На меня косятся пассажиры, стараясь не встречаться взглядами — это если говорить о наших…
… хотя какие они мне теперь наши?
А иностранцы, наоборот, смотрят с интересом, пытаются как-то выразить поддержку. С нами летят и два журналиста, решившие, как я понял, взять с нашей истории всё, и я, чёрт подери, решительно за!
Лёгкое, почти незаметное касание колёс бетонной полосы, и самолёт покатился, потихонечку сбавляя скорость.
Вот сейчас, сейчас… ещё несколько минут, и всё…
Мы сходим по трапу, под моими ногами Австрия, и меня немного качает, как пьяного, и сам я, как пьяный…
Жду родителей, пропуская пассажиров, и мне всё равно, что там говорит комитетчик…
… у него больше нет власти надо мной!
Нас уже ждут официальные представители австрийской стороны, ХИАС и Джойнт[viii], репортёры и ещё какие-то люди
Вижу наконец родителей и спешу к ним, обнимая так крепко, как только могу. Всё остальное потом…
… я только сейчас поверил наконец, что всё у нас будет — хорошо!
[i]Поправка Джексона — Вэника (англ. Jackson–Vanik amendment, в советской историографии «Джексона — Веника») — поправка 1974 года к Закону о торговле США (1974), ограничивающая торговлю со странами, препятствующими эмиграции, а также нарушающими другие права человека.
[ii] Начётничество — в старообрядческой среде — начитанность, учёность, хорошее знание Священного Писания и Предания[1]. В нерелигиозном понимании — машинальность, неразборчивость в перенимании познаний, механическое, некритическое усвоение прочитанного
[iii]Цдака (ивр. צְדָקָה — «справедливость», в нерелигиозных кругах принято обозначать словом «благотворительность») — одна из 613 заповедей в иудаизме. Обязательное дело в пользу бедных, нуждающихся, а также на развитие проектов, способствующих распространению иудаизма и истинных знаний о нём.
[iv] Ici, ils dansent et tout ira bien- Здесь танцуют, и всё будет хорошо (фр.) Слова, написанные на развалинах Бастилии
[v] Основатель испанской инквизиции, первый Великий Инквизитор.
[vi] О 7000 000 советских потерь — Интервью тов. И. В. Сталина с корреспондентом «Правды» относительно речи г. Черчилля. «Правда» №62 от 14 марта 1946 года.
[vii] Юнона и Авось на стихи Вознесенского.
[viii] ХИАС, Джойнт — еврейские эмигрантские организации.
Эпилог
Сослагательное наклонение
— Да, мама, слушаю… — отвечаю чуть рассеянно, переключив телефон на громкую связь и сверяясь с данными на мониторе.
— Да, да… — а здесь, кажется, ошибка в данных, надо бы перепроверить.
— Опять ты меня не слушаешь, Моше, опять весь в работе, — вздохнула мама, и я суеверно покосился на телефон — я что, камеру включил ненароком?
— Да слушаю, слушаю, мам, — оправдываюсь по давней, детской ещё привычке, — Краем глаза заодно данные сверяю. Рутина. Если что, глаз сам цепляется за неточности.
— Ну конечно, — снова вздохнула она, и я вздохнул тоже… но беззвучно, потому что ворчание это беззлобное, часть семейной, и можно даже сказать, национальной традиции. И выедание мозга десертной ложечкой — тоже. Любя, разумеется, с самыми благими намерениями.
— … тётю Свету не забудь поздравить, у неё сегодня день Рождения, — наставляет мама.
Агакаю, а потом, чуть опомнившись, перебиваю, уточняя — какую именно? Этих тёть Свет и прочих тёть с дядями какое-то несчётное количество, и кто с кем поссорился, женился или вышел замуж, сменил фамилию или имя по какой-то иной причине, мой мозг запоминать отказывается.
Казалось бы, степень доктора физики, занимаюсь проблемами пространства и времени, на подходе вторая докторская, две степени магистра в несмежных областях… а на семейных отношениях, кто там с кем взаимно опылился и перекрестился, каждый раз коротит.
— Ну вот, — снова вздыхает мама, объясняя, какая именно из тёть Свет должна получить открытку — непременно музыкальную, потому что вкус у человека такой, и не нам её осуждать, и голосовое хотя бы на десяток слов.
