Другими словами, возмущёние этого юноши трансформировалось в признание взрослого человека о том, что ему необходимо было пройти через родительское порицание, чтобы обрести свою собственную личность и независимость, и что для того, чтобы произошло необходимое освобождение, детская идеализация родителей должна уступить место более зрелому одобрению. Возможно, без помощи Staphysagria у него не хватило бы ни эмоциональной энергии, ни ресурсов сознания, чтобы принять эти конструктивные мысли как должное и настолько тонко разобраться в ситуации. Скорее всего, он бы надолго погряз в нездоровых мелочных обидах и вряд ли бы выбрался из них, уже став взрослым.
Следовательно, это лекарство часто помогает избавиться от подавленного негодования юноши против любимого брата или сестры (будь причина реальной или воображаемой) или против какого-нибудь авторитетного лица, а также от чувства вины к родителям и от страха, сопровождающего его стремление к эмоциональной независимости. Это видно по его характерной грубости в разговоре, сверхчувствительности к любому замечанию: перенесенная внутрь агрессивность легко превращается в депрессию (так же, как и Natrum muriaticum).
Проанализировав природу негодования Staphysagria как такового, сравним теперь эту эмоцию с негодованием у некоторых других препаратов, рассмотренных ранее в этой работе. Негодование — это прекрасная эмоция для своего рода дифференцирования, потому что, будучи многогранной, её картина («воздействие») будет изменяться в соответствии с характером разных конституциональных типов.
В «Реперториуме» Кента под рубрикой «Негодование» Arsenicum album — одно из трех лекарств и стоит на втором месте после Staphysagria, которая в единственном числе отнесена к самой высокой третьей ступени. Оба этих типа «надменны» и «критичны» (Кент) в выражении этой эмоции: Staphysagria, чрезвычайно чувствительная к высокомерию других, может быть необычайно высокомерна и сама. И что ещё более важно, они бывают особенно унижены своими собственными недостаточно продуманными действиями или недостатком понимания и, таким образом, подтверждают наблюдение Ганемана: «огромное возмущёние по поводу вещей, сделанных другими, а также и ими самими».
Такой вид негодования обычно проявляется в следующей знакомой ситуации. Пациент является уважаемым лицом и занимает высокую должность. Он рекомендует молодого человека своей фирме или организации и назначает его своим помощником. После этого молодой коллега начинает интриговать, совершает различные манипуляции и подрывает авторитет старшего. Последний совершенно справедливо чувствует возмущёние («Неблагодарный! И это после всего, что я для него сделал!»), но особенно возмущается своим собственным неправильным суждением. Возмущёние усиливается его уязвленным самолюбием, и это является самым болезненным.
«Никто не может так жестоко обмануть человека, как он сам себя», — писал Эмерсон. Действительно, эти два типа сильнее всего страдают от того, что обманулись в других.
Arsenicum album легко впадает в негодование. Он знает, что прав и что работает лучше других, и, в отличие от Staphysagria, ему не требуется искусственно разжигать себя. Он сразу же начинает обвинять других и, наклеив им соответствующий обвинениям ярлык, начинает гневно указывать на их грехи и неспособности. А его сильное чувство того, что причитается («должное ему»), быстро превращается в возмущёние, если его лишить каких-то профессиональных преимуществ или успеха, признаний или приветствий, или того, что он считает причитающейся ему долей в мировом счастье. Он также негодует, если кто-то не признает его правоту.
Lycopodium также считает, что всегда прав, и может быть непереносимо самоуверенным, но не выражает этого посредством возмущёния. Хотя каждая его клеточка выражает высокомерие, но он более дипломатичен, не показывает свои эмоции так открыто, как это делает Arsenicum album. Скорее это принимает вид отстраненного и терпимого превосходства.
Негодование Staphysagria отличается от негодования Arsenicum album тем, что, хотя он часто чувствует себя правым, критичным и желает втайне признания («Я просто бездонная бочка для похвал!»), но обычно не показывает того бесспорного категоричного чувства, что «Я один прав, а всякий прочий неправ». Его высокомерие колеблется между чувством превосходства и ощущением собственной бесполезности, надменностью манер и застенчивостью. У него столько же гордости, сколько и у Arsenicum album, но часто несколько иного характера: гордость человека, всё осознающего и мучающегося, которому не хватает признания, который унижен другими людьми, деградировал под давлением жизненных обстоятельств и который через негодование отчаянно стремится сохранить крупицы самоуважения. Отношение Arsenicum album «Я лучше других» — не для него, его отношение скорее можно выразить словами: «Я тоже человек и требую какого-то уважения и внимания».
