— Такое произошло не только с нами, — хмуро сказал Герман.
— Конечно. Поэтому надо принять, что мы проиграли, но отыгрыша уже не будет: война окончена. А ты, Гера, подался в партизаны.
— Не совсем так, Володя…
И Герман начал рассказывать Володе о Танюше и своей жизни. Герман рассказал о том, что с ним случилось вчера — про Владика Танцорова, и о том, что с ним случилось вообще — как он уткнулся лбом в безысходность. Рассказал, что его жена угасает, а он ничего не может поделать: для него в мире кончились дороги, и потому он придумал бежать в Индию.
— Я хочу попросить тебя, Володя… Если у меня не получится… Мне надо, чтобы она узнала, зачем я всё это сделал. Расскажи ей, пожалуйста. Не хочу для неё стать пропавшим без вести — хуже этого не бывает.
Они стояли на платформе под фонарём. С непроглядно‑чёрного неба сеялся мелкий снег, пылью висел в воздухе. Мимо плыли длинные вагоны с полутёмными окнами. Через платформу тащило клочья белого пара.
— Конечно, я всё ей объясню, Герыч, — кивнул Володя. — Только ты не прав. Ты решил искупить все грехи мира хотя бы перед одним человеком. Но это тебе нужна Индия. А твоей жене нужен ты сам. Подумай ещё, Немец.
«Подумай ещё, Немец». Он подумал.
Где‑то после полудня на какой‑то степной станции он сошёл с поезда, и поезд уехал дальше — в Самару, а он взял билет обратно до Батуева. Он испытывал неимоверное облегчение. Он говорил себе, что Танюшу нельзя оставлять одну и ему нужно быть рядом хотя бы невидимым. И всё это было правдой. Но он даже себе не признавался, что последней песчинкой, которая перетянула чашу весов, была невозможность находиться вдали от денег.
Глава четвёртая
Егора Быченко хоронили на Затяге, на мемориале «афганцев», — всё же не простой ветеран, а руководитель организации и орденоносец. Впрочем, мемориала пока ещё не возвели; имелся только участок с десятком недавних могил. Эти могилы уже не вызывали недоумения — типа «как же так, парни выжили в Афгане и погибли дома?» Да всё понятно. Недоумение осталось где‑то в прошлом, когда хоронили Гудыню. Но кто сейчас помнит Гудыню?
На похороны съехалась большая толпа — даже удивительно, потому что Егор был человеком тяжёлым и недружелюбным. Парковку у ворот кладбища заполнило стадо машин: дорогие тонированные джипы, дешёвые «девяты» и «форды», автобусы. Конечно, были и «барбухайка» с «трахомой».
Гроб водрузили на специальную скамейку возле могилы, чернеющей среди снега. Мимо ходил поп и что‑то пел, со звяком раскачивая на цепочке дымящееся кадило. Егор лежал в форме десантника, странно напряжённый, точно готовился к прыжку с парашютом. Билл Нескоров держал подушечку с орденом Боевого Красного Знамени. Заплаканная Лена Быченко пришла в длинной песцовой шубе и в кружевном чёрном платочке; Лену ненавязчиво опекал Щебетовский, будто оказался самым разумным из товарищей Егора. Каиржан, Уклонский и Завражный произнесли над гробом краткие речи. Не сговариваясь, на похороны они надели бушлаты и камуфляж. Вообще в толпе многие были в камуфляже — решили, что так правильно.
Басунов стоял в третьем ряду и слушал, как парни переговариваются.
— Как это Быченку в полном трамвае ухлопали, и свидетелей нет?
— Не слышу, чего Гайдаржи говорит. Грозится, что отомстим?
— Кому мстить? Одни говорят — спортсменам, другие — Бобону…
— Когда «беретта» Егора всплывёт, тогда узнаем, с кем война.
— Войны не будет, парни, — оглянувшись через плечо, негромко и хмуро сказал Вася Колодкин. — «Коминтерн» ни при чём, Быченко разжаловали. Это его личные разборки, а не наши общие. Егор заигрался с бандосами.
— А там что за тётка? — Парни сменили тему. — Мать, что ли, евонная?
— Первая учительница.
Кроме первой учительницы, на похоронах присутствовал полковник из военкомата: он привёз с собой небольшой духовой оркестр и комендантский взвод. Полковник тоже сказал какие‑то слова, потом гроб закрыли крышкой и опустили в яму; парни бросили по горсти земли, и могильщики принялись махать лопатами. Заиграл траурный марш. Женщины в толпе заплакали.
Над свежим холмиком выстроился комендантский взвод с карабинами, полковник отдавал команды — и солдаты слаженно троекратно бабахнули в хмурое февральское небо: Егора провожали с воинским салютом. А потом «афганцы», рассыпавшиеся по чужим могилам, вдруг достали своё оружие и тоже принялись палить в низкие тучи. Эти выстрелы не были данью памяти о Егоре, скорее, они означали, что «афганцы» не желают никому покоряться. Солдаты, да и полковник, оробели от такой вызывающей боеготовности.