— Да, сына, — голос мамы построжел, — мне Лия сказала, что ты опять на свою работу ускакал ни свет, ни заря, и естественно, не позавтракав! Снова!
— Ма-ам… — выдыхаю обречённо, — ну хватит! Ты ж знаешь, я не завтракаю, мне на пустой желудок лучше работается! И самое продуктивное время у меня с семи утра, даже раньше, и где-то до двенадцати.
— Я всё понимаю, — отозвалась мама, в голосе которой послышались нотки разворачивающей греческой трагедии, да такой, что куда там Эсхилу! — но кто бы понял материнское сердце…
Всё, разумеется, закончилось как всегда. Еврейские мальчики, даже если они давно уже не мальчики, а солидные учёные со степенями и именем, руководящие немаленькими коллективами и не боящиеся ни непосредственного руководства, ни нагловатой московской шпаны, слушаются своих мам…
… по крайней мере, в таких важных вопросах, как кушать и шарфик.
Отключив телефон, я ещё раз покосился на монитор и понял, что таки всё… надо идти кушать, и хотя пока не очень-то и хочется, да и время ещё раннее, но работать в ближайшие час-полтора, по крайней мере, плодотворно, я не смогу. Настройки сбиты.
— Дзень добри, Михаил! — издали сообщила мне Агнешка, за которой, как привязанный, двухметровым хвостиком тащится Ричард, выдавший вялое «Хай» с некоторым запозданием. Парочка они интересная, контрастная, невольно притягивающая взоры.
Он — высоченный, сутуловатый, с удлиненной физиономией породистого и где-то даже симпатичного коня, несколько инертный, можно даже сказать, ведомый — во всём, что не касается науки. Вот так сразу и не скажешь, что из аристократической семьи, с корнями, тянущимися в тысячелетнюю глубину, и не исключено, когда-нибудь он унаследует титул лорда.
Она — миниатюрная, изящная, одевается с истинно парижским шиком, и, не прилагая к этому ни малейших усилий, кажется нежной и ранимой героиней какого-то романтического аниме. Тот типаж женщин, который хочется защищать, оберегать от всего мира… но это быстро проходит.
Характер у неё бульдожий, цепкий, упёртый, присущий скорее владельцу крупной корпорации из тех, кто не родился с золотой ложкой во рту, а выгрыз всё сам, причём выгрызать начал ещё в материнской утробе.
— Добрый, — отзываюсь чуть запоздало, отставляя в сторону недоеденный куриный суп и принимаясь за фалафель.
С Агнешкой мы встречались ещё в Принстоне, это был фейерверк страстей, закончившийся шумным, скандальным разрывом, в котором она винит не свой характер, и даже не моё нежелание прогибаться под её «хочу» во всякой мелочи, а почему-то исключительно мою маму.
Несколько минут уходят на неизбежные рабочие сплетни, то бишь на разговоры о грантах, поездках на конференции и Web of Sciense[i], предоставляющим неиссякаемую тему для обсуждений в научной среде.
— Михаил, а ты… — Агнешка, как я уже говорил, отличается упёртостью, и брызги того, давнего скандала, долетают такими вот напоминаниями, что мама у меня не родная, и что я, вообще-то, русский с польскими корнями, хотя тех корней…
Ну и, разумеется, она восприняла потенциальную невестку без должного восторга не из-за тяжёлого, как трактор Т-800, характера Агнешки, а только лишь из-за того, что мама хотела видеть рядом со мной еврейку! Это же очевидно, Михаил! Неужели ты не понимаешь⁈
— Пилотная серия вышла, — перебил подругу Ричард, положив свою огромную лапищу ей на ладошку, — обязательно посмотри! Прекрасно, просто прекрасно! Ноа Джуп играет просто замечательно, а сценка, когда он очнулся в бараке, просто потрясающая!
Ангешка, покосившись на него выразительным взглядом, убирать руку, впрочем, не стала, поддержав разговор.
— Да, прекрасная игра, — согласилась она, остывая, — и сценарий, кажется, обещается быть хорошим. Ричард, пока мы смотрели, всё шмыгал носом и сморкался.
