Интересным, поскольку несколько менее традиционным, был случай с одной женщиной, которая пришла на прием к врачу-гомеопату по поводу ранения груди тупым предметом. Три дозы Bellis perennis 200 X, специфического и высокоэффективного средства при травмах груди, сразу же избавили её от боли, но ещё сильнее этим ранением была задета её психика. Несколько неохотно (поскольку была сдержанным по натуре человеком) она признала, что пережила разрыв с любимым мужчиной и после этого стала сомневаться, что сможет ещё кому-нибудь понравиться, и так и не смогла смириться со своим одиноким положением. И когда бы она ни погружалась в это своё состояние, снова и снова испытывала отзвук той режущей боли в груди, и только Staphysagria помогла ей излечить и физическую боль, и раненую психику.
Каковы бы ни были причины и обстоятельства, лежащие в основе хорошо известного «молчаливого негодования» Staphysagria, происходит ли оно от гордости или смирения (которые являются двумя сторонами одной и той же медали — вынужденное смирение легко превращается в раненую гордость, а затем переходит в негодование), но индивидуум подавляет инстинктивное зло и обиду и надевает власяницу мученичества.
Это не жалобщик типа Sepia или Arsenicum album, который использует мученичество для привлечения внимания к своим нуждам. Он больше напоминает стоического Natrum muriaticum, который из чувства гордости отказывается демонстрировать своё возмущёние публично и молча страдает от своего унижения (это обычно первая стадия начинающегося патологического состояния у этих конституциональных типов). Таким образом Staphysagria стремится доказать себе и другим свою силу и стойкость: он способен выдержать давление чужой воли, дурное обращение и нещадную эксплуатацию; он имеет внутреннюю силу, и, осознавая свою правоту, может выдержать любое оскорбление, каким бы чудовищным оно ни было. Кроме того, потребность мученичества, смелого и благородного, может быть настолько сильной, что человек станет сознательно стремиться к такого рода испытаниям.
Но мало кто из нормальных людей способен молчаливо носить «власяницу мученичества» всю жизнь. В один прекрасный момент истинные чувства человека должны найти выход, а затраченные усилия — вознаградиться аплодисментами (вторая стадия). Иногда подавленные эмоции выходят на поверхность косвенно в виде «печали, склонности плакать, безразличия, раздражительности» (Ганеман). Иногда подавленное, зажатое унижение ищет более драматических или агрессивных «стремительных» (Берике) форм облегчения, но таких, которые бы не угрожали самоуважению и гордости этого индивидуума в его способности выстоять. Доведение себя до «праведного гнева» (Беннингхаузен) обычно служит для такой цели; и в самом деле, во многих случаях негодование является единственной агрессивной ноткой у этого во всем остальном «доброжелательного» (Ганеман), даже скромного индивидуума.
Негодование освобождает человека этого типа от внутреннего гнева и чувства угнетения, потому что его легче вынести, чем смущение, стыд и оскорбление. Гордая Staphysagria не слишком охотно оповещает мир о своих унижениях, поскольку это только усугубляет это чувство, но праведное негодование — провозглашение на весь мир вины другого, его злодейства или бесчестности — это совсем другое.
Эта эмоция требует словесного выражения, вот почему молчаливое негодование является «странным», редким и особенным (т. е. «ведущим») симптомом. Фактически освобождение может стать чем-то вроде социального потрясения: открыто обезумевшая Staphysagria заставляет выслушивать себя друзей, коллег и родственников. Довольно часто врач сам оказывается объектом, на который выплескивается целый поток «кипящих» эмоций, предназначенных совсем другому человеку.
Возможность высказаться об обиде или причиненном зле служит для того, чтобы смягчить их. В практике психотерапии часто используется техника рассеивания отрицательных (а иногда даже и положительных, если они излишне сильны) эмоций путем высказываний и излияний. Кроме того, возмущёние может придавать человеку заряд энергии. Без этого уязвленный индивидуум погружается в свои переживания, считая, что его покинули или отвергли («Горе мне! Никому я не нужен!»), и чувствует, что его воля парализована («Что за смысл продолжать?»). В конце концов, как заявил один пациент: «Боль никуда не уходит, она остаётся во мне!» Но, приведя себя в состояние сильного негодования, он может попытаться изменить ситуацию, и тогда обиженный и страдающий индивидуум начинает восстанавливать чувство собственного достоинства.
