Если Зюссмута еврейская зараза лишь слегка коснулась, то Оскар Шиндлер был охвачен ею с головы до ног. Через Зюссмута он потребовал предоставить в его распоряжение еще тридцать рабочих-металлистов. Не подлежит сомнению, что выпуск продукции его больше не интересовал. Что не мешало ему понимать: если он хочет, чтобы существование его лагеря сохраняло свою ценность в глазах секции, он должен постоянно подчеркивать, что ему нужны квалифицированные кадры. И если оценивать все остальные события этой сумасшедшей зимы, то можно убедиться, что Оскар Шиндлер затребовал еще тридцать рабочих не для того, чтобы ставить их к станкам и верстакам, а просто потому, что появилась такая возможность – вытащить еще тридцать человек. И не будет фантастическим допущением сказать, что им владела та же отчаянная страсть, воплощением которой было пылающее сердце Христа, висевшее на стенке у Эмили.
Но поскольку это повествование старается избегать искушения канонизировать герра директора Шиндлера, оставим в стороне идею о страстях, владевших Оскаром.
То, что он совершил, не нуждается в доказательствах.
Один из этих тридцати металлистов, которого звали Моше Хонигман, оставил письменный отчет об их невероятном спасении.
Вскоре после Рождества десять тысяч заключенных из каменоломен Аушвица III – отсюда же поставлялись рабочие на военные заводы Круппа, на комбинаты по производству искусственного горючего синдиката «ИГ Фарбен», на сборочные авиационные заводы – были построены в колонну, которую погнали в Гросс-Розен. Может быть, организаторы этого марша надеялись, что по прибытии в Нижнюю Силезию заключенных удастся распределить по другим лагерям в данном районе. Они не приняли во внимание безжалостный леденящий холод этой поры года, их не волновал вопрос питания колонны. Тех, кто, еле волоча ноги и задыхаясь от приступов кашля, отставал в начале каждого этапа, просто пристреливали на дороге. Из десяти тысяч, как рассказал Хонигман, осталось в живых не больше тысячи двухсот человек.
Русские дивизии маршала Конева, переправившись через Вислу, вышли к южным окраинам Варшавы и перерезали все дороги, по которым колонна могла бы двигаться на северо-запад. Сильно уменьшившуюся, ее загнали в какой-то эсэсовский лагерь около Ополе. Комендант опросил заключенных и составил список квалифицированных рабочих. Но селекция проходила каждый день, и тех, кто не был способен двигаться, расстреливали. Человек, которого вызывали из строя, никогда не знал, что его ждет – кусок хлеба или пуля в затылок.
Хонигману повезло: его вместе с другими посадили в теплушку и под присмотром эсэсовцев и капо отправили на юг. «Нам даже дали еду в дорогу, – вспоминал Хонигман. – Это было что-то неслыханное».
Хонигман потом говорил, что, прибыв в Бринлитц, он не верил своим глазам: перед ним предстала картина из какой-то другой реальности. «Мы не могли поверить, что в то время существовал лагерь, где вместе работали мужчины и женщины, где не было ни избиений, ни капо».
Он несколько преувеличил: в Бринлитце все же существовало разделение мужчин и женщин. Случалось также, что светловолосая подружка Оскара позволяла себе отпускать узникам пощечины. А когда Липольду сообщили, что какой-то мальчишка украл с кухни картошку, комендант заставил того весь день простоять на стуле посреди двора; в рот ему была засунута злополучная картофелина, слюни и слезы текли по щекам воришки, а на шее у него висела надпись: «Я украл картофель!»
Но для Хонигмана это были такие мелочи, на которые не стоило даже обращать внимания. «Разве можно быть недовольным чем-то, – вопрошал он, – если ты из ада переместился в рай?»
Оскар Шиндлер встретил его пожеланием: вам необходимо окрепнуть. «Сообщишь мастеру, когда ты сможешь работать», – сказал герр директор.
И Хонигману, который впервые за годы лагерной жизни столкнулся с подобным отношением, показалось, что он не просто обрел тихую пристань, а вообще попал куда-то в Зазеркалье…
Да, эти тридцать рабочих-металлистов были только малой частью десятитысячной колонны, но необходимо еще раз напомнить, что Оскар Шиндлер, спасший их, пусть и казался им богом, но был отнюдь не всесилен. Однако владеющий им высокий дух заставлял его спасать, кого только можно было спасти: и Гольдберга, и Хелену Хирш; он пытался взять под свое крыло и доктора Леона Гросса, и Олека Рознера. С невероятной расточительностью, не считая денег, он заключал дорогостоящие сделки с гестапо в Моравии. Известно, что он продолжал заключать контракты, но мы не знаем, во сколько они ему обходились.
