Солнце зашло. Небо со всех сторон светилось, а воображение Ричарда разгорелось.
— Значит, вы нисколько не опьянели от вашего сегодняшнего успеха? — спросила леди Джудит.
— Не смейтесь надо мной. Когда все кончается, мне становится стыдно за то, что я трачу на это столько сил. Взгляните, какая красота! Я уверен, что в душе вы меня за это презираете.
— Помилуйте, я же вам аплодировала! Но мне думается все же, что такую неуемную энергию, как у вас, лучше было бы употребить с большей пользой. Только в армию вам идти совершенно незачем.
— А на что же еще я годен?
— На очень многое, что гораздо этого выше.
— Ну что же, спасибо вам за то, что вы такого мнения обо мне, леди Джудит. Я что-нибудь придумаю. Как вы правильно сказали, человек должен быть достоин права жить на свете.
— Соуса, — отчетливо послышалось сзади. Это был голос Адриена. — Соуса — вот вершина этого искусства. Женщина, которая овладела секретом их приготовления, поистине достигла вершин цивилизации.
Бриарей над морем побагровел. Запад весь был объят розовеющим пламенем.
— Можно ли видеть всю эту красоту и бездельничать? — воскликнул Ричард. — Мне стыдно просить моих слуг на меня работать. Во всяком случае, меня это тяготит.
— Только не тогда, когда вы стараетесь обогнать «Бегуму». Вовсе вам незачем становиться таким демократом, как Остин. Вы сейчас пишете?
— Нет. Чего стоит все мое писанье? Меня этим не обманешь. Я знаю, что пишу только для того, чтобы оправдать мое теперешнее безделье. С тех пор как… за последнее время я не написал ни строчки.
— Это потому что вы так счастливы.
— Нет, вовсе не поэтому. Конечно, я очень счастлив… — Он не договорил.
Смутное, расплывчатое тщеславие вспыхнуло на месте любви. Поблизости не было ученого гуманиста, чтобы изучить естественный ход развития событий и его, Ричарда, направить. Говорившая с ним дама вряд ли особенно подходила для этой роли: она не смогла бы указать верный путь разбрасывавшему свои силы юноше, однако установившиеся меж ними отношения нечто подобное подразумевали. Она была пятью годами старше его и была замужней женщиной, чем и объяснялось все ее неколебимое высокомерие.
Гигантские туши стали распадаться на части: мускулистое плечо дымилось и тлело теперь над морем.
— Во всяком случае, в городе мы с вами что-то предпримем вместе, — сказал Ричард. — Почему бы нам не начать обходить ночью все закоулки и не поискать людей, которые нуждаются в помощи?
Леди Джудит улыбнулась и только попыталась умерить его неуемное рвение, сказав:
— Мне кажется, нам не следует чересчур увлекаться романтикой. Вам, должно быть, суждено стать странствующим рыцарем. В вас есть для этого все качества.
— Особенно за завтраком, — послышался голос Адриена, с неуместной назойливостью преподающего уроки гастрономии молодой жене.
— Вы должны стать нашей гордостью, — продолжала леди Джудит, — защитником и спасителем обездоленных женщин и девушек[121]. Нам такой очень нужен.
— Он действительно нужен, — совершенно серьезно заметил Ричард, — я сужу об этом по всему, что я слышу и знаю!
Мысли его унеслись куда-то вдаль, он ощутил себя странствующим рыцарем, которого в критические минуты призывают на помощь обездоленные дамы и девы.
Со всех сторон над ним повисали воздушные замки. В воображении своем он уже совершал удивительные подвиги. Крепостные башни рушились. Звезды ширились и трепетно мерцали над головой. Воображение его дрогнуло вслед за воздушными замками; сердце его защемило; он повернулся к Люси.
— Милая моя! А что ты делала все это время? — спросил он. И как бы вознаграждая ее за присущую всем странствующим рыцарям неверность, он очень нежно прижался плечом к ее плечу.
— Мы только что чудесно поговорили о кулинарии, — вмешался Адриен.
— О кулинарии! Это в такой-то вечер? — лицо Ричарда искривилось гримасой, вроде той, которую вызвал у Гиппиаса свадебный торт.
— Дорогой мой! Это же очень полезно, — весело возвестила Люси.
— Поверьте, я совершенно согласна с вами, дитя мое, — сказала леди Джудит. — И, мне кажется, тут вы одержали над нами верх. Что до меня, то я непременно постараюсь когда-нибудь заняться кулинарией.
— Что, короче говоря, призвание женщины, — изрек Адриен.
— А скажите на милость, в чем же заключается призвание мужчины?
— Попробовать все, что приготовлено, и высказать свое мнение.
