, какая у них тут улица красных фонарей.
Прогуливающийся народ с особенным интересом присматривался к закрытым окнам, а вдруг, да щель какая!.. Но нет, всё было закрыто наглухо. Стесняются! — хмыкнул СанСаныч. — А чего стесняться, если итак уже людей выставили, как в зоопарке. — Шёл, скептически разглядывая окружающую действительность. И Татьяна шла в таком же состоянии, размышляла: «Как же так можно! В открытую! Полное падение нравов. А ещё цивилизованная, культурная страна называется, Европа. Наркотики, секс-услуги, грязь вокруг… Дети смотрят. Хорошо, что у нас дома такого нет!» Шульц, вышагивая впереди, непринуждённо улыбался девушкам в окнах, как хорошим знакомым кивал головой, подмигивал. Майя шла внешне спокойно и равнодушно. Рядом с ней, взявшись за руки, шли её дочери, по-своему реагируя на раздетых девушек. Эльза с гордостью громко сообщила гостям: «Я тоже буду манекенщицей, когда вырасту». Тая её поправила.
— Только ты хорошей манекенщицей будешь, когда вырастешь.
— Да, хорошей, — легко согласилась Эля, и уточнила. — Как мама.
А младшая, ткнув пальчиком в одно из окон, радостным голосом вдруг пробасила.
— Мамми, мутер, моти! Барби! — и повернувшись к гостям, радостно смеясь, хлопая в ладоши, похвасталась тете Тане. — А у меня дома такая кукла есть. Вот.
— И у меня, — тут же торопливо сообщила старшая, и ткнув пальчиком в следующее окно, заявила. — И такая, и такая… — и непринуждённо побежала вперёд, указывая на следующие окна.
— Нихт! — со слезами в голосе громко заявила младшая. — Это у меня такая! — и бросилась догонять старшую.
СанСаныч шёл, хмурился, не знал как вести себя. Шёл внутренне сжавшись, увёртываясь, избегая прямых, острых, как кинжалы, глаз тех девушек. Не мог им в лицо глянуть. Так только, мазнёт взглядом по интерьеру, фигуре, её позе, а в глаза глянуть не мог. А это же всё рядом: метра полтора, не более. Очень почему-то было не по-себе. Почему? Ситуация не просчитанная, можно бы оправдать — первый раз человек попал в такую обстановку, без подготовки. Забыл даже, от удивления сосчитать сколько же там этих девочек, окон, в смысле… И беленькие девочки, и тёмненькие, и жёлтенькие, и… высокие, средние, не очень… Разные. СанСаныч поймал себя на том, что не может побороть в себе какое-то странное чувство, его от чего-то коробило, будто под рубашку беспокоящая соринка попала, ёжился от этого… В чём дело? Почему?
Причину беспокойства он понял много лет спустя, как ни странно лет через шесть-семь, в одном мужском разговоре… Совершенно случайно. Долго мучился перед этим, пытался понять причину, а всё никак. А тут, вдруг, однажды осенило: он не мог смотреть в глаза тем девчонкам потому, что они, для него, не товар. Не товар они!! Люди они!! Не вещи! Понимаете? Не товар! Вот почему ему неудобно было смотреть им в глаза. Стыдно было перед ними, за себя, за них! Вот она где была та, беспокоящая его проблема зарыта. Сразу стало легко на душе, будто камень с плеч свалился. А тогда…
Так и прошли мимо всех окон. Но совсем не так прошли, как в картинной галерее или в зоопарке… Там любопытство, тайный или явный восторг, и уважение… Уж это обязательно! А здесь… Сташевские даже растерялись вначале в своих моральных оценках. Как тот незащищённый магнитный компас, попав в аномалию. На душе царил некоторый хаос, а на лицах сохранялось видимое спокойствие. Ну это понятно: с лицом-то всегда было проще.
Не впечатлило потом и катание на речном трамвае по амстердамским каналам. К тому же, на русском языке не было записи гида-информатора.
Поехали в Леварден.
