– Я буду председательствовать на слушании дела, – сказал Липольд Оскару Шиндлеру. – Вы же, герр директор, представите письменное заключение о размерах ущерба.
– Минутку, – придержал его Оскар. – Сломана моя машина. И председательствовать на слушании дела буду я.
Липольд принялся доказывать, что заключенный находится под его юрисдикцией.
– Заключенный – может быть… Но машина, – возразил Оскар, – находится под юрисдикцией Инспекции по делам вооруженных сил. Кроме того, я в любом случае не могу дать разрешения на проведение данного мероприятия в пределах завода. Если бы Бринлитц, скажем, выпускал бы какие-то химические товары, то, может быть, сокращение выхода продукции и не имело бы такого значения. Но здесь – производство боевой техники, имеющей отношение к выпуску секретного оружия. Я не могу позволить, чтобы мешали моему производственному процессу, – отрезал Шиндлер.
Скорее всего, он одержал верх именно этим аргументом – Липольд отступил.
Унтерштурмфюрер опасался связей герра директора, так что суд состоялся лишь с наступлением вечера в механической мастерской, и председательствовал на нем Оскар Шиндлер. Остальными членами трибунала были герр Шенбрун и герр Фуш. Сбоку от стола сидела молодая немка, которая вела протокол, и, когда ввели молодого Дрезнера, он оказался перед составом настоящего суда, который смотрел на него довольно сурово.
В соответствии с указанием секции «D» от 11 апреля 1944 года, эта инстанция была первой и конечной, и ей предстояло, сообщив о заседании Хассеброку и получив ответ из Ораниенбурга, публично повесить преступника на территории предприятия, перед лицом всех обитателей Бринлитца, среди которых были его отец и сестра.
Янек заметил, что в тот вечер на лице Оскара не было и следа той доброжелательности, к которой так все привыкли, когда он бывал в цехах.
Герр директор вслух зачитал сообщение Шенбруна об акте саботажа. Янек знал Оскара Шиндлера главным образом по рассказам других, особенно по словам отца, и не мог даже предположить, что означало строгое выражение лица Оскара, когда он зачитывал обвинение. В самом ли деле он так возмущен поломкой машины? Или он всего лишь изображает негодование?
Когда с чтением было покончено, герр директор принялся задавать вопросы. Дрезнер почти ничего не мог сказать в свое оправдание. Он пытался объяснить, что был незнаком с работой этого агрегата. «Там была какая-то неполадка», – сказал он. Он слишком волновался и поэтому допустил ошибку. Он заверял герра директора, что у него не было никаких причин для саботажа.
– Если ты не умеешь работать на производстве боеприпасов, – сказал Шенбрун, – то тебе здесь нечего делать! Герр директор заверял меня, что все заключенные – исключительно опытные специалисты в этой области. А ты, Haftling Дрезнер, проявил полное невежество!
Гневно взмахнув рукой, Шиндлер приказал заключенному подробно изложить все свои действия в вечер аварии. Дрезнер стал рассказывать, как готовил агрегат к запуску, как расположился рядом с ним, как осмотрел контрольную панель, как включил подачу энергии. И тут же станина внезапно содрогнулась, и механизм вышел из строя. По мере того как Дрезнер рассказывал, герр Шиндлер все беспокойнее ерзал на месте и, наконец сорвавшись со стула, стал мерить шагами мастерскую, возмущенно поглядывая на обвиняемого. Дрезнер описывал те изменения, которые он внес в систему управления, чтобы ею было удобнее пользоваться, когда Шиндлер, сжимая мясистые кулаки, с пылающими глазами остановился перед рассказчиком.
– Что ты несешь? – переспросил он юношу.
Дрезнер повторил:
– Я приводил в порядок систему управления, герр директор…
Возвышающийся над ним Оскар врезал ему в челюсть. Голова Дрезнера откинулась, но он был полон счастья, потому что Оскар – стоя спиной к остальным судьям – подмигнул ему с безошибочным выражением лица. Он стал размахивать ручищами, толкая мальчишку к дверям.
– Черт бы вас побрал, до чего все вы бестолковы! – орал он ему вслед. – Просто не могу поверить!
Повернувшись, он обратился к Шенбруну и Фушу, как к своим союзникам:
– Как бы мне хотелось, чтобы они были посообразительней, чтобы хоть с толком поломать машину. Тогда бы по крайней мере у меня была, черт их побери, возможность спустить с них шкуру! Но что ты можешь делать с этой публикой? С ними только зря время теряешь.
