В своих романах о Штирлице, напечатанных как раз в застойные годы, Семенов сделал героями своих хроник, обращенных отнюдь не к элитарному читателю, Постышева, Блюхера, Уборевича, Кедрова, Уншлихта, Петерса, Краснощекова, Янсона, Крестинского. В романе «Бриллианты для диктатуры пролетариата» Семенов привел ленинское письмо к Дзержинскому, в котором Владимир Ильич писал: «Добавить отзывы ряда литераторов-коммунистов (Стеклова, Ольминского, Скворцова, Бухарина и т. д.)». Кто-то может возразить: что за мужество?! Ведь не кого-нибудь, а Ленина цитировал! Отвечу: далеко не всякую ленинскую цитату дозволялось в те годы публиковать.
— И как человеку, и как писателю, — продолжает Семенов, — очень много мне дала журналистика. И сегодня временами тянет отложить в сторону рукопись повести или романа и поработать на газету. Журналист фиксирует факт, осмысливает его, идет по горячему следу… Законы работы у политического репортера и у писателя, пишущего на те же темы, одинаковые. Анализ прессы, определение темы, тенденции, направления, выработка стратегии поиска, нахождение нужных людей, умение войти с ними в контакт и разговорить их, работа с фактами и, наконец, организация собранного материала в статью, дневник, книгу…
Как журналист я работал на Памире, в МУРе, летал в Якутск, Пекин, Владивосток, Душанбе. Навсегда благодарен «Правде» за то, что был командирован к бойцам Вьетнама, партизанам Лаоса, в Никарагуа, Анголу, Мозамбик…
А. Ч. А когда возникла идея написать «политические хроники»?
Ю. С. К теме революции привели меня журналистские дороги. Стержень, какое-то предчувствие темы уже жило во мне, нужна была еще и внешняя побудительная причина. Однажды, по командировке «Огонька», я оказался в Красноярске, и ребята из областного архива, куда я «намылился», памятуя о своем историческом образовании, в буквальном смысле слова высыпали мне на стол неразобранные документы — сотни писем ссыльных большевиков. И я прикоснулся к святому…
Оттуда улетел на Дальний Восток, где во времена революции работали В. К. Блюхер и П. П. Постышев. Вспомнил и ленинские слова: «…ведь Владивосток далеко, но ведь это город-то нашенский…» Мне захотелось понять события 1921 года, историю создания «буферного» государства ДВР, проанализировать, каким образом была проведена американцами и японцами операция по оккупации Владивостока, что предшествовало освобождению города от белогвардейцев и интервентов.
Дело оставалось за малым: мне нужен был герой. Его следы я увидел вначале в одном документе. Постышев пишет Блюхеру и Краснощекову: «В. К.! Я вчера через нейтральную зону забросил во Владивосток человека, присланного ФЭДом[8]. Очень молод, производит прекрасное впечатление, интеллигентен, знает иностранные языки».
Позже наш прекрасный писатель Всеволод Никанорович Иванов — в начале двадцатых годов редактор газеты во Владивостоке — рассказал мне, что у него работал ответственным секретарем блестящий молодой человек, этакий красавец лет двадцати, прекрасно изъяснялся по-английски, по-французски, по-немецки. А потом, когда пришли красные, его видели вместе с Уборевичем в театре на «Борисе Годунове». А после он исчез… Так я нашел подтверждение записки Постышева; оставалось только дать моему герою имя.
Всеволод Владимиров, он же — Исаев.
Бывает так: полюбишь героя и никак не можешь расстаться с ним. Так вышло и у меня с Исаевым. Дело, однако, не только в авторской любви. Люди поколения Исаева, и таких было много, прошли через важнейшие события XX века. То, что Исаев стал героем двух больших циклов романов «Альтернатива» и «Позиция», ни в коей мере не есть натяжка: я не грешу против истины, ибо пишу о возможных вариантах одной судьбы.