— Предоставим это им, — сказала леди Джудит Ричарду, — у нас с вами такого равновесия сил и такой гармонии никогда не будет.
Можно было подумать, что Ричард готов отказаться от всего на свете ради этого прелестного личика, ради своей богини.
На следующий день Люси снова пришлось притвориться трусихой, и сердце ее разрывалось при виде того, на какую муку она обрекает его своей нерешительностью и нежеланием ехать с ним вместе к его отцу. Муж был с ней ласков и терпелив; он уселся с ней рядом, для того чтобы воззвать к ее благоразумию, и употребил все убедительные доводы, какие только мог отыскать.
— Если мы поедем к нему с тобой и он увидит нас вместе; если он убедится, что ему нечего за тебя краснеть, а скорее напротив — он сможет еще гордиться тобой; окажись ты только возле него, тебе и говорить не надо будет… и не пройдет и недели, как мы заживем в Рейнеме счастливою жизнью, я в этом так же уверен, как в том, что я живу на свете. Я ведь хорошо знаю отца, Люси. Никто не знает его так, как я.
— А разве мистер Харли его не знает? — спросила Люси.
— Адриен? Что ты! Адриен знает только одну сторону человечества, Люси; и далеко не лучшую.
Люси склонялась к более высокому мнению о том, кого она победила.
— Так это он тебя так напугал, Люси?
— Нет, нет, Ричард; нет, что ты! — вскричала она и поглядела на него еще нежнее, оттого что не сказала ему в эту минуту всей правды.
— Отца моего он вовсе не знает, — сказал Ричард. Однако Люси держалась других взглядов касательно мудрого юноши и втайне осталась при своем мнении. Она никак не могла представить себе баронета существом, наделенным человеческими свойствами, — великодушным, снисходительным, исполненным страстной любви; словом, таким, каким его пытался изобразить Ричард и каким продолжал считать его и теперь, когда Адриен явился к нему со своей миссией, сквозь которую проглядывало истинное лицо его отца. Для нее сэр Остин продолжал оставаться вышедшим из мрака страшилищем.
«Почему ты так непримирима к нему?» — несколько раз восклицал Ричард. Она же в душе была уверена, что Адриен прав.
— Так вот, знай, без тебя я к нему не поеду, — отрезал Ричард, и тогда Люси попросила его подождать еще хоть немного.
Теперь Купидон уже начинал ворчать, и у него были на то свои основания. Адриен решительно отказывался пускаться в обратный путь, пока водная стихия окончательно не угомонится и море не станет гладким, как стекло. Юго-западный ветер, однако, хвастливо насмехался над подобными сравнениями; дни стояли чудесные; Ричарда неоднократно приглашали проехаться по морю; однако Люси всякий раз просила его оставить ее дома в обществе Адриена, полагая, что, как хозяйка, она не должна его покидать. Спорить с Адриеном не имело ни малейшего смысла. Стоило Ричарду только намекнуть на то, что его кузен не дает Люси с ним поехать, как мудрый юноша непременно замечал: «Это весьма уместная интерлюдия к твоему до крайности пылкому поведению, мой милый мальчик».
Ричард спросил жену, о чем это она с ним столько времени говорит.
— Обо всем на свете, — ответила Люси, — не об одной только кулинарии. Он такой занятный, хотя он, надо сказать, высмеивает «Котомку пилигрима», чего, на мой взгляд, ему не следовало бы делать. И потом, знаешь что, милый… только не сочти это излишней самонадеянностью с моей стороны. По-моему, я начинаю ему немного нравиться.
Ричарда это смиренное признание рассмешило.
— Да найдется ли хоть кто-нибудь, кому бы ты не понравилась, кто бы не восхитился тобою? Не пленила ты разве уже лорда Маунтфокона, и мистера Мортона, и леди Джудит?
— Да, но он же принадлежит к твоей семье, Ричард.
— И те все тоже присоединятся к ним, если только она не струсит.
— Не может быть! — вздыхает она, и он журит ее. Победа над эпикурейцем, как и вообще всякая победа молодой жены над кем-то, кроме собственного мужа, может дорого ей обойтись. В эти тревожные для него дни Ричард оставался часто наедине с леди Джудит. Он советовался с нею касательно того, что он именовал «трусостью Люси».
— Мне кажется, она не права, — сказала леди Джудит, — но надо уметь ублажать прихоти молодых жен.
— Так, значит, вы советуете мне ехать одному? — спросил он, нахмурив брови.
— А что же вам еще остается делать? Помиритесь с ним сами, и как можно скорее. Вы же не можете повезти ее с собою как пленницу, не правда ли?