У Достоевского есть обширная портретная галерея «униженных и оскорбленных», но тем не менее гордых «бедных людей», которые молчаливо или открыто негодуют из-за своего оскорбленного достоинства, и даже его более сильные герои при внешних признаках яростных страстей и духовных мук горестно взывают хотя бы о крупице признания и уважения — все они скорее Staphysagria, чем Arsenicum album.
Иногда их ярость, слабо управляемая, скрывается за кажущимся благополучным фасадом (как кипящий слой лавы под спокойной земной корой), но она влияет на действия человека и вносит свой вклад в его болезни.
Пожилой пациент рассказал о множестве симптомов, включая легкую форму колита (синдром раздраженного кишечника), артритные боли и рыхлые кровоточащие десны. Он был чиновником на государственной службе, удачливым в своей сфере, но по натуре художником, ощущающим себя обязанным бороться с вредоносным влиянием «абстрактного» (особенно «минималистского») искусства. Современное искусство оскорбляло не только его эстетическое восприятие, он всё ещё ощущал унижение от того, что когда-то в юности его не приняли в хорошую художественную школу и ему не довелось получить признание как художника.
Чтобы докопаться до истоков этих очень сильных чувств, врач расспрашивал его о детстве и о взаимоотношениях с родителями. Этот вопрос пациент пропустил, выдохнув: «Мне досталась моя доля трудностей во время взросления. Ну, мы все знаем о мамочке! Так что нет необходимости задерживаться на этой теме» (этими словами демонстрируя явную необходимость в Natrum muriaticum). Иногда у Staphysagria старые обиды и боль запрятаны так глубоко, настолько старательно подавлены, что как будто совсем забыты (в противоположность Natrum muriaticum, который никогда ничего не забывает), но затем могут взорваться в какой-то измененной форме негодования.
Психика и модальности этого пациента были характерны для типа Arsenicum album. Он был обычной «скаковой лошадью», дрожащей от напряжения, настороженности, и, хотя и контролировал себя, но был критичен, всегда знал лучше всех, что такое «настоящее искусство», а что является печальным суррогатом его. Но его тенденция спазматически зевать, даже когда ему не хочется спать («неистовое желание зевать», Ганеман), эпизодическая болезнь Стилла в молодости, которая заставила его прервать учёбу в колледже на год («ревматоидный артрит», Тилер), и «десны, которые кровоточат при нажатии на них и во время чистки зубов щеткой» (Ганеман), привели к решению выписать пациенту Staphysagria 200X — еженедельно в течение месяца, затем ежемесячно в потенции 10М. Через шесть месяцев его симптомы значительно уменьшились, и он уже не испытывал чувство сильного негодования от последних достижений абстрактного искусства. Но для того, чтобы покончить с его желудочно-кишечными неполадками, и для смягчения возможных в будущем внутренних взрывов потребовался Arsenicum album.
Как Staphysagria, так и Nux vomica характеризуются «импульсивностью» (Кент), повышенной раздражительностью и сверхчувствительностью к шумам, смущению, возбуждению и т. д. Оба могут принимать близко к сердцу самые неоскорбительные замечания («малейшее слово, которое кажется неправильным, очень сильно его задевает», Геринг) и легко впадают в негодование при малейшем критическом слове, возражении, упреке или в ответ на грубость (хотя Nux vomica сам позволяет себе быть грубым, надувается, как петух, придавая определенную напыщенность своему праведному гневу, чего нет у Staphysagria). Оба ощущают как личную угрозу любое ранение их гордости, каким бы незначительным оно ни было, и настолько этим «унижены» (Кент), что у них может развиться патология.[39]
Частично это объясняет, почему только эти два лекарства из пяти попали у Кента в рубрику «плохие последствия негодования» (остальные три — Colocynthis, Ipecacuanha и Platina), но самое заметное место среди них занимает Staphysagria.
Шарль де Голль, президент Французской республики, чья хроническая раздражительность и возмущёние его чрезвычайно индивидуалистическими соотечественниками служили предметом шуток, выразил свой характер одной фразой: «Как можно управлять страной, в которой изготавливается свыше 400 сортов сыра?», и хорошо известно, что его рак простаты в течение многих лет лечили именно Staphysagria. Де Голль представляет собой прекрасный пример личности Nux vomica — Staphysagria. В своих воспоминаниях Уинстон Черчилль заявлял, что самый тяжелый крест, который ему пришлось нести во время Второй мировой войны, был Лоррентийский Крест, т. е. символ Свободного Французского правительства в изгнании и движения Сопротивления, возглавляемые генералом де Голлем, который не терпел возражений и критики и чья обидчивость и чувствительная гордость были постоянным источником раздражения для его союзников и соратников по оружию.
