спят. Я истощена и физически, и эмоционально. И я, и моя грудь плачем каждый раз, когда она кричит.
Когда Лекс приходит утром со свежими бубликами, я снова плачу.
Он быстро забирает Амелию, и в его объятиях она молчит несколько часов подряд. На самом деле, она молчит и для Эмили, и для всех остальных, кто приходит в гости. Именно в эти минуты наедине со мной она превращается в ребенка-монстра и обретает свой голос. Я нахожу утешение в одной из медсестер. Она садится со мной и объясняет, какие изменения происходят в моем теле и почему я каждые две секунды пускаю слезу. Это становится просто смешным.
Амелия плачет, я плачу.
Мой апельсиновый сок проливается на мое одеяло, я плачу.
Кнопка не срабатывает на моей кровати, я плачу.
Я устала плакать.
— Чарли, ты нормальная. Я тоже была такой. Ты не будешь нормальной, если не будешь такой, — говорит Никки, раскачивая Амелию взад-вперед.
— Я не помню, чтобы ты была такой…
— Это потому, что я держала это в себе, что усугубляло ситуацию, потому что я страдала послеродовой депрессией.
Воспоминание срабатывает: — Теперь я помню. Никки, это так тяжело. Физически я едва могу ходить. Моя грудь превратилась в арбуз на стероидах, а Амелия не перестает плакать.
И снова слезы.
— Чарли, тебе нужно отдохнуть, расслабиться и позволить Лексу помочь тебе как можно больше. И, конечно, я.
— Хорошо, я понимаю тебя, то, что я чувствую, это нормально. Я просто говорю, что это не прогулка по парку, и эти дурацкие занятия и книги по Ламазу не подготовили меня к этому.
— Они сосредоточены на том, что будет до, а не после. Дай себе неделю, и все наладится. К тому же, ты вернешь свое настроение, — она подмигнула.
— Последнее, о чем я сейчас могу думать, это секс. Кроме того, разве тебе все равно не нужно подождать шесть недель?
— Да, нужно. Я не говорю, что ты должна заниматься сексом, я говорю о том, что не удивляйся, когда ты будешь дома, и твои гормоны сделают свое дело, и все, о чем ты сможешь думать, это прыгнуть на член Лекса.
— Не будь глупой. Не суди меня по своим распутным стандартам.
— Ставки сделаны, Чарли. Даю тебе максимум три дня, прежде чем ты будешь дуть в него, как труба в оркестре.
— Честно говоря, Никки… нелепая мысль.
* * *
— Где моя племянница?
Адриана решает нанести импровизированный визит. Хуже времени и быть не может, ведь мы дома меньше двадцати четырех часов, и Никки выиграла свое пари. Я возбужден, как подросток. Это настолько неожиданно, что застает меня врасплох, когда я вижу Лекса в его большой кофте и серых трениках, стоящего на кухне и готовящего ужин. Я уже готова вышибить ему мозги, когда раздается стук в дверь.
Отвали!
Адриана тут же достает Амелию из люльки и садится на диван, воркуя и напевая колыбельные.
— Я беременна, — тихо говорит она.
Я в шоке, я смотрю на нее: — Ты беременна? ЭКО сработало?
Она кивает с огромной улыбкой на лице: — Да, но я еще не сказала Элайдже.
Я наклоняюсь и обнимаю ее, потому что это безумно здорово! Двоюродные братья и сестры так близки по возрасту. Это не может быть более идеальным!
Лекс входит в комнату, неся ужин. Адриана сообщает ему новость, но сначала предупреждает, что Элайджа не знает. Его лицо бледнеет, повергая в стыд призраков. Невозможно не заметить, как он едва не роняет тарелки. Это совсем на него не похоже, тем более что Элайджа и Адриана женаты, и наличие семьи имеет для них большое значение.
— Лекс, почему ты не счастлив? — спрашивает Адриана, выглядя довольно раздраженной.
— Я просто думаю, что ты должна была сначала сказать своему мужу.
— Лекс, он в Австралии на конвенции по продвижению искусства. Я хочу сказать ему лично.
Лекс молчит. Я не хочу сейчас лезть не в свое дело, но что-то определенно не так. Он, видимо, понял, насколько прозрачен, и быстро обнимает сестру, предлагая свои поздравления, но чем внимательнее я наблюдаю за ними, тем больше понимаю, что за этим кроется нечто большее.
Адриана остается на несколько часов, задавая вопрос за вопросом о беременности. Когда я не могу перестать зевать, она объявляет, что отправляется домой, хотя и Лекс, и я предлагаем ей остаться.
Как только она закрывает за собой дверь, слова практически слетают с моего языка.
— Почему ты расстроен тем, что она беременна?
Его поза меняется, и он выглядит побежденным, потирая лицо руками: — Рак Элайджи вернулся.
Мне требуется мгновение, чтобы осознать эти слова. Рак? Адриана никогда не упоминала о раке и не думала о нем, когда радостно сообщала нам новости о беременности.
— Он вернулся?
Лекс встает и подходит к люльке Амелии. Она спит, но по какой-то причине он берет ее на руки и прижимает к себе. Он трется носом о ее лицо, как будто ему нужно отвлечься, пока мы разговариваем.
— Третья стадия, мы думаем. Он в Австралии, проходит лечение.
— Хм… что… — я не могу вымолвить ни слова, мой желудок сводит от тошноты при этой новости, — Почему Адриана ничего мне не сказала… и она беременна?
Лекс снова зарывается лицом в волосы Амелии. Я не совсем понимаю, какого черта я упускаю.
— Она не знает. Элайджа хочет, чтобы лечение было первым. Он не хочет напрягать Адриану, пока они делают ЭКО.
— Зачем ему заводить ребенка, если он вполне может умереть? — кричу я.
— Шарлотта, — предупреждает Лекс.
— Нет, Лекс, почему ты не вбил в него хоть каплю здравого смысла? — не в силах быстро встать, я остаюсь сидеть со сложенными под грудью руками. Во мне поднимается новый прилив гнева из-за глупого решения, которое они приняли, чтобы принести ребенка в этот мир прямо сейчас, — По крайней мере, убедите его рассказать Адриане, чтобы она не была такой помешанной на ребенке.
— Потому что, Чарли… он уже выздоравливал от рака. Он не умрет, хорошо… он будет в полном порядке, — его слова не убеждают меня, и я сомневаюсь, что они убеждают его.
Мы сидим в тишине, держась за Амелию так, как будто от этого зависит наша жизнь. Смешанные эмоции проносятся в моей голове, и, несмотря на то, что я почти не спала последнюю неделю после родов, мой разум отказывается отключаться.
Я молюсь, чтобы Лекс был прав, чтобы он доказал, что я ошибаюсь, но что-то большее говорит мне, что нам нужно чудо. Я чувствую его