Ясно только, что за удачу приходилось платить. И платить много, очень много.
Объектом одной такой сделки стал Беньямин Вроцлавский. В недавнем прошлом он был заключенным лагеря в Гливице. Не в пример лагерю Хонигмана, Гливице не относилось непосредственно к Аушвицу, но располагалось достаточно близко от одного из его дополнительных лагерей.
К 12 января, когда Жуков и Конев начали наступление, мрачная империя Гесса со всеми своими спутниками была близка к тому, что ее вот-вот захватит противник. Заключенных из Гливице погрузили в вагоны и отправили в Фернвальд.
Вроцлавскому и его другу Роману Вильнеру удалось выпрыгнуть из теплушки, идущей прямиком в печь. Наиболее распространенный путь бегства проходил через вентиляционные отверстия под самым потолком вагона. Но в заключенных, которые выбирались таким путем, часто стреляли охранники с крыш теплушек. Во время побега Вильнер был ранен, но мог двигаться, и вместе с Вроцлавским им удалось миновать несколько тихих чистых городков за границей Моравии. В одной из деревушек их наконец арестовали и доставили в отделение гестапо в Троппау.
Их обыскали и отправили в камеру, а вскоре туда зашел какой-то чин из гестапо и сказал, что ничего страшного с ними не произойдет.
Однако у них не было оснований верить ему.
Посетитель сказал еще, что, несмотря на рану Вильнера, он не отправит его в больницу, откуда его тут же заберут в лагерь.
Вроцлавский и Вильнер сидели взаперти почти две недели. За это время гестаповец связался с Оскаром Шиндлером и договорился о цене. Все это время с ними обращались, словно они находились в предварительном заключении, которому скоро придет конец, но заключенные не верили в происходящее и продолжали считать эту идею абсурдной.
Когда дверь камеры распахнулась и их обоих вывели, они не сомневались, что идут на расстрел. Вместо этого их доставили на железнодорожную станцию, откуда они в сопровождении эсэсовца направились к юго-востоку от Брно.
Для обоих прибытие в Бринлитц было столь же неожиданным, радостным и даже слегка пугающим, как и для Хонигмана. Вильнера тут же положили в лазарет под опеку врачей Гандлера, Левковича, Хильфштейна и Биберштейна. Вроцлавского поместили среди выздоравливающих, помещение для которых – ввиду экстраординарных причин, о которых еще пойдет речь, – было организовано в углу цеха. Герр директор, посетив больных, осведомился, как они себя чувствуют. Нелепость этого вопроса испугала Вроцлавского, ибо он знал, что за ним последует. Он боялся, в чем признался год спустя, что «из больницы путь идет прямо на казнь, как это бывало во всех других лагерях».
Но его всего лишь кормили сытной овсяной кашей, и он нередко видел Шиндлера.
Долго еще Вроцлавский не мог прийти в себя, не в силах понять и принять феномен Бринлитца…
В силу договоренности Оскара Шиндлера с местным отделением гестапо вскоре еще одиннадцать человек пополнили все уплотняющееся население лагеря. Все они или убежали из колонн на марше или выпрыгнули из поездов. Облаченные в зловонные полосатые обноски, они пытались скрыться от смерти. И часто их попытки заканчивались пулей.
В 1963 году свидетельство доктора Штейнберга из Тель-Авива дало представление, насколько поразительна была щедрость Шиндлера и его страсть к спасению людей. Штейнберг был врачом в маленьком лагере в Судетских горах. Поскольку Силезия должна была оказаться под властью русских, гауляйтер в Либерецах хотел как можно скорее избавиться от рабочих лагерей по всей Моравии. Лагерь Штейнберга был одним из многих новообразований, разбросанных среди гор и возвышенностей этого края. В нем производились некоторые нестандартные детали оборудования для нужд люфтваффе. Обитали в нем четыреста заключенных. Пища была скудной, вспоминал Штейнберг, а рабочая нагрузка не поддавалась описанию.
Когда до него дошли слухи о лагере в Бринлитце, Штейнберг постарался раздобыть пропуск, чтобы на грузовике, позаимствованном на предприятии, добраться до Оскара Шиндлера и повидаться с ним. Он описал ему отчаянные условия существования лагеря люфтваффе. Оскар без возражений согласился поделиться частью запасов Бринлитца. Они тут же принялись придумывать: на каком основании Штейнберг мог бы регулярно бывать в Бринлитце, чтобы пополнять запасы продовольствия для заключенных лагеря люфтваффе? Решили использовать как предлог необходимость получения регулярной медицинской помощи от врачей лагерного лазарета.
