Мастеру Зуру повезло — хотя его маленький особнячок стоял близ мясной лавки, вонь подтухающего за ночь мяса сюда не долетала, оседая в кронах деревьев уютного скверика. Но мне казалось, что если бы мерзкий запах и сумел доползти до любого из двух этажей, он непременно затерялся бы в море драпировок, которые оставляли лишь догадываться о наличии стен, или заблудился бы среди множества маленьких и милых безделушек, кои стройными рядами усеивали многочисленные и вездесущие полки. Всяческие статуэтки, поделки и сувениры явно ручной работы присутствовали в доме мастера Зура в таком количестве, что с первого взгляда было понятно: хозяева не бедствовали. Мне стала понятна простота, с которой каор обращался к моему пусть и взбалмошному, но все-таки знатному спутнику — до звания «господин» ему оставалось всего ничего, а убранство зурова дома намекало, что через год-другой торговец вполне мог бы сравнять дистанцию.
За узким коридором обнаружилась просторная гостиная с высокими окнами, которые были прикрыты гардинами так, чтобы вид открывался исключительно на блестевший от дождя сквер. Ни мясной лавки, ни скопившихся в небе сизых облаков видно не было. Помимо бесконечных полок с безделушками, здесь среди драпировок на стенах висело несколько картин с панорамами Вимсберга. Вряд ли их рисовали местные художники — город выглядел чересчур чистым, ухоженным и сухим. Среди моих знакомых — а в их круг входили самые разные души, в том числе не чуждые творческих порывов и талантов, — никто не стал бы так немилосердно перевирать действительность.
Посреди гостиной стоял широченный овальный стол, слишком просторный для троих, и хозяин жестом предложил устроиться ближе друг к другу c одного его края. На бежевой скатерти с кружевными оборками стояла лишь откупоренная бутылка вина и приготовленные загодя бокалы, но едва мы поерзали, устраиваясь поудобнее на мягких стульях, как неизвестно откуда возникла стройная пожилая дама человеческого рода. Глаза ее казались строгими, но в уголках рта пряталась улыбка, отблески которой придавали лицу добродушное и приятное выражение. Не говоря ни слова, она расставила на столе несколько столовых приборов, а сегмент спустя вкатила маленький столик, уставленный подносами и соусниками. От запаха рагу на глаза наворачивались слезы счастья. Мы кратко возблагодарили Творца за обед, который скромный Зур одарил эпитетом «скудный», и принялись за ту часть встречи, которая не требовала слов. Впрочем, расправившись с первой тарелкой, Хидейк не сдержал чувств.
— Мистрисса Агнита, вы просто великолепны!
Тронутые прозрачной паутинкой морщин щеки женщины порозовели.
— Ох, что ж вы, господин ал-Тимиэль, право слово, смеетесь над старой женщиной?
— И в мыслях не имел! Пожалуй, я завтра же пришлю к вам своего повара, пускай научится трюку-другому. Такое рагу не стыдно было бы подать и при дворе Его Величества Короля альвийского!
— Хидейк, помилуйте, если вы не перестанете осыпать мою супругу любезностями, то еще, чего доброго, сманите ее у меня, — хохотнул Зур, воспринявший наш аппетит с чисто отеческой радостью, — или, чего доброго, приключится с ней удар, — вон, как покраснела, — я же умру здесь в тоске. — Каор подмигнул еще более смущенной сомнительным признанием в нежных чувствах супруге. — Итак, друзья мои, чем могу быть полезен? Еда едой, но мастеру Брокку, гляжу, спокойно не сидится. — На сей раз он подмигнул мне, и уж я-то ощутил определенное стеснение ума. Неловкое мгновение, полное попыток подобрать вежливый и осмысленный ответ, я совместил с пережевыванием наполненной с горкой ложки тушеного в специях картофеля, острых овощей и неизвестного мяса. Стряпня мистриссы Агниты и впрямь была превосходной. По-домашнему простой, но более чем вкусной и, — в этом я мог быть уверен, — куда более сытной, чем те сомнительные бутерброды, которыми я обычно восполнял силы в рабочее время. Немного неожиданно для самого себя, я протестующее замахал свободной от ложки рукой.
— Да шут с ним, с делом, Листаг! Уж если оно ждало столько времени, подождет и еще сегмент, не исчезнет. Я с удовольствием отдам должное столь замечательному угощению. Кстати, что это за мясо? Никогда не пробовал ничего подобного.
— Волчатина, — улыбка мгновенно ушла из глаз полуорка, судорогой застыв на губах, — в минувшие выходные на охоте завалили целый выводок. Повадились, твари, в Тарвилль, совсем местным житья не стало. Сперва скотину резали, а потом как-то пьянчуга тамошний с гулянки шел, да заблудился. Наутро только клочья и нашли.
Я по-новому посмотрел на съежившийся в ложке бурый от соуса комок.
— Мы как раз в те места по три-четыре раза в год с дружками на охоту выбираемся. Вот местные и пожаловались… Ну, мы лис захватили, арбалеты, да в деревушке и заночевали — поутру, да по росе следы искать сподручнее. Эх, надо было тогда же и идти, — полуорк совсем потемнел лицом и примолк, уставясь в стену.
— Ой, снова ты за свое, — помрачнела вслед за ним и жена, — все бы вы там ночью и сгинули.
— Цыц, женщина. Поучи еще мужика охотиться, — добродушия в голосе хозяина дома поубавилось, но он быстро приходил в себя. — Самец ночью на охоту вышел. А девчонка мелкая, дуреха набитая, упокой Творец ее невинную душу, — с подружками у края леса заигралась. Он на них и выбежал. А что с волка взять, если он уже крови живой попробовал? Так и будет душегубствовать, не остановится. Вот и бросилась зверюга на детей. — Листаг шумно засопел, махнул рукой супруге, и та тихо исчезла, — все к деревне побегли, а девчушка, видать, отстала. Или споткнулась, кто ж теперь поймет. — Голос его все-таки дрогнул и сломался. Было слышно, как Агнита на кухне хлопает дверцами шкафов. Мы молчали. — Эти засранки сначала ведь даже не сказали ничего, боялись, влетит, что к лесу ходили. В общем, утром нашли мы, что от нее осталось.
Вернулась Агнита с поджатыми губами, хорошо початой бутылкой чего-то едко пахнущего и тремя рюмками. Поглядела на нас с тщательно недоприкрытой скорбью и удалилась. Хозяин налил до краев, выпил залпом, крякнул и закончил:
— С тех пор вот и пью, как вспомню. Отпускает помаленьку. Логово мы утром быстро отыскали, там след кровавый остался, а лисы у нас натасканные. Хорошо, что не только гончих взяли, но и ищейка была — та к норе и вывела. Больших зверей мы сразу постреляли — самец с болтом во лбу еще прыгнуть на нас пытался, а волчица — так та ищейке горло вырвала и троих наших подрала, пока ее на мечи не подняли. А потом в нору заглянули — двух щенят нашли. Не знаю, чего так мало, видать, год выдался не очень. Или папаша пожрал, у них это бывает, говорят, сплошь и рядом. Обоих прибили. Хотели сжечь, как старших, но тут дружок мой, Саргос, сказал, будто волчатина в тушеном виде хороша, а у щенят, небось, и шкура еще не так воняет. Тут я и подумал — раз вы, сволочи, наших детей жрать затеялись, так у нас руки и развязаны. Вырезал себе добрый шмат, — Зур мрачно повозил по тарелке последний кусок, подцепил его на ложку и отправил в рот.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
