Итак, в Гамбурге сорокалетняя королева уже говорит о своей любви к кардиналу и о его дружбе как ответном чувстве. На большее она уже не рассчитывает. 14 июля кардинал — вероятно, из жалости — отвечает ей, что его чувства к ней намного теплее, чем она себе представляет. Она, в свою очередь, пишет ему, что он тоже вряд ли может представить себе её чувства к нему. 21 июля она сообщает ему о том, что он не должен её забывать и что она с нетерпением ждёт его писем из Рима, «чтобы узнать, дарят ли они мне жизнь или смерть». Она снова заверяет кардинала, что её дружба к нему «не имеет никаких границ или конца, кроме смерти».
Кардинал, по всей видимости, раздражён любовными излияниями Кристины, поэтому она о своей любви уже не упоминает, а пишет о «дружбе без границ». В письме королевы от 4 августа содержится утверждение о том, что его письма составляют единственную радость в её жизни, и выражается надежда, что она «была бы счастлива, если бы перед смертью представилась возможность ещё раз увидеть Вас». Холодность любовника пугает Кристину, и в письме от 29 сентября она пишет, что какие бы изменения ни произошли в его сердце, она не перестанет сохранять ему верность до самой смерти.
До самой смерти…
Эти слова лейтмотивом проходят через все её многочисленные послания к остывшему любовнику. «Несомненно, сама любовь говорит в этих письмах, — писал барон Бильдт, — и, по моему мнению, не важно, делил ли Аззолино с королевой ложе или нет. В любом случае ясно, что только он играл в её жизни роль повелителя».
Из последующей переписки явствует, что отношения между королевой и кардиналом становятся всё более напряжёнными. Кардинал, по всей видимости, настоятельно просил её больше не писать о своей любви к нему; она не отвечает на целый ряд его посланий, «ибо я не могу ни изменить мои чувства, ни говорить о них Вам, не раня Вас». 23 октября она прямым текстом сообщает в Рим: «Вся Ваша холодность не помешает мне до V. обожать Вас» («V» означает «смерть»).
Чтобы переключить её мысли на другой предмет, Аззолино предлагает ей продолжить заняться автобиографией, Кристина соглашается и во второй раз приступает к работе над ней. В этот период она постоянно больна и регулярно жалуется то на боли в боку, то — в животе, то на изнуряющую жажду. Она пребывает в глубокой меланхолии и целыми сутками не выходит из своей холодной комнаты на Крайенкампштрассе. В ней она спит, ест, пишет, принимает посетителей и отстаивает мессы. Вечерами зажигают камин, и она читает у огня. Когда доктор прописывает ей лечение молоком, она выпивает в день до… десяти графинов этого напитка! Её одолевают сомнения и подозрения. Главное из них, что Аззолино не желает её возвращения в Рим, и она тоже не остаётся в долгу и пишет, что поскольку он не отвечает на её любовь, то ей незачем возвращаться в Италию. Аззолино злится и упрекает её в том, что она плохо слушается его советов — разумеется, советов в области политики или денег. О необходимости сдерживания чувств он уже не напоминает — устал.
Королева радуется, что Аззолино одобрил её письмо Карлу XI и пишет: «Надеюсь, что Вы довольны моими поступками, и если я допущу промашку, то Вы извините меня. Заклинаю Вас поступать со мной всегда справедливо… Меня чрезвычайно радуют Ваши заверения в том, что Ваши чувства превосходят все мои представления, но верьте мне, что всё равно они отстают от моих…»
Двадцать шестого января 1667 года она пишет одно из своих самых страстных писем кардиналу: «Я хочу добавить, что моё намерение — да поможет мне Бог — состоит в том, чтобы не разгневать Его и никогда не дать Вам повода быть недовольным; но это решение никогда не заставит меня прекратить любить Вас до самой смерти, а поскольку преданность (devotion) освобождает Вас оттого, чтобы быть моим любовником, то я освобождаю Вас также от обязанностей моего слуги, ибо я хочу жить и умереть Вашим рабом»[135].
Это письмо заслуживает некоторого нашего внимания. Многие историки задавались вопросом: написано ли оно Кристиной вполне искренно или за патетикой скрывается злая ирония? О какой преданности говорит королева? О преданности кардинала Богу? Многие её биографы так и понимали это слово.
С. Стольпе считает это ошибкой.
То же самое слово мы находим и в другом её письме к Аззолино — от 9 февраля 1667 года, но там оно употреблено без всяких сомнений в ироничном смысле: «Из Вашего письма от 15 февраля я узнала, что Вы на самом деле стали святым. Я радуюсь этому и обещаю впредь работать над Вашей канонизацией, но при условии, что и Вы после моей смерти обещаете работать над моей… Вы приняли историю с врачом таким образом, какой удивил бы меня при других обстоятельствах, но поскольку я знаю, что вы devot[136], то это меня нисколько не удивляет; обвинять Бога во всех глупостях, которые люди совершают, это и есть проявление devotion; но я, ещё не так глубоко погрязшая в devotion, как Вы, воспринимаю всё это совершенно иначе».
Ясно, утверждает Стольпе, что слово «devotion» употреблено Кристиной в значении «ханжество» или «притворная набожность».
Девятого марта 1667 года Кристина пишет ещё одно — тридцать восьмое — весьма ироничное и ядовитое письмо в Рим:
«…Догадываюсь, что Ваша душа полностью погружена в Бога… Вы осаждаете меня теологическими и моральными медитациями, на которые Вас вдохновляют события, и я нисколько не сомневаюсь, что Ваша душа, когда Вы сидели у французского посла и слушали комедию, как всегда, была направлена к Богу и что две молодые дамы, выступавшие на сцене, не слишком мучили Вас, когда притягивали Ваши взгляды к себе. Естественно, Вы пошли туда, следуя внушению Спасителя и с целью обратить их… ибо, когда я начинаю размышлять о том, какие соображения совести помешали Вам присутствовать на фейерверке у испанского посла, я прихожу к выводу, что Вами владело то самое проявление ханжества (devotion), которое не помешало Вам пойти к послу французскому…»
Сомнений нет — тут Кристина буквально издевается над ханжеством кардинала и слово «devotion» употребляется именно в этом ироничном смысле. С. Стольпе полагает, что в этом значении слово употреблено и в упомянутом выше письме от 27 января, и соответствующую фразу следует читать следующим образом: «поскольку Ваше лицемерие не позволяет Вам быть моим любовником[137]». Это означает, что Кристина не принимает всерьёз ссылки кардинала на принадлежность к Церкви, а считает их отговорками. Ей слишком хорошо известны жизнелюбие и свободные нравы служащих Ватикана, и к тому же она не зовёт Аззолино идти под венец.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
