Фрэнк лежал и рассматривал ветхую люстру под потолком. В голове возникали и рушились планы, один нелепее другого.
Можно, например, перебраться в Штаты Скалистых Гор – это проще простого. Но где гарантии, что тамошние власти не выдадут его ТША? Нет никакой гарантии. А если махнуть на Юг? Бр–р! Что угодно, только не на Юг. Белому человеку, конечно, там привольнее, чем в ТША. Но… «В гробу я видел такое приволье!» – мрачно подумал Фрэнк.
Юг имел одну неприятную особенность. Он тысячами уз – экономических, идеологических и еще бог знает каких – был связан с рейхом.
А Фрэнк Фринк был еврей. По–настоящему его звали Фрэнк Финк. Он родился на восточном побережье, в Нью–Йорке. В тысяча девятьсот сорок первом году, сразу после разгрома России, был призван в армию. Когда японцы захватили Гавайские острова, его перебросили на западное побережье Соединенных Штатов Америки. Конец войны застал его на территории, отошедшей к Японии, где он и жил последние пятнадцать лет.
В сорок седьмом, в день капитуляции, он чуть не спятил. Поклялся отомстить проклятым япошкам и закопал в подвале дома свою винтовку. Любовно смазанная и обмотанная ветошью, она по сей день ждет часа, когда Фрэнк и его однополчане поднимут восстание.
В сорок седьмом ему было невдомек, что время – великий лекарь. Ныне, если он и вспоминал о своих давних мечтах устроить варфоломеевскую ночь и вырезать ненавистных «буратино» и их хозяев, то у него возникало чувство, словно он листает дневник школьной поры: вот Фрэнк собирается стать палеонтологом, а вот – дает себе слово жениться на Норме Праут, самой красивой девчонке в классе. Черт побери, сколько воды утекло с тех пор, как он вел дневник, слушал пластинки Фрэда Аллена и смотрел фильмы с участием Филдса![3] Со дня капитуляции он имел дело с тысячами японцев и никому из них не причинил вреда. Да и глупо думать о мести через пятнадцать лет. Впрочем, был один тип, которому Фрэнк с удовольствием перегрыз бы глотку. Омуро, его бывший квартирный хозяин. В начале пятидесятых, во время кризиса, он скупил жилье в центре Фриско и показал себя настоящей акулой: делил комнаты на крошечные клетушки, взвинчивал квартирную плату и ни разу не делал ремонта. Особенно сильно это ударяло по карману бывших военнослужащих, которым было труднее всех найти работу. Спасибо японскому Торгпредству – его чиновники судили Омуро за спекуляцию и отрубили ему голову. Зато теперь ни один делец не осмеливается нарушить суровый, но справедливый японский Гражданский кодекс. В этом заслуга нынешних оккупационных властей, пришедших на смену Военному Кабинету.
Мысль о кристальной честности служащих Торгпредства придала Фрэнку уверенности. Им наплевать, что Уиндэм–Мэтсон – глава «Корпорации У–М», для них главное – справедливость. «Кажется, я начинаю верить в эту муру насчет Сопроцветания Тихоокеанского Содружества, – подумал он. – Странно, в первые годы это казалось пустой болтовней, очередной фальшивкой. А сейчас…»
Фрэнк заставил себя подняться и поплелся в ванную. Пока он стоял под душем, по радио передавали новости.
– Не надо осмеивать эти попытки, – произнесла дикторша, когда он отключил горячую воду.
«Не будем», – мрачно подумал Фрэнк. Он знал, о чем идет речь, и все же улыбнулся, представив себе, как бесстрастные, неулыбчивые немцы шагают по красным пескам Марса.
– Gott, Неrr Kreisleiter. Ist dies vielleicht der Ort wo man das Konzentrationslager bilden rann? Das Wetter ist so schon Heiss, aber doch schon…[4] – бормотал он, намыливая щеки.
– Цивилизация Содружества должна сделать окончательный выбор: либо дальнейшие шаги к установлению равных для всех стран прав и обязанностей, либо…
«Типичный жаргон правящей верхушки», – поморщился Фрэнк.
– Мы прекрасно понимаем, что ареной, где будут вершиться судьбы всех рас – арийской, японской, негроидной… – и дальше в том же духе.
– У нас погодка благодать, ну просто sсhon.[5] Жаль только, нечем нам дышать… – весело мурлыкал он, одеваясь.
