— Он был болен, но не мертв! Разве можно убить бога?
— Да! — воскликнула та. Затем, вдруг покраснев, проговорила: — Нет, — после чего смутилась еще сильнее, поспешив отвернуться, пряча лицо в тени. — Но если Шамаш справился с ядом… — в ее голосе зазвучала надежда, пусть пока еще слабая, робкая, но, родившись, она уже не хотела покидать мир ее души. — Во всяком случае, это объясняет многое, очень многое… — продолжала она. Затем — и откуда только к ней вдруг пришла эта решительность? — быстро поднялась, сказав уверено и твердо: — Я должна его увидеть!…Хотя, — ее голова вновь опустилась на грудь, плечи поникли, — станет ли он меня слушать, когда это я, лишь я виновата во всем?
— Странно, — закрыв глаза, словно отрешаясь от всего мира, дабы лучше понять происходившее в собственной душе, молвил он.
— Что странно? — она вновь склонилась к раненому, присев рядом с ним на корточки.
— Все мы — жертвы. Откуда же это чувство вины? Может быть все потому, что Губитель заставляет нас думать так? Ему нужна наша боль, Он хочет, чтобы мы во всем винили себя, очищая своей кровью Его, главного виновника всех бед…
Нинти взглянула на него с удивлением. Она раньше не задумывалась над этим. А ведь…
— А ведь ты прав… — наконец, проговорила девушка. Однако, спустя несколько мгновений, Нинти вновь, тяжело вздохнув, качнула головой: — Но даже если это так, то только лишь отчасти… Возможно, он усиливает мою вину, но я… Моя душа тоже не бела… И с этим ничего не поделаешь… — она хотела сказать что-то еще, но тут до них донесся яростный вскрик Сати, которая очнулась от забытья, покинув край безмятежных грез и вернулась в реальный мир лишь затем, чтобы сразу же столкнуться лицом к лицу со всей его болью и ужасом.
— Не подходи ко мне! — напуганным зверьком она метнулась в сторону, забилась в самый угол, сжалась, прячась от друга так поспешно, словно тот обратился у нее на глазах в безжалостного, всепожирающего демона.
— Сати, послушай меня, — тот двинулся следом.
— Стой на месте! — она выставила вперед руку, защищаясь. — Еще один шаг, и я… я, — пальцы другой руки обшаривали камни, ища что-то, способное стать ей оружием.
— Хорошо, хорошо, — Ри поспешно остановился. — Если ты хочешь… Только, прошу, выслушай меня! Мы…
— Нет! — вскрикнув, она зажала ладонями уши. — Не хочу! Замолчи! Оставь меня в покое! Зачем ты потревожил мою душу! Еще немного, и она улетела бы в прекрасный сказочный край, прочь из этого жуткого мира! — Сати в голос разрыдалась. Слезы катились у нее по лицу большими блеклыми каплями, быстро чертя на щеках неровные тропы, срываясь вниз с подбородка, носа, отдавая всю свою горечь губам. — Я хочу умереть! Прямо сейчас! Чтобы все закончилось! О боги, убейте меня! Мне больше незачем жить! — она выкрикивала слова как строчки заговора, стремясь вложить в них всю свою веру и боль.
Вздохнув, Нинти качнула головой.
— Стало только хуже, — не сводя взгляда с караванщиков, проговорил Ларс. — Что же такое сотворил с ними Губитель?
— Не спрашивай их об этом, — девушка склонилась к нему, зашептала чуть слышно, не желая, чтобы дух темницы донес ее слова до несчастной, обращая в горький источник новых бесконечных страданий, — если тебе хоть немного их жаль.
Тем временем Ри заговорил вновь:
— Сати… Давай забудем обо всем… Мы… Мы сможем… Мы должны… Чтобы как-то жить дальше…
Но та лишь упрямо качала головой из стороны в сторону, не слушая его, зажмурив глаза, не желая даже видеть, словно сам его образ резал сердце, как острый нож хрупкую плоть.
Юноша двинулся к ней, опустился рядом на колени, протянул руки, чтобы обнять подругу, прижать к себе, делясь своим теплом и покоем, но та, едва ощутив прикосновение пальцев, вздрогнула, обжегшись об их пламень, рванулась, спеша убежать, скрыться…
Сати вскочила на ноги, с силой оттолкнула от себя Ри, который, не ожидавший удара, упал, остался позади, успев лишь крикнуть вслед метнувшейся прочь тени:
— Сати!
Он не знал, что еще сказать, что сделать, как удержать от безумия душу подруги, как не скатиться в его объятия самому, следуя за нею…
Сати заметалась по темнице, словно дикий зверь, пойманный среди бесконечности пустыни и посаженный в крохотную клетку. Ее сердце яростно билось в груди, глаза горели ужасом. Она вся целиком была во власти нервного возбуждения. Руки дрожали, зуб не попадал на зуб, внутри все похолодело, нить души истончилась, зазвенела струной, готовая вот-вот порваться, на лбу выступила испарина…
Эти камни подземелья… Ей казалось, что они сползают все ниже и ниже, давят на плечи, не позволяя выпрямиться, сильнее и сильнее пригибая к земле, чтобы уже очень скоро раздавить под своей тяжестью. И нигде не было видно выхода: ни норки, ни хоть совсем малюсенького отверстия, через которое был бы виден белый свет.
Ужас нарастал. Дышать становилось все труднее…
Караванщице привиделось, что госпожа Кигаль уже заточила ее в свои мрачные пещеры, не знающие свободы и спасения. На века. Навсегда…
— Нет! Нет! — она бросилась на стены, стала царапать их когтями, пытаясь вырваться. — Это несправедливо! Я ведь не виновата! Я ни в чем не виновата! — а слезы все катились и катились из глаз. И им не было ни конца, ни края…
Ларс шевельнулся, пробуя подняться, но Нинти удержала его:
— Ты ничего не сможешь сделать, — проговорила она. Голос девушки был полон грусти. Голова опустилась на грудь, роняя один вздох за другим.
— Я должен хотя бы попытаться. Может быть она поймет… — он силился встать. — Помоги мне.
— Нет, — она положила руку ему на плечо, надавила, осознанно причиняя боль.
У Ларса помутнело в глазах, дыхание перехватило с губ сорвался стон.
— Прости, — прошептала Нинти, ладонью другой руки, полной ласки и целительной прохлады, касаясь горячего лба горожанина. — Я понимаю, тобой движет забота, — ее голос был тих и задумчив. — Но ты должен знать: у тебя ничего не выйдет. Да, ты смог вернуть Ри, помог ему найти нечто, удерживающее его на краю бездны. Но с ней все иначе. Она видит мир по-другому, по-другому чувствует его… Она не допускает и мысли о том, что сама виновата во всех свалившихся на нее бедах и ищет виновных среди окружающих, ненавидит их, презирает…
— Ты говорила, что не способна исцелить раны души. Почему же ты так уверена, что понимаешь их природу?
Она заставила его замолчать, прижав пальцы к губам.
— Я знаю, — глаза смотрели на него, не мигая, — я вижу душу. Ее цвета, ее движение… Ты не поможешь девочке, лишь усилишь ее боль и отчаяние. Сейчас… Сейчас она не замечает никого, кроме себя и его, — она кивнула в сторону караванщика, все еще сидевшего на том самом месте, куда его оттолкнула рука подруги. — Ей кажется, что они в этой темнице одни. Никто не видел ее унижения, не знает ее отчаяния, не осуждает за слабость. Ее последняя надежда, желание — скрыть правду, сохранить все в тайне. Если она лишится и этого… — Нинти безнадежно качнула головой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