Когда толпа двинулась к машинам, Басунов выбрал момент и отозвал Гайдаржи на пару слов. Они встали возле обелиска Великой Отечественной войны (мемориал Афгана продолжал мемориал Второй мировой). Барельеф на подножии обелиска занесло снегом; снег лежал в глазницах и во рту огромного лица кричащей Родины‑матери; Вечный огонь погас, и его звезда с форсункой, забитой льдом, исчезла под сугробом.
— Слушай, Каиржан, а кто будет вместо Егора? — спросил Басунов.
— Вообще‑то я хотел назначить Виталю Уклонского, — сказал Каиржан, уже догадываясь, что предложит Басунов. — А у тебя есть варианты?
— Назначь меня, — спокойно и серьёзно попросил Басунов.
— А почему тебя, Виктор? — осторожно улыбнулся Каиржан.
— Потому что на тебе долг за бомбу в больничке. Ты же сам говорил, что нам все должны, а долги нельзя прощать. Я и не прощаю, как ты велел.
У Басунова был озабоченный вид, словно он хотел помочь Каиржану справиться с проблемой. Он нашёл аргумент про долги и ощутил за собой право надавить на Гайдаржи. А Гайдаржи, конечно, не повёлся на разводку, однако оценил заход Басунова. С Быченко у Витюры шантаж не прокатил бы, подумал Гайдаржи, но лично ему было проще согласиться. Не всё ли равно, кто станет командовать бойцами «Коминтерна» — Басунов или Уклонский?
— Ну хорошо, Виктор, — Гайдаржи пожал плечами. — Давай по‑твоему. Но сделать тебя членом Штаба я всё равно не смогу.
— Понятно, — сухо кивнул Басунов. — Мне пока достаточно.
Через несколько дней Гайдаржи назначил Басунова на место Быченко. А новым членом Штаба «Коминтерна» вскоре стал майор Георгий Николаевич Щебетовский — скромный директор Фонда помощи ветеранам Афганистана при администрации Шпального рынка. Басунов быстро сообразил, что тихая должность директора Фонда — не то, ради чего стараются люди из Конторы.
Рутинная работа силового подразделения «Коминтерна» заключалась в охране командиров и в объезде фирм, которые действовали под прикрытием «афганцев», проще говоря, в сборе дани. Басунов получил чёрный «гранд чероки», почти новый, но с заделанной пулевой пробоиной в правой задней двери. Раскатывая на джипе по городу, Басунов думал о Щебетовском.
Майор появился в «Коминтерне» с темой льгот на алкоголь и табак. На теме быстро поднялся Гайдаржи, который раньше никогда не лез в лидеры организации. И сразу рухнул Быченко… Так кто же рулит «Коминтерном»? Гайдаржи или Щебетовский? И чего хочет подозрительный майор?..
Он сам установил контакт с Басуновым. Как‑то весной, когда Басунов подъехал за выплатой к ресторану «Шаолинь», из ресторана вместо хозяина вышел Щебетовский и постучал в тонированное стекло джипа.
— Это сумма за апрель, — пояснил он, двумя пальцами подавая Басунову в окно толстый конверт. — Подвезёте меня, Виктор Борисович?
Он сел на переднее сиденье и аккуратно пристегнулся ремнём.
— Давно следовало познакомиться поближе, — заговорил Щебетовский, когда они поехали. — Я навёл кое‑какие справки о вас. Впечатляет. Но уверен, что канистра взрывчатки — не единственная ваша услуга общему делу.
Басунов молчал, сжимая руль. Он понял, что Щебетовский цепляет ему поводок. Ничего‑ничего. Пусть майор думает, что контролирует его, лишь бы приблизился на необходимое расстояние. С короткой дистанции будет видно, кто кем управляет. Он, Витька, не целочка, и майор у него не первый парень.
— Работать я умею, — глухо сказал Басунов, лишь бы что‑то сказать.
Щебетовский закурил. Он был убеждён, что просчитал этого бульдога. Лакей с амбициями. В пределе — самолюбивый киллер. Такой всегда делает больше, чем приказано, чтобы продемонстрировать свою незаменимость; на переборе его и можно подловить, а потом использовать в своих целях.
— Я хотел вам сказать, Виктор Борисович, что у Егора Быченко осталось недоделанное дело. Не какой‑то там великий подвиг, а так, мелочь, но она важна для реноме «Коминтерна». Видели пожилую женщину на похоронах?
— Первую учительницу? — вспомнил Басунов.
— Да, но она не первая учительница. Она директор школы, где Быченко учился все десять лет. Она приходила попросить «Коминтерн» о помощи, но Егор не успел помочь. А я прошу вас решить проблему её школы.
