и точно так же, потратив минут семь пустой болтовни, попросил кочегара замолвить словечко перед директором, что есть, мол, на земле одна личность по имени Август, которая ищет работу и была бы счастлива приступить к ней в любой день, но как можно раньше.
Дмитриев и Аркадьич были знакомы по какому-то делу, не относящемуся к уголовному прошлому последнего. То-ли Дмитриев продавал кочегару постных индоуток по двести семьдесят рублей за килограмм, то ли Аркадьич подработал у того перепашкой огорода на даче. Как бы то ни было, кочегар обещал посодействовать, но как оказалось на тот момент в цехе были свободны только вакансия электрика и оператора шлифовального станка. Дмитриев представления не имел о шлифовальных станках, поэтому устроился электриком. Но хоть он и окончил в свое время с грехом пополам какое-то училище, в электричестве тоже был не силен. Августа взяли на испытательный срок, но не прошло и месяца как…
10:20 – 10:30
«Это те самые! – сообразила Оксана Игоревна, имея в виду бандитов, охотящихся на нее и ее деньги. – Это они меня ищут. А где еще один? Их было трое». Тот, который был без меча, доволок несчастного Пятипальцева до двухпролетного пресса и сунул наладчика прямо в проем. Что это они задумали? Оксана Альбер боялась высунуться из своего убежища, она предпочла наблюдать отсюда.
Двое негодяев стали поочередно шлепать зажатого в прессе Юрку Пятипальцева. Оксана тихо смотрела, боясь даже пикнуть. Двое в синих полукомбинезонах принялись колотить несчастную жертву по лицу, наносить удары в голову и нос, они кричали на Пятипальцева. Кричали требовали, чтобы тот отдал им деньги.
– Ты начальник? – рычал мужчина с какой-то штукой на лбу, напоминающей микрофотоаппарат. – Ты начальник производства? Мы знаем, что ты! Ты!
Последовала серия ударов, от которых не имеющий возможности Пятипальцев только дергал бородатой головой и брызгал кровью.
– Ты взял деньги? Те что были в сейфе! – не унимался тот, что был без детского меча. – Не отрицай! Не мотай головой! Это ведь ты и твой молодой дружок! Где он? Деньги у него, да? Говори! Говори!!! Ты начальник, а он главбух, да? Или он начальник? Ты главбух? Кто из вас кто? Впрочем, это не важно. Где, – удар кулаком в зубы, – деньги? Где, – удар другим кулаком в зубы, – бабло? Говори!
Оксана насупила бровки.
Что значат их вопросы? Они, что, путают Юрку Пятипальцева с мертвым Костей Соломоновым? Они выбивают из Юры то, что он не может знать, потому что понятия не имеет о присутствии в цеху ее – Оксаны Игоревны Альбер. Почему вообще эти двое решили, что Пятипальцев мог быть начальником производства? Что навело их на такой вывод? Что за бред? Он даже внешне совершенно не похож на Соломонова, вообще ничего общего, разве что рост. Они оба высокие и на этом их сходство заканчивается, Костя, например, ни за что не отрастил бы бороду.
Тем временем один из грабителей понажимал на пульте какие-то кнопки и немного прижал пресс. Юрка Пятипальцев заорал и получил несколько сильных зуботычин.
– Как зовут твоего дружка? – допытывался дознаватель с третьим глазом.
– Лева! – кричал Пятипальцев. – Нилепин Лева!
«Нилепин!» – взорвалось в мозгу Оксаны Альбер.
– Кто из вас начальник? – кричал палач.
– Никто! – отвечал Юрка, корчась от боли. – Никто ни начальник!
– Врешь!
– Соси! – рявкнул Пятипальцев и харкнул в красавчика-дознавателя кровавый сгусток. – Я наладчик! А Лева – станочник! А ты – идиот!
– Ах так! – серия ударов от которых крупное лицо Пятипальцева превратилось в окровавленную маску. – Где он? Где твой Лева?
– Не знаю. Был в кабинете.
– В каком?
– В кабинете начпроизводства.
– Опять врешь, падла! Мы там были, там никого нет! – на это Юрка не знал, что ответить. – И после этого ты говоришь, что вы обычные рабочие? Тогда на кой хер вы были в кабинете начальника?
– Бабло хотели слямзить, – признался Юрка. Конечно признался, а что ему оставалось?
Оксана еще сильнее нахмурила брови и прижала кейс. Что это должно означать?
– Хотели – и слямзили! – заключил палач. – Теперь говори – бабло у молодого? Где молодой? Слушай, толстяк, пресс уже горячий, ты чувствуешь? Ты знаешь до какой температуры он разогревается.
– Конечно, козел усатый, я знаю! Я налаживаю этот пресс!
– А какое у него давление сжатия?
– Сто десять тонн.
– Хочешь проверить, что для тебя окажется больнее – быть поджаренным как котлетка, или быть раздавленным как блинчик? Хочешь стать вафелькой?
– Хочу! – ответил Юрка Пятипальцев со странной решимостью в голосе. – Вы, говнюки, ведь все равно меня не отпустите. Давайте, я готов!
Дознаватель обменялся взглядом со своим молчаливым компаньоном с детским мечом в руке и, пожав плечами, нажал на одну из кнопок станка.
Цех пронзил отчаянный крик.
10:29 – 10:33
Ему было некомфортно. Мягко говоря.
Он промок до нитки. А из распахнутого настежь окна задувала вьюга, она беспрепятственно врывалась в кабинет и выплясывала в его стенах бесноватые вальсы, поднимая и сдувая бумаги, мелкие предметы, канцелярские принадлежности. А он лежал в ледяной воде, вымокший насквозь и неумолимо промерзал, его красная куртка «Фрунзенская птицефабрика №1» местами уже похрустывала от ледяных кристалликов. Его обдувало ледяным ветром, его бил сильнейший озноб. Зубы выстукивали барабанную дробь, руки не слушались.
Лева стонал как умирающее животное. Вытекающая из него кровь окрасила воду под ним в алое и с каждой минутой силы покидали его. Ему все сильнее хотелось спать. Да, спать. Тело помимо воли хозяина проваливалось в сон как в зыбучий песок, растворялось в небытие. Нилепин старался сопротивляться, но безвольно брякался обратно в воду и трясся от холода и отчаяния. Вода. Всюду холодная кровавая вода, впитывающаяся в одежду и замерзающая прямо на глазах. Веки слипались, кабинет в котором лежал Нилепин плыл перед полуприкрытыми глазами, плыл и размазывался.
И еще очень острая боль в области живота, если бы не она Лева Нилепин уже давно бы распластался на мокром полу и провалился в мягкую теплую пустоту, где, как ему казалось, он будет в спокойном и уютном умиротворении. Боль поддерживала его в сознании, не позволяла опустить руки. Преодолевая крупный тремор ладоней, Лева, как можно аккуратней и осторожней выцепил из судорожно сжатых ладоней своего мертвого шефа длинную узкую штуку, мягкую и нежную на ощупь. Оцепеневшие пальцы Шепетельникова не поддавались, Нилепину приходилось напрягаться, скалить зубы. Но вот кое как он высвободил мягкую нежную штуку и, держа ее на дрожащей ладони, он попытался подняться на ноги. Ему это удалось лишь со второй попытки. Первая, не успев начаться, закончилась падением под