Оскар опять сжал кулаки, и Дрезнер приготовился к еще одной оглушительной плюхе.
– Пошел вон! – заорал Оскар.
Выскакивая за дверь, Дрезнер слышал, как Оскар уговаривал остальных, что лучше всего забыть все происшедшее.
– У меня там, наверху, есть первоклассный «Мартель», – сказал он. – Пойдемте, друзья, промочил горло…
Этот непонятный исход дела не удовлетворил Липольда и Шенбруна. Заседание не пришло ни к какому формальному выводу; не было вынесено никакого приговора. Но они не могли и подать жалобу, что Оскар Шиндлер устранялся от слушания или провел его спустя рукава.
Когда через много лет Дрезнер рассказывал об этой истории, он предположил, что в Бринлитце для спасения жизни заключенных пускался в ход целый ряд таких приемов, срабатывавших столь стремительно, что они производили впечатление чуть ли не вмешательства фокусника.
Хотя, если говорить по правде, весь Бринлитц как место заключения и производства в буквальном смысле представлял собой один потрясающий обман – с начала до конца.
Глава 35
Ибо предприятие это ровным счетом ничего не производило.
– Ни одной гильзы, – будут говорить заключенные Бринлитца, удивленно качая головами.
Ни одна гильза для 45-миллиметровых снарядов из якобы произведенных здесь, не пошла в ход, ни один корпус для ракет.
Оскар Шиндлер сам противостоял тому, чтобы данные по Бринлитцу хоть как-то соответствовали выпуску продукции на ДЭФ в годы пребывания в Кракове. В Заблоче производилось эмалированной посуды на сумму шестнадцать миллионов рейхсмарок в год. Участок боеприпасов «Эмалии» за то же самое время произвел гильз на полмиллиона рейхсмарок. Оскар объяснял, что Бринлитц не получает прежних доходов, скорее всего, «в результате отказа от выпуска эмалированной посуды» и соответственно не может дать соответствующего выхода военной продукции. Выпуск продукции военного назначения, говорил он, переживает трудности «начального периода». На деле он смог отправить заказчику всего одну машину с «запасными частями для вооружения», стоимостью двадцать пять тысяч, за все месяцы существования Бринлитца!
– Эти детали, – позже рассказывал Оскар Шиндлер, – поступили в Бринлитц уже в виде полуфабрикатов. Представить меньший объем поставок (для военных усилий) просто невозможно, потому что ссылки на «трудности начального периода» становились все более и более опасными и для меня, и для моих евреев, ибо министр вооружений Альберт Шпеер от месяца к месяцу повышал объем требований.
Опасность политики Шиндлера, в соответствии с которой он практически не выпускал продукции, заключалась не только в том, что она подрывала его репутацию в Министерстве вооружений. Он вызывал раздражение и у целого ряда других предприятий. Ибо система производства оружия была составлена из отдельных фрагментов: одно предприятие производило гильзы, другое детонаторы, третье снабжало снаряд взрывчаткой и собирало воедино все его компоненты. Таким образом, были основания предполагать, что воздушный налет на один из заводов не нанесет невосполнимый урон производству боеприпасов. Гильзы производства завода Оскара должны были идти дальше по линии предприятий, где они проверялись инженерами, которых Шиндлер не знал и до которых не мог добраться. На Бринлитце же практически отсутствовал контроль качества. Герр директор Шиндлер порой демонстрировал письма с рекламациями Штерну или Финдеру, Пемперу или Гарде, сопровождая их чтение оглушительным хохотом, словно бы авторы рекламаций были персонажами из комической оперы.
Тем не менее в поздней истории лагеря зафиксирована одна очень серьезная неприятность. Утром 28 апреля 1945 года в кабинете Шиндлера оказались Штерн и Метек Пемпер.
В этот день все заключенные в напряжении ждали, чем завершится опасное ожидание, поскольку ходили слухи, что указанием штурмбанфюрера Хассеброка все они приговорены к смерти.
Все случилось в день рождения Оскара: ему исполнилось тридцать семь лет и на столе уже стояла открытая бутылка коньяка, которой предстояло отметить это событие. И тут же на столе лежала телеграмма с завода по сборке боеприпасов под Брно. В ней говорилось, что противотанковые снаряды Шиндлера настолько низкого качества, что полностью провалились на проверочных испытаниях. Они неточно откалиброваны, и, поскольку закалка проходила вне предписанных температурных пределов, в ходе испытаний они разрывались на месте.
