На трон претендовали принц Конде, русский царь Алексей Михайлович и многие другие августейшие особы Европы. Свою кандидатуру — не без давления со стороны римского папы и кардинала Аззолино — выставила и королева Кристина. Зачем она это сделала, она и сама не понимала: то ли от безысходности своего положения, то ли повинуясь безотчётному «зову предков», то ли под влиянием понтифика и Друга. Она ненавидела поляков и знала, что положение короля в Польше было незавидным, в том числе и с финансовой точки зрения[133].
Кристина дала заказ известному ростокскому астрологу на прогноз относительно шансов на своё избрание польской королевой. Прогноз гласил, что Кристина завершит свою жизнь «в великой нищете и бедности», за что она приказала как следует наказать прорицателя, но от идеи надеть польскую корону не отказалась.
Агитацию в пользу Кристины в Польше вёл нунций Марескотти, а связующим звеном между ним и претенденткой стал польский католик Антон Михаил Хацкий. Тот сразу же потребовал от Кристины денег — без звонкой монеты, без раздачи «подарков» шляхте и думать было нечего об успехе. Но какими деньгами располагала Кристина? Да если бы и обладала королева необходимой суммой, разве рассталась бы с ней в обмен на пустые обещания? «Я знаю поляков: они деньги возьмут у кого угодно, да и посмеются над ним, а потом поступят так, как им выгодно», — ответила она Хацкому. Так что кампания по выдвижению её кандидатуры на польский трон шла ни шатко ни валко, и сама претендентка мысленно желала себе поражения.
Марескотти пришлось успокаивать шляхту по поводу эпизода с маркизом Мональдески. В письме Хацкому Кристина в резкой форме написала, что ни перед кем об этом отчитываться не собирается и в последнюю очередь — перед Польшей, где зло и насилие творятся ежедневно. «Если Бог призовёт меня на этот трон, — пишет она Аззолино, — то потребую для отдыха один-два года, чтобы потом предпринять что-нибудь против турок. Если же Бог распорядится иначе, я не буду роптать и в этом случае».
Казалось бы, отсутствие у 42-летней Кристины наследников и нежелание их иметь было для Польши большим преимуществом — ведь там королей выбирали. Тем не менее, к большому удивлению и недовольству претендентки, вопрос о детях встал и в Варшаве. Когда в Польше возникли сомнения относительно возраста кандидатки, Аззолино шифрованным текстом проинформировал Марескотти: «…её темперамент ещё полон огня, так что вполне можно надеяться, по крайней мере, на десятилетний период плодоносия». Хотел ли кардинал избавиться от Кристины или желал видеть её на самой вершине славы, чтобы купаться в её лучах? Нам не дано это знать, потому что лукавый ватиканец унёс эту тайну с собой.
Настойчивость кардинала Аззолино в продвижении её кандидатуры на польский трон напугала Кристину, потому что, став королевой Польши, ей пришлось бы с ним расстаться. Она стала подозревать, что кардинал собирался от неё избавиться. И она поставила ему нереальное условие: она согласится править Польшей только вместе с ним, своим Другом.
Папа Климент IX тоже поддержал Кристину в борьбе за польский трон, но поддержка его была условной — он успел уже высказаться в пользу двух других соперников королевы: герцога Нойбургского и князя Лотарингского. Так что, по всей видимости, он пошёл на это не из убеждения, а в угоду Аззолино и самой Кристине. О том, что Ватикан поддерживал кандидатуру Кристины, нунций Марескотти должен был объявить лишь в том случае, когда её кандидатура явно перевесит другие. Но, как мы уже сообщили выше, такого момента в польском интеррегнуме не наступило, и польская кампания закончилась для Кристины поражением.
Характерным является следующий эпизод. Когда весной 1669 года монсеньор Марескотти открыл епископу Познаньскому, одному из влиятельных участников на предвыборной сцене, «великую» тайну, что папа Климент IX выступает в пользу кандидатуры королевы Кристины, епископ несколько раз осенил себя крестом и попросил нунция, если тот не хочет выставить себя на всеобщее посмешище, никогда не произносить это имя вслух.
В июне 1669 года поляки выбрали, наконец, короля из своих аристократов — Михаила Вишневецкого. И Кристина с облегчением вздохнула. Когда в 1672 году под Парижем умер Ян II Казимир, она сказала: «Я рада, что он скончался среди людей. Если бы он остался в стране, в которой когда-то правил, то умер бы среди зверей».
Встаёт вопрос: почему такие умные и прозорливые люди, как римский папа и кардинал Аззолино, всерьёз занялись продвижением Кристины на польский трон? Разве они не видели всю бесперспективность этого начинания? С папой Климентом, кажется, всё ясно: он поддался уговорам Аззолино. Но каковы были мотивы у всеведущего кардинала? Прельщала ли его перспектива быть другом польской королевы? Вряд ли. Скорее всего, за его инициативой и в самом деле стояло желание раз и навсегда решить для Кристины пресловутый финансовый вопрос и избавиться от её присутствия в Риме. Д. Мэссон полагает, что кардинал не оставил мысли достичь самой верхней ступени ватиканской иерархической лестницы — папского достоинства. Климент IX, по его расчётам, долго занимать этот пост не будет, и вот когда пробьёт его час, он выставит свою кандидатуру в папы. Присутствие же Кристины в Риме, по мнению Мэссон, могло сослужить ему лишь дурную службу.
Как бы то ни было, кардинал и вида не подал, что сильно разочарован поражением Кристины. Видимо, он смирился с судьбой и решил честно нести свой крест до конца, оставаясь верным другом королевы.
…За день до отъезда из Гамбурга к королеве Кристине явился шведский наместник в Бремене Дитрих Клейхе, который от имени короля и донёс до неё «приятную» весть о том, что она больше никогда не увидит свою родину. Король якобы предложил Кристине выбрать для проживания любую шведскую провинцию в Германии. Королева ответила гордым «спасибо, не надо» и покинула Гамбург.
Двадцатого ноября она встретилась с Аззолино в городе Нарни. Поскольку никаких подробностей об этой встрече нигде не сохранилось, можно сделать предположение, что она проходила в обстановке глубочайшей секретности. Судя по всему, между друзьями произошло серьёзное объяснение, результатами которого Кристина, кажется, осталась довольна. Во всяком случае, многие потом в Риме отметили её ровное и умиротворённое состояние, «розовые настроения» и «сверкающие от радости свидания глаза».
А глаза, на самом деле, были зеркалом её души.
Глава девятнадцатая
БОЛЬШАЯ ЛЮБОВЬ
Сердце создано для любви.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
