Соловей вводит метафору этнического инстинкта, это «модели, составляющие самоочевидное, то есть не осознаваемое и не рефлектируемое, изначальное основание восприятия и поведения». Что это за новые сущности, зачем они плодятся? Большинство продуктов культуры, ставших стереотипами нашего восприятия и поведения, не требуют их осознания и рефлексии. Вот, вы пожимаете знакомому руку. Это культурная норма, ставшая самоочевидным, не осознаваемым и не рефлектируемым основанием поведения. Ничего изначального и инстинктивного в ней нет. Это изобретенный рыцарями жест, обозначающий, что рука не держит оружия.
К чему тут инстинкты и архетипы? Чтобы подвести к такой идеологической формуле: «Русское общество так и не стало христианским… Христианско-языческий синкретизм так называемого „народного православия“ представлял не более чем тонкую ментальную амальгаму христианства на мощном, преобладающем языческом пласте народной психологии… Погром православной церкви стал отсроченной местью русского народа за насильственную христианизацию, за государственное принуждение к православию… Насильственная и форсированная социокультурная инженерия со стороны государства привела к мощной антихристианской, в своей основе языческой, реакции» [158, с. 15-17].
Вот оно что! Христианство у русских — всего лишь «тонкая ментальная амальгама», которую государство насильственно нацепило на русские этнические архетипы и инстинкты и которая отвергалась «языческим пластом народной психологии»! Примерно так же трактуется отношение русских к государству: «Поскольку государство представляет собой довольно позднее историческое образование, то говорить о государстве как русском этническом архетипе было бы по меньшей мере странно» [158, с. 76].104
Первую часть книги Соловей завершает жуткой картиной нынешнего сдвига в этнических инстинктах русского народа после учиненного им погрома империи и православия, СССР и коммунизма: «Происходит без преувеличения исторический переход русского народа к новой для него парадигме понимания и освоения мира — этнической. Кардинально меняется устройство русского взгляда на самое себя и на окружающий мир. Дополнительный драматизм этой революции придает то обстоятельство, что в структуре самой этнической идентичности биологической принцип (кровь) начинает играть все более весомую роль и конкурирует с культурной компонентой (почвой)…
В молодежной среде отчетливо наметилась тенденция перехода от традиционной для России этнокультурной к биологической, расовой матрице. И это значит, что внутри радикальной революции — этнизации русского сознания — таится еще более радикальное начало. В общем — традиционная русская матрешка, образы которой, правда, зловещи, а не жизнерадостны…
Радикализм и расизм — лишь элементы происходящих в России фундаментальных, поистине тектонических социокультурных и ценностных сдвигов. Радикально меняется смысл самого национального бытия, происходит рождение новой русской традиции. Ее вектор и содержание не внушают гуманитарного оптимизма, поскольку эта традиция — неоварварская, связанная с архаизацией ментальности и общества, опусканием их вглубь самих себя и человеческой истории. В контексте архаизации неизбежно происходит актуализация принципа крови, заменяющего более сложные и рафинированные, но неэффективные в деградирующей стране, социальные связи и идентичности» [158, с. 288].
Эти рассуждения противоречат нормам научной рациональности. Соловей утверждает, что в России якобы происходит мировоззренческая революция — кардинально меняется русский взгляд на мир. Революция эта драматична — присущий русской культуре взгляд на этничность якобы замещается на расовый, биологической принцип (кровь). Возникает зловещий образ мировоззрения русских — радикальный и расистский. Происходит архаизация ментальности и общества. Иными словами, налицо глубокий духовный регресс, реакционный поворот в сознании.
Но ведь вся книга как раз и посвящена утверждению биологического принципа этничности! Русскость — это кровь! Именно это Соловей и считает истиной, а представление об этничности как продукте культуры он считает заблуждением. Но истина не может быть реакционной, это с точки зрения научного метода нонсенс. Познанная истина, будучи сама по себе нейтральной относительно моральных оценок, в то же время расширяет возможности общества для разрешения противоречий. Поэтому истина — положительная ценность. Выходит, у русских даже истина, открытая Соловьем, превращается в орудие реакции и мракобесия. Ну и ну!