Однако, оказавшись однажды в таком положении, человек типа Staphysagria начинает чувствовать себя неловко и старается вернуться в прежнее состояние: надев на себя «мантию негодования», он возвращается к своей обычной «власянице мученичества» и, хотя и без особой готовности, меняет свою вновь обретенную эмоциональную свободу на прежнее заточение в молчаливом страдании.
Но негодование — это палка о двух концах. Являясь словесным суррогатом мести для тех, кто бессилен отомстить действием, оно действительно уменьшает первоначальную обиду, которая в противном случае может не найти никакого выхода или формы выражения. Также существенно и то, что чувство негодования облегчает первоначальную, самую сильную и наиболее разрушительную для организма боль от нанесенной человеку обиды. Следовательно, замена мести и суррогатные эмоции являются важными защитными мерами, которые Staphysagria усовершенствовала до уровня искусства. Но «выпускание пара» возмущёнием может служить лишь временной мерой. Человек вскоре должен перейти к более позитивным эмоциям. Если он слишком долго возмущается, как это часто наблюдается в патогенезе этого типа, то всё возрастающая концентрация отрицательных эмоций начинает брать своё, истощая эмоциональную и физическую энергию, затемняя понимание действительности и ослабляя нравственные стороны («Разум его очень сильно ослаблен, у него нет желания разговаривать, не расположен думать, безразличен ко всему окружающему, как будто бы разум его умер… не расположен к серьезной работе», Ганеман).
Staphysagria — это одно из самых мощных средств для выведения пациента из этого состояния (третья стадия), предотвращая таким образом более серьезные эмоциональные и психические нарушения.
Как раз подходящим примером в этом отношении был восемнадцатлетний мальчик, страдавший от жестоких пузырчатых прыщей, шелушащихся век, депрессии, слабости, — два последних симптома развились, вероятно, на почве длительного возмущёния обстановкой в семье. Он был старшим и, по его собственному мнению, самым нелюбимым ребенком — послушный, обязательный, всегда с охотой помогавший младшим детям, но не ценимый, не понятый и не способный оправдать ожиданий родителей. В результате он не смог ни развить свои способности, ни выработать чувство собственной ценности, и его негодование против его более удачливых соперников-братьев и сестер и особенно против его экстравертного и удачливого отца постоянно усиливалось. Таким образом, объект его прошлой любви и восхищения стал центром его бессильной ярости, причиной всех его бед и разочарований. Кроме того, поскольку его негодование было отражением несуществующей родительской вины, хотя они обращались с ним с прежней обычной любовью и уважением, он чувствовал себя потрясенным и был в замешательстве от того, что не способен себя вести соответствующим образом.
Ему была прописана Staphysagria 200, 1M, 10М и 50M по две дозы каждой потенции для приема по одной дозе в один раз по возрастающим концентрациям (метод, предложенный Кентом) с шестинедельным интервалом. Прошел не один месяц, прежде чем его кожа очистилась, но его отношение к окружающим существенно изменилось уже после третьей дозы. Теперь ребенок был способен принять без чувства вины и страха нормальное для юноши отношение родителей, критику в его адрес и сам рассказал: «Теперь я понимаю, что мне было необходимо негодование как разрядка от моих личных неудач и неуверенности, а мой отец был самым очевидным и удобным «козлом отпущения» для этой внутренней потребности».
Точно так же, как Arsenicum album нужно о ком-нибудь беспокоиться для того, чтобы заполнить эмоциональный вакуум, а Natrum muriaticum — горе, так для Staphysagria требуется негодование.
Другими словами, возмущёние этого юноши трансформировалось в признание взрослого человека о том, что ему необходимо было пройти через родительское порицание, чтобы обрести свою собственную личность и независимость, и что для того, чтобы произошло необходимое освобождение, детская идеализация родителей должна уступить место более зрелому одобрению. Возможно, без помощи Staphysagria у него не хватило бы ни эмоциональной энергии, ни ресурсов сознания, чтобы принять эти конструктивные мысли как должное и настолько тонко разобраться в ситуации. Скорее всего, он бы надолго погряз в нездоровых мелочных обидах и вряд ли бы выбрался из них, уже став взрослым.