Но факт остается фактом: Тихоокеания практически не участвует в колонизации планет. Она занята, а вернее – завязла в Южной Америке. Пока немцы одну за другой запускали в космос огромные автоматические станции, японцы выжигали сельву в Бразилии и возводили жилые кварталы для бывших охотников за черепами. К тому времени, когда стартует первый японский космический корабль, наци приберут к рукам всю Солнечную систему. В старых учебниках истории было написано, что Германия опоздала к разделу мира. Немцы спохватились, когда другие страны Европы дорисовывали карты своих колониальных империй. «На этот раз они не согласятся плестись в хвосте, – размышлял Фрэнк. – Немцы – хорошие ученики».
Потом ему вспомнилась Африка и проводимый там нацистами эксперимент. От этих мыслей кровь стыла в жилах.
Опустошенный, обезлюдевший материк…
– Однако мы с гордостью можем утверждать, что наше стремление удовлетворить первоочередные материальные и духовные потребности каждого человека…
Фрэнк не выдержал и выключил радио. Но, немного успокоившись, включил снова.
«Заповеди Христа – на свалку», – подумал он. Африка. Призраки умерщвленных туземцев – целые племена стерты с лица Земли… Зачем? Этого никто не знал. Возможно, даже «архитекторы» в Берлине не знали.
Нация роботов. Роботов–покорителей и преобразователей природы, роботов–строителей. Строители? Перемалыватели – вот они кто!
Великаны–людоеды, сбежавшие из палеонтологического музея, промышляющие выделкой чаш из черепов. Прежде всего мозг – он годится в пищу, затем череп, превосходный материал для кухонной утвари. И так далее. Какая бережливость: сожрать врага из его собственного черепа! Безотходное производство, лучшие в мире специалисты. Питекантропы в белых халатах, ставящие опыты в университетских лабораториях. «Герр доктор, мы нашли новое применение большому пальцу ноги. Смотрите, этот сустав подходит для зажигалки. Если герр Крупп возьмется выпускать их в достаточном количестве…»
Фрэнк содрогнулся, представив Землю под пятой недочеловека–каннибала. «Миллионы лет мы пытались убежать от него, но каннибал все равно настиг нас, и теперь он не просто враг – он владеет миром!»
– Мы должны протестовать, – звучал по радио нежный голос японки–дикторши, – и мы неоднократно возражали против принесения в жертву миллионов человеческих жизней во имя безумных, бесчеловечных замыслов, когда огромные массы людей оказываются вне общества, вне закона…
«Господи! – подумал Фрэнк. – Мы называли этих кривоногих малюток желтопузыми мартышками, а ведь они строили газовые печи не чаще, чем перетапливали собственных жен на сургуч!»
– Словами всем известного западного святого [6]: «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?..»
Радио замолчало. Пальцы Фрэнка застыли на узле галстука.
«Надо смириться, – сказал он себе. – Пусть даже меня занесут в черный список. Если я покину территорию протектората Японии и появлюсь на Юге или в Европе – мне конец. Придется как–нибудь договориться со стариной Уиндэмом–Мэтсоном».
С чашкой остывшего чая Фрэнк уселся на кровать и положил на колени «Книгу Перемен»1. Из кожаного футляра извлек сорок девять черенков тысячелистника и посидел минуту–другую, собираясь с мыслями.
«Как я смогу поладить с Уиндэмом–Мэтсоном?» – написал он в блокноте, а затем перебрасывал черенки из руки в руку, пока не получил первую черту. «Шестерка». «Слабая» черта. Она исключала половину из шестидесяти четырех гексаграмм, начинающихся со сплошной – «сильной» – черты.
Умело обращаясь с черенками, Фрэнк быстро получил все шесть черт. Гексаграмма лежала перед ним. Ему не нужно было сверяться с Оракулом, чтобы узнать ее номер, и заглядывать в текст – Фрэнк помнил его наизусть. Гексаграмма пятнадцатая, «Смирение». Афоризмы к ней гласили: «Смирение. Развитие. Благородному человеку предстоит свершение». Оракул давал дельный совет.
Все же Фрэнк был чуточку разочарован.
Было что–то беззубое в пятнадцатой гексаграмме, слишком благочестивое. Конечно, надо быть скромным – у него не осталось рычагов давления на Уиндэма–Мэтсона. Все, что он может сделать, это последовать совету гексаграммы: просить, надеяться, ждать и верить. Бог даст, его возьмут на прежнюю работу, а может, подвернется что–нибудь получше…
Смотреть афоризмы к чертам не было особой необходимости – гексаграмма была статичной.
Собравшись с духом, Фрэнк задал следующий вопрос: «Увижу ли я Джулиану вновь?»
Джулиана – его жена, точнее, бывшая жена. Она ушла год назад, и Фрэнк даже не знал, где она сейчас; наверное, уехала из Фриско, возможно, даже из Тихоокеанских Штатов. Общие знакомые ничего не слышали о ней или не хотели ему говорить.