Заключение книги не только противоречит логике. Оно попросту провокационно: сначала читателей убеждают в том, что их русскость определяются кровью, а в конце пугают мировое сообщество тем, что у русских «происходит актуализация принципа крови».
Глава 18 Конструктивизм в национальной политике: неудачное начало
В начале 90-х годов некоторые советские этнологи-конструктивисты, принявшие во время перестройки участие в разрушении «империи зла», были привлечены в практическую политику. В. А. Тишков был назначен председателем Государственного комитета по национальной политике Российской Федерации. В 1992 г. этот Госкомитет представил в Верховный Совет проект Концепции национальной политики России. Этот проект не был одобрен, а вскоре и В. А. Тишков был отправлен в отставку вместе с кабинетом Е. Гайдара. Однако основные идеи Концепции продолжают бытовать в значительной части российских этнологов, отвергающих примордиализм.
Эти идеи, вызывающие резкое неприятие со стороны, условно говоря, «лево-патриотической» части общества, затрудняют восприятие конструктивизма как важной и эффективной познавательной системы. Это блокирует столь необходимую для России модернизацию представлений об этничности. Поэтому имеет смысл кратко остановиться на проекте отвергнутой, но актуальной Концепции, в ней выражены важные установки реформаторов 90-х годов.
Отметим прежде всего удивительный факт — обсуждение этой концепции в Верховном Совете не вызвало резонанса. А ведь очевидно, что в такой многонациональной стране как Россия сама жизнь людей в буквальном смысле этого слова зависит от стабильного мира при совместном проживании. Если этот мир нарушить — теряют смысл все понятия демократии, экономической эффективности, рыночной или плановой экономики. Как держава (и даже как страна) Россия и затем СССР существовали лишь постольку, поскольку выработали механизмы поддержания стабильного национального мира. Тот, кто допускал разрушение этих механизмов, замахивался не на коммунизм, а на страну, для которой и Ленин, и Брежнев — лишь эпизоды истории.
При изучении Концепции бросается в глаза общий для концептуальных документов времен реформы момент: они отталкиваются не от фундаментальных, «жестких» понятий, а от идеологем, причем вторичных — тех, которые отвергают «проклятое прошлое» (СССР, плановое хозяйство, уравниловку и т. д.). Так и здесь, концепция устройства совместной жизни народов России — объекта фундаментального — представляет собой совокупность декларативных высказываний, насыщенных идеологическими положениями полемического характера. Вместо того, чтобы дать краткий теоретический анализ понятий, проблем и противоречий, предложить альтернативы национальной политики при разных сценариях развития событий и установить критерии выбора альтернатив, авторы непрерывно спорят с незримо присутствующим политическим противником — призраком «тоталитарного режима СССР» — и доказывают превосходство «демократического режима». Документ весь обращен назад.
Как и в других текстах 90-х годов, СССР квалифицируется в выражениях, недопустимых для государственного документа. Но как можно строить обновленную национальную политику не на преемственности с СССР, не через компромисс мнений и интересов, а через столкновение с большинством населения? В то же время, несмотря на «антитоталитарный» и антисоветский пафос документа, в основных своих положениях он следует ранним идеологическим клише ленинской национальной политики в отношении России, ее истории и роли русского народа. Когда же речь идет о действиях государства, оно представлено в документе обычным централизованным СССР, только уменьшенным в масштабах. Вплоть до того, что почему-то Российская Федерация должна устраивать переселение на историческую родину крымских татар (из Казахстана на Украину!) или турок-месхетинцев (из Узбекистана в Грузию!).
В целом, структура мышления авторов концепции и поддерживавших ее выступлений в прессе совершенно не изменилась по сравнению с брежневскими временами — эти выступления лишь припудрены антикоммунистической косметикой. А по сути, в Концепции отрицается не национальное устройство СССР, а именно тот тип межэтнического взаимодействия, который сложился в России за много веков. Это, пожалуй, главная идея Концепции — сменить тип межэтнического общежития, как стали менять тип школы, армии, сельского хозяйства и всех других систем хозяйства и жизнеобеспечения.