Роману Кармену принадлежит следующее размышление о любимом герое Ю. Семенова Исаеве — Штирлице: «От романа к роману Ю. Семенов прослеживает становление и мужание Максима Исаева, коммуниста, солдата, антифашиста. Мы видим Исаева — Штирлица во время гражданской войны в Испании; в дни боев под Уэской и Харамой мы с Михаилом Кольцовым встречали таких Штирлицев — замечательных дзержинцев, принявших бой с гитлеровцами, первый бой, самый первый. Читатель будет следить за событиями, разыгравшимися в тревожные весенние дни сорок первого года, когда Гитлер начал войну против Югославии, — роман «Альтернатива», написанный Ю. Семеновым в Белграде и Загребе, открывает множество неизвестных доселе подробностей в сложной политической структуре того периода; мы видим Штирлица в самые первые дни Великой Отечественной войны, мы встретимся с ним в Кракове, обреченном нацистами на уничтожение, мы поймем, какой вклад внес Штирлиц в спасение этого замечательного города, помогая группе майора Вихря, мы следим за опаснейшей работой Штирлица в те «семнадцать мгновений весны», которые так много значили для судеб мира в последние месяцы войны, когда я, фронтовой киножурналист, шел с нашими войсками по дорогам поверженного рейха»…
Его книги бескомпромиссны в отстаивании идейных позиций антифашизма.
«Распространенное мнение, что труд историка — труд кабинетный, тихий, спокойный, — мнение отнюдь не верное. Историк подобен хирургу, зодчему, военачальнику — он всегда в поиске, он ощущает в себе страстное столкновение разностей, из которых только и может родиться единая и точная концепция того или иного эпизода истории…
Юлиан Семенов, высаживавшийся на изломанный лед Северного полюса, прошедший в качестве специального корреспондента «Правды» пылающие джунгли героического Вьетнама, сражавшийся бок о бок с партизанами Лаоса, передававший мастерские репортажи из Чили и Сингапура, Лос-Анджелеса и Токио, из Перу и с Кюрасао, из Франции и с Борнео, знавший затаенно-тихие улицы ночного Мадрида, когда он шел по следам бывших гитлеровцев… живет по-настоящему идейной жизнью… Создавая свои политические хроники, Юлиан Семенов прошел все дороги своего героя: я помню, с какой настойчивостью он выступал против «отца душегубок» Рауфа, скрывавшегося от справедливого возмездия на Огненной Земле, в Пунта-Аренасе, я помню, как вместе с перуанским антифашистом Сесаром Угарте он разоблачал подручного Кальтенбруннера — гестаповца Швендта, затаившегося в Лиме…»
А. Ч. На наших глазах происходит весьма парадоксальное явление: в течение сорока с лишним послевоенных лет на Западе вошло в жизнь и успело повзрослеть не одно поколение, воспитанное как бы вне истории…
Ю. С. Почему только на Западе? Сколько лет поколениям нашей молодежи навязывалась историческая легенда вместо подлинной истории?! Общество лишалось действительного исторического знания по самым кардинальным вопросам.
А. Ч. Не комплимента, а истины ради уточню: вы были среди тех, немногих, кто этому противостоял. И вовсе не руководствовались «реестриком разрешенных имен», негласным, конечно… Трудно было?
Ю. С. Цикл хроник «Альтернатива» я начал писать именно в шестидесятых, когда решили вновь забыть историю. Среди мотивов — протест против такого насилия над историей был непоследним. Что касаемо трудностей, отвечу словами Александра Фадеева из «Разгрома»: «…нужно было жить и исполнять свои обязанности». К тому же я и не из пугливых…
Переиначивание истории Октября продолжалось извращением истории первых лет революции. Изымались имена, коллизии, события… История мертвела. И это приводило к удручающим последствиям. Вот что пишет Олег Ефремов, вспоминая работу над спектаклем «Так победим!»: «Мы сознаем недостатки своего спектакля. Главное, не удалось показать реальное историческое окружение Ленина — на это «инстанции» не пошли, и у нас действуют Первый, Второй, Третий, а не Шляпников, скажем, или Сокольников… Критики, видевшие «Так победим!» в Австрии, справедливо заметили: «Почему же Ленин с анонимными противниками спорит, словно с манекенами? Это умаляет его заслуги».
Запад замечал наш политический проигрыш! Вот как дело оборачивалось…
И последствия не заставили себя долго ждать. Возникшее на почве неоднократного переписывания истории невежество способствовало появлению и беспамятного общества «Память», и странных «неомарксистов», и «ультралеваков», и «люберов» с «рокерами».
Увы, процесс оздоровления истории далеко еще не закончился: к примеру, в конце восемьдесят седьмого года читаю газету: на второй полосе дана информация о первом наркоме иностранных дел. О ком речь? О Георгии Чичерине. Не был замечательный ленинец Георгий Васильевич Чичерин первым народным комиссаром по иностранным делам. Был вторым. Первым — Л. Д. Троцкий. Не был первым наркомом внутренних дел Григорий Иванович Петровский. Был вторым. Первым — А. И. Рыков. Не был первым председателем ВЦИК Я. М. Свердлов. Был вторым. Первым — Л. Б. Каменев.
