— О, мы обязательно схватим его, без малейших сомнений.
— И что же произойдет тогда?
— Его доставят обратно сюда, и он предстанет перед судом.
— А что будет с ним потом?
— Все зависит от судей.
— Как вы полагаете, каков будет приговор?
— За все, что он натворил… если только это чистая правда, а, похоже, это именно так и есть… если он не достопочтенный Август Хоуп, член парламента… именно так он и франкировал свои письма: «Оплате не подлежит: А. Хоуп» — это основное обвинение.
— И это означает, что его могут повесить? За то, что он не оплатил письма?
— За то, что не оплатил письма… не в этом дело, дитя мое. Не в этом дело.
— Но его за это повесят?
— Да.
— И может ли что-нибудь предотвратить такой приговор?
— Если у него нет оправдательных причин… а их у него точно нет!., тогда ему остается полагаться лишь на милость суда.
— И каковы же шансы на эту милость?
— Я отвечал на ваши вопросы весьма терпеливо, хотя и находил их достаточно неприятными для себя. А теперь моя очередь задать вам вопросы. Располагаете ли вы чем-либо, что могло бы помочь властям в поимке преступника? Поскольку, ежели вы обладаете какой-либо информацией, ваш священный долг перед законом предоставить нам ее. Случись властям обнаружить, что вы укрываете преступника каким бы то ни было образом, вас могут обвинить в соучастии. Я обязан предостеречь вас от подобного.
— Что может заставить судей отнестись к нему снисходительно?
— Но почему вы так желаете, чтобы судьи оказали ему милость?
— Я не желаю, — промолвила она. И в этот момент ее боль, словно восстав против нее самой, обрела собственный голос. — У меня есть некоторые его письма.
Одна пачка содержала письма его второй жены Микелли Нейшен, которая по-прежнему оставалась ею и родила ему двоих детей. Другая пачка, поменьше, принадлежала первой его жене, дочери лорда Роберта Маннера, давно покойной, от нее у Хоупа было еще трое детей, и всех их он бросил на произвол судьбы. Эта несчастная медленно угасла в одиночестве, покинутая всеми.
В тот же самый день, 27 октября, когда полковник Мур верхом отправился обратно в Кесвик в состоянии крайнего возбуждения, Ньютон вернулся туда, откуда начинал свое путешествие, и вычислил, что Хэтфилду все же удалось сбежать от правосудия и, вероятней всего, он вернулся в Ланкастер.
Ньютон навестил нескольких торговцев, которые могли купить кое-какие, хорошо известные ему драгоценности.
И очень скоро он уже держал путь к той части побережья, где, по понятиям мистера Харриса, пожилая женщина могла найти массивную золотую цепочку. Однако Энн Тайсон отказалась разговаривать с ним. Она не поддалась ни на хитрости, ни на подкуп, не испугалась угроз.
Однако стоило ему только начать поиски, и он тут же наткнулся на беременную молодую женщину по имени Сэлли, которая работала поденщицей на соседней ферме. Она подглядывала за мужчиной и с радостью согласилась помочь Ньютону, взяв с него обещание увезти ее отсюда. Он заверил ее, что обязательно сдержит слово. Она описала одежду, в которую был одет полковник, она в точности помнила тот момент, когда он уехал. Она проследила его путь до самого Ланкастера и даже сумела вспомнить детали, касающиеся коляски, которую он нанял до Ливерпуля. Ньютон дал ей половину гинеи и велел ей ждать его за оградой фермы сразу после рассвета на следующий день. А затем, не мешкая, отбыл в Ливерпуль.
Пятого ноября в газетах появились заметки, призванные вновь подогреть интерес публики к событию и придать ему особую важность.
Первой была статья Колриджа, опубликованная в «Морнинг пост» и в тот же день перепечатанная «Курьером». События в ней датировались тридцатым октября, и дело происходило в Кесвике. Это написанная по горячим следам короткая статья скорее походила на экстренное сообщение.
Наконец-то удалось узнать настоящую фамилию самозванца, это Джон Хэтфилд…
Несчастная Мэри из Баттермира, осматривая несессер более внимательно, обнаружила, что ящик в нем имеет двойное дно: в тайнике хранилась целая стопка писем, написанных этому человеку его женой и детьми, причем адресатом значился Хэдфилд. Этот гнусный злодей оказался еще и двоеженцем, не считая того, что присвоил себе фамилию члена парламента и от его имени мошеннически франкировал письма… Весьма надеемся, что этот негодяй обязательно будет арестован — до сего дня не совершалось более отвратительного преступления, нежели это. Несчастная Мэри вызывает всеобщее участие.
Ошибка в написании фамилии, упоминание лишь одной женщины, с которой мошенник вел переписку, и отсутствие подробностей заставляют предположить, что Колридж писал в тот момент, когда только узнал об этой истории и сам писем еще не читал. После их прочтения тон его статей стал менее эмоциональным и более рассудительным. Прежний «романтический брак» теперь именовался «мошенническим». Двоеженец, злодей и совратитель Хэтфилд с того времени прослыл «известным совратителем». Человек этот посягнул на самый священный общественный институт — что бы ни думал о нем свободолюбивый XVIII век — на супружество и семью. Притворство, скандал, похоть и вопросы публичной морали вышли на сцену.
