склоняет опасение, что Джулиано ее даже и не прочитает, а этот Ардингелли присвоит себе честь моих последних трудов. К подношению же меня побуждает жестокая необходимость, ибо я разоряюсь и пройдет совсем немного времени, как я погрязну в жалкой нищете, не говоря о моем желании, чтобы эти синьоры Медичи вспомнили о моем существовании и поручили хоть камень в гору катить, потому что, если они и тут не обратят на меня внимания, мне придется пенять только на себя… Что касается моей верности, в ней не следует сомневаться, потому что, ранее всегда соблюдая верность, я не могу теперь вдруг научиться ее нарушить; и кто был верным и честным, как я, сорок три года, не изменит свою природу за один миг; свидетельство моей верности и честности – моя бедность».[538] Фактически мы имеем здесь детальную расшифровку того, что хотел сказать Макиавелли в этом случае.
В том, что касается специфики России, здесь тезис флорентийца практически не применялся. Разумеется, можно вспомнить об отношении Петра I к своему противнику времен противоборства с Софьей Петру Толстому, которого он простил, привлек к себе, использовал его дарования, но продолжал опасаться[539]; однако такое поведение было редчайшим исключением, а не правилом. В силу менталитета подданных[540] их не было необходимости привлекать на сторону государя. В силу менталитета государя[541] ему и в голову не приходило заручаться поддержкой тех, кто в сложное время находился в оппозиции.
И так как этого требует обсуждаемый предмет, то я желал бы напомнить государям, пришедшим к власти с помощью части граждан, что следует вдумываться в побуждения тех, кто тебе помогал, и если окажется, что дело не в личной приверженности, а в недовольстве прежним правлением, то удержать их дружбу будет крайне трудно, ибо удовлетворить таких людей невозможно. Если на примерах из древности и современной жизни мы попытаемся понять причину этого, то увидим, что всегда гораздо легче приобрести дружбу тех, кто был доволен прежней властью и потому враждебно встретил нового государя, нежели сохранить дружбу тех, кто был недоволен прежней властью и потому содействовал перевороту.
В данном случае Макиавелли пытается обосновать свой предыдущий тезис, расширяя его до максимы о желательности для нового государя привлекать на свою сторону бывшую оппозицию. Флорентийцу в данном случае свойственно некоторое полемическое преувеличение, вызванное, возможно, эмоциональным перехлестом, когда он начинает доказывать, что как раз бывшие сторонники могут при случае стать недовольными режимом, поэтому стоит обратить внимание на альянс с прошлыми противниками. Однако, если взглянуть на поставленную автором «Государя» проблему более широко, то станет ясно, что речь идет в основном о том, что новый правитель, добившийся власти в ожесточенной политической борьбе («я желал бы напомнить государям, пришедшим к власти с помощью части граждан»), должен для успеха своего правления опираться на широкое согласие со стороны подданных вне зависимости от их прежних политических взглядов. И еще и в этом Макиавелли предтеча современности, если под последней понимать демократические режимы с умным руководством.
Издавна государи ради упрочения своей власти возводят крепости, дабы ими, точно уздою и поводьями, сдерживать тех, кто замышляет крамолу, а также дабы располагать надежным убежищем на случай внезапного нападения врага. Могу похвалить этот ведущийся издавна обычай. Однако на нашей памяти мессер Никколо Вителли приказал срыть две крепости в Читта ди Кастелло, чтобы удержать в своих руках город. Гвидо Убальдо, вернувшись в свои владения, откуда его изгнал Чезаре Борджа, разрушил до основания все крепости этого края, рассудив, что так ему будет легче удержать государство. Семейство Бентивольи, вернувшись в Болонью, поступило подобным же образом.
Юсим этот отрывок переводит следующим образом: «Чтобы обезопасить свою страну, государи всегда имели обыкновение строить крепости в качестве тормоза и узды для любого неприятеля, а также как надежное укрытие во время неожиданных нападений. Я нахожу этот обычай похвальным, поскольку он ведется ab antique[542]; тем не менее в наше время мы были очевидцами того, как мессер Никколо Вителли* разрушил две крепости в Чита ди Кастелло, чтобы удержать там власть. Гвидобальдо герцог Урбинский, вернувшись в свои владения, откуда он был изгнан Чезаре Борджиа, снес все крепости этой провинции funditus[543]; он считал, что без них будет труднее изгнать его снова. Подобным образом поступили и Бентивольи*, вернувшись в Болонью».
Новый тезис, за которым последует новый совет (забегая вперед – продолжение основных мыслей флорентийца). Макиавелли начинает, как у него часто бывало, с тривиальной мысли: государю нужны защищенные опорные пункты для того, чтобы бороться с внутренней изменой и внешним противником. И тут же, как ему опять же свойственно, приводит прямо противоположные примеры, когда правители эти пункты уничтожают, поскольку опасаются, что их могут использовать противники.
Уточним здесь, что есть проблема перевода и понимания в современном русском языке термина fortezza, «крепость», «твердыня» (для нас более привычно сочетание «город-крепость», между тем, как здесь имеется в виду то, что в русском языке скорее называется «кремль», обнесенное стеной внутригородское или внегородское укрепление). Иными словами, здесь вовсе не имеется в виду, что названные государи уничтожали городские стены и укрепления.
Из чего следует, что полезны крепости или нет – зависит от обстоятельств, и если в одном случае они во благо, то в другом случае они во вред. Разъясню подробнее: тем государям, которые больше боятся народа, нежели внешних врагов, крепости полезны; а тем из них, кто больше боится внешних врагов, чем народа, крепости не нужны. Так, семейству Сфорца замок в Милане, построенный герцогом Франческо Сфорца, нанес больший урон, нежели все беспорядки, случившиеся в их государстве.
Макиавелли еще раз повторяет свою максиму о зависимости правильных политических решений от конкретных обстоятельств. Затем следует прекрасный пример с историей практически неприступного в то время Миланского замка, в котором зачастую успешно оборонялись от местных государей ставшие им враждебными наемники и даже иностранные войска.
Поэтому лучшая из всех крепостей – не быть ненавистным народу: какие крепости ни строй, они не спасут, если ты ненавистен народу, ибо, когда народ берется за оружие, на подмогу ему всегда явятся чужеземцы. В наши дни от крепостей никому не было пользы, кроме разве графини Форли, после смерти ее супруга, графа Джироламо; благодаря замку ей удалось укрыться от восставшего народа, дождаться помощи из Милана и возвратиться к власти[544]; время же было такое, что никто со стороны не мог оказать поддержку народу; но впоследствии и