Слева долго тянулся мол — высокая искусственная насыпь, предохраняющая жителей от частых, в прошлом, наводнений, — справа всё те же картинно красивые коровки, мельницы, домики… Приятный, успокаивающий, сельский ландшафт, яркими красками празднично раскрашенный.
Поздно вечером, уже при включенных фарах, въехали в Леварден. Решили где-нибудь поужинать. Шульц недолго и выбирал ресторан. Их здесь много. Большие, вместительные, красивые. В живых цветах, ярко расцвеченные рекламами, высвеченные огромными окнами, шикарными широкими подъездами к ним, специальными, гостевыми дорожками к дверям, фонарями указывающими путь, ярко освещёнными стоянками… А какие машины на стоянках шикарные… и «Порше», и «Бентли», и «Ягуары», не говоря уже о каких-то «Мерседесах», «Пежо» и прочих.
Старшая, Эля, шла сама, а младшая в дороге уснула, и её, сонную, пересадили в коляску, и так с ней, с коляской, и въехали в ресторан. В большом просторном вестибюле их радушно встретил администратор, взрослый дядя, с красивым холёным лицом, седой шкиперской бородкой, шикарном смокинге, с бабочкой, предложил, как поняли гости, любой этаж… Огляделись.
Вокруг всё в зеркалах. В корзинах и вазах живые цветы. Тонко пахнет цветочным мёдом, духами. Первый этаж, партер, весь заполнен столиками, но есть и свободные. На занятых столиках горят свечи в подсвечниках, видны цветы, посуда, что-то ещё, в неярком свете просматриваются и лица посетителей. Второй, третий и четвёртые этажи выстроены в балконном стиле. Огибают сверху партер, как лоджии, по всей окружности, там тоже на столиках цветы и свечи. В центре всего пространства, сверху, как ось, огненным сверкающим драгоценным сталактитом, будто застывшим водопадом, зависла огромная хрустальная люстра, с лампочками в виде свеч. Внутри ресторана, рядом с вестибюлем, и слева, и справа, на всю высоту этажей бесшумно скользят две стеклянные капсулы лифтов. Всё сияет приглушенным светом, респектабельностью, культурой и достатком…
Известив о своём приходе тонким мелодическим звоном, стеклянные створки лифта плавно раздвинулись, вместе с коляской гости свободно вошли в лифт… Поехали. Множество светлячков, целая поляна, уменьшаясь в размерах, поплыли куда-то вниз, в сужающуюся геометрию пространства, в тёмную мерцающую приглушенными красками глубину… Сверху, расширяясь, наплывали яркие декорации из таких же столиков с такими же свечами, и так же, искривляясь, плавно уходили вниз. В центре сказочной композиции таинственно мерцала всё та же люстра.
На третьем этаже гости вышли, прошли по балкону, выбрали столик. Разместились. Как из-под земли возник официант, поставил для ребёнка специальный высокий стул. Эля, с гордым видом оглядывала зал, все ли её сейчас видят, уселась удобно на стульчике, со специальной для неё столешницей, как в самолёте. Младшую вовсе не стали будить. Она, свободно развалясь, сладко спала в своей коляске, рядом со взрослыми, со столом. Молодой официант в белом смокинге мгновенно принёс карточки меню, и Эльзе коробку цветных карандашей с фирменной символикой ресторана и такой же фирменный символикой альбом-раскраску. Щёлкнув специальной, на длинной ручке, зажигалкой, зажёг на столе свечи. Сразу стало необычайно празднично и уютно. Эля немедленно принялась раскрашивать понравившиеся ей картинки, а взрослые раскрыли солидных размеров карточки-меню. Тексты были выполнены на четырёх языках: голландском, немецком, английском и французском… Для русских гостей всё был не понятно, и, к сожалению, незнакомо. Тая это поняла. Сказала, что они закажут сами, если гости не возражают… Гости не возражали. Внимательно полистав страницы этой книги, переговорив с Шульцем и Эльзой, Тая сделала заказ.