Хэтфилд прочел «Морнинг пост» десятого ноября в своей хижине, находившейся в самом бедном районе Честера, где он скрывался под видом еврея.
Теперь стало очевидно, какую смертельно опасную глупость он совершил, оставив в руках Мэри свой дорожный несессер.
Чувствуя себя совершенно разбитым и больным, он покинул свое надежное убежище и отправился бродить по улицам городка, который так хорошо знал. Оставив Мэри несессер, стоивший не меньше восьмидесяти фунтов стерлингов, он нанес ей удар, причинил невыразимое горе этими проклятыми письмами. Свел ее с ума. Он догадывался, что именно потому она и вручила пачку писем полковнику Муру. И все же, против собственной воли, он улыбался всякий раз, стоило ему припомнить, как она была хороша в моменты гнева.
Покуда он бродил по улочкам древнего города, где проходило его детство, такое же задиристое и суетливое, как и сам городишко, в его голове зрел план дальнейших действий.
Мэри наверняка удастся убедить присоединиться к нему — может быть, через несколько месяцев, когда он сумеет обосноваться на новом месте. Или же, по крайней мере, уговорить ее не отворачиваться от него навсегда. Сколь бы многого он ни лишился, однако откровение, дарованное ему на перевале Хауз-Пойнт, и тот момент, когда он влюбился в Мэри, все еще ярким светом озаряли его душу, хотя в ней уже давно поселилась непроглядная тьма.
Он был старой, хитрой лисой, которая, сумев ускользнуть от псов в разгар охоты, забралась в свое логово. Он мог бы двигаться по улицам Честера точно привидение.
Побродив пару часов по многолюдному городу, он неожиданно почувствовал, как напряжение отпускает его. Ему даже было забавно наблюдать за людьми, которые всячески старались обходить стороной еврея или же, вроде бы неумышленно, оскорбляли его. Жизнь актера, подумал он, — сон внутри сна, во всяком случае, Хэтфилду так мнилось.
Он увидел свою фамилию на странице «Дейли адвертайзер» — вновь за пятое ноября, — лондонского издания, которое кто-то, должно быть, привез с собой в дилижансе. Мужчина, читавший изрядно потрепанную газетенку, одет был весьма бедно; представлялось весьма сомнительным, чтобы подобный субъект сам купил ее. И все же, чтобы завладеть номером, Хэтфилду пришлось долго и терпеливо ждать, а затем все-таки предложить владельцу двухпенсовик.
Он торопливо свернул газету и поспешил к себе в жилище, зажав ее в кулаке, точно короткую палку.
Он принудил себя как следует позаниматься, выполнив все физические упражнения, одновременно ожидая, когда же закипит вода для чая, затем он взял немного хлеба с сыром, опустил шторы, хотя комната и без того находилась в полуподвальном помещении, заклинил дверь стулом, зажег свечу и улегся на постель.
Это была полицейская заметка.
Вознаграждение — пятьдесят фунтов
РАЗЫСКИВАЕТСЯ
ОБЩЕИЗВЕСТНЫЙ САМОЗВАНЕЦ, МОШЕННИК
И ОПАСНЫЙ ПРЕСТУПНИК ДЖОН ХЭТФИЛД,
недавно под чужой фамилией
женившийся на молодой женщине,
прозванной КРАСАВИЦА ИЗ БАТТЕРМИРА
Рост приблизительно 5 футов 10 дюймов, возраст приблизительно 44 года, лицо полное, глаза светлые, брови густые, густая, но светлая борода, цвет лица здоровый, румяный, широкий, не слишком выдающийся вперед нос, выражение лица благожелательное, зубы в прекрасном состоянии, на одной щеке рядом с подбородком шрам; очень длинные, густые, светлые волосы, с большим количеством проседи, на затылке собраны в пучок. Крепкого телосложения, с широкими, квадратными плечами, широкой грудью, довольно дородный, с крепкими руками и ногами, однако весьма подвижный, походка быстрая, энергичная, с незначительным прихрамыванием на одну ногу. Два средних пальца на левой руке скрючены после старого ранения, имеет привычку временами выпрямлять их правой рукой. В речи чувствуется ирландский акцент, говорит быстро и красиво, богатый лексикон, часто прикладывает руку к сердцу, очень любит произносить комплименты и в целом ведет себя как персона значительная и выдающаяся по положению и состоянию, чрезвычайно внимателен к особам женского пола и любит исподволь подбираться к юным леди. Во время войны[44] находился в Америке, любит рассказывать о ранениях и собственных подвигах там и о службе в армии, так же как и о Хэтфилд-Холле, его поместье в Дербишире и Честере, о древности собственного рода, который, как он смеет утверждать, ведет свое начало от Плантагенетов, что является постыдной ложью, используемой только ради обмана. Имеет обыкновение хвастать тем, что якобы нередко принимал участие в дуэлях. По его же собственному признанию, является великим путешественником и любит вести разговоры об Египте, Турции, Италии и, если говорить коротко, имеет самое общее представление о данных предметах, что в совокупности с его притягательными манерами является залогом успеха среди доверчивых жертв.
