Заседание дисциплинарной комиссии продолжалось полтора часа. Фальконе получил выговор, чем остался весьма доволен, так как сумел доказать, что никакого заговора в высших эшелонах ватиканской бюрократии не было и в помине, а если он и существовал, то полиции об этом ничего не известно. Комиссию глубоко тронуло искреннее горе инспектора по поводу гибели верных товарищей. Таким образом, дисциплинарная комиссия выдала ему кредит доверия и не стала строго наказывать за допущенные ошибки. Все обошлось. Во всяком случае, сейчас.
После того как члены комиссии вынесли свой вердикт, который, кстати, был подготовлен заранее, к Фальконе подошел комиссар полиции, взял под руку и отвел в сторону.
– В наше время, Лео, – тихо сказал он, – никто не может чувствовать себя неприкосновенным. Сейчас все изменилось, поэтому будьте осторожны. В следующий раз я ничем не смогу вам помочь.
Фальконе опустил ресницы, чтобы комиссар не заметил у него в глазах насмешливые искорки. Оба отлично понимали: если бы инспектор провалился на дисциплинарной комиссии, то вскоре подобная участь постигла бы и комиссара.
– Понимаю, синьор, – деликатно ответил Фальконе, слегка поклонился и быстро зашагал по коридору, думая о том, что ожидает его впереди.
Вернувшись в полицейский участок, Фальконе занялся привычными делами, но только лишь для того, чтобы показать подчиненным: вот, мол, я остался при должности. В течение часа он изучал отчеты об облаве на наркоторговцев и о нападениях на туристов, а ровно в полдень надел плащ и покинул здание полиции.
Крематорий находился неподалеку от Новой Аппиевой дороги, что примерно в двух километрах от сельского дома Марко Косты. Подъехав к мрачному зданию, он принялся наблюдать за происходящим через ветровое стекло. Похоронная процессия состояла преимущественно из мужчин в черных костюмах. Их было человек двадцать, не более того. Они шли за высокой женщиной в траурном одеянии, которая толкала инвалидную коляску.
Фальконе просидел в машине около тридцати минут, слушая радио и размышляя об этих похоронах Конечно, это был всего-навсего обычный ритуал, знакомый ему еще с тех пор, как он, молодой сыщик, попал в крематорий, расследуя несчастный случай. Именно тогда он понял нехитрую схему работы этого заведения. Все происходило по давно заведенным правилам и было организовано так плохо, что родственникам могли вручить урну с прахом совершенно постороннего человека. Докопаться до истины было нельзя. Да и кто в ней нуждается, в истине? Ни один нормальный человек не станет требовать сертификата качества на горстку пепла. Цель процедуры заключалась в том, чтобы облегчить страдания родных и близких, смягчить горечь утраты для живущих. А все остальное мало кого волнует.
Дверь крематория открылась, и участники похоронной процессии вышли во двор. Через минуту кавалькада черных машин направилась к фермерскому дому отца Ника. Фальконе последовал за ними, остановил машину неподалеку от дома, но так, чтобы ее никто не видел. Через три часа, дождавшись, когда ферму покинет последний гость, Фальконе вышел из машины, огляделся по сторонам и нервно сглотнул. Как не хотелось ему подвергать себя этому испытанию! Он подошел к воротам.
– Он не хочет вас видеть, – тихо сказала аккуратная и по-старомодному привлекательная женщина в черном платье. Она не скрывала своего горя и постоянно вытирала глаза.
– У него нет выбора, – буркнул Фальконе, не замедляя шаг.
Возле инвалидной коляски стоял небольшой столик, на котором возвышалась почти пустая бутылка "Бароло". Рядом с ней стояли два пустых стакана, а чуть дальше – алебастровая урна с прахом. Она так ярко сверкала на солнце, что создавалось впечатление, будто сделана из пластика.
Фальконе подошел к столику, налил себе немного вина и посмотрел на сидящего в коляске человека.
– Ник, у вас странные привычки для инвалида. На ту жалкую пенсию, которую мы вам платим, невозможно купить несколько ящиков такого дорогого вина.
Ник выглядел ужасно. Из-за неподвижного образа жизни он набрал много лишнего веса и теперь напоминал розовощекого пухлого медвежонка. Фальконе хорошо знал, что случается с полицейскими, которые по той или иной причине уходят в отставку и не знают, чем заняться в свободное время, но никогда не думал, что нечто подобное произойдет с Ником.
– Зачем вы явились? – спросил Ник сухим надтреснутым голосом, посмотрев на бывшего шефа мутными глазами.
Фальконе вынул из кармана белый конверт:
– Я принес вам письмо. Оно было обнаружено в дорожной сумке, о которой вы даже не догадывались. Должен сразу сказать: лично я не имею к этому ни малейшего отношения. Я получил отпуск и в течение последних двух недель валялся на пляже в Сардинии. Думаю, вы слышали об этом.
Ник Коста посмотрел на длинный белый конверт с авиамаркой, где круглым женским почерком был выведен адрес его фермерского дома. Конверт был аккуратно вскрыт.
– Вы знаете, где они сейчас?
Фальконе бросил взгляд на штемпель.
– Письмо отправлено из Флориды, но я думаю, там их уже давно нет. Уехали в какой-нибудь другой штат. В письме нет ни малейшего намека на их местонахождение. Я до сих пор не могу понять, как Денни и Саре удалось обвести всех вокруг пальца и незаметно ускользнуть не только из церкви, но и из страны. Конечно, у кардинала была с собой огромная сумма денег, но это еще ни о чем не говорит. Вполне возможно, что у него намного больше друзей, чем мы предполагали. Американцы говорят, что постоянно ищут его, разумеется, по нашему запросу, но, думаю, эти мерзавцы нагло врут нам. Полагаю, что отец с дочерью получили новые имена и живут по новому адресу, пообещав кому надо вечно держать рты на замке. Вряд ли нам когда-нибудь удастся увидеть их снова. Конечно, я могу ошибаться, что иногда случается, как вы сами понимаете, но в данном случае вряд ли.
Ник продолжал смотреть на конверт, понимая, что в нем нет для него ничего важного, ничего такого, что могло бы облегчить душу. Если бы в нем была хоть какая-нибудь важная информация, полиция ни за что на свете не передала бы ему это письмо.
– Оставьте его себе, – предложил Фальконе, пододвигая конверт к Нику. – Как я уже сказал, лично я не имею к этому делу никакого отношения. Письмо личное, полиция обязана передать его по назначению.
Ник вынул из конверта лист белой бумаги, на котором было выведено всего пять слов: "Я думала, что ты погиб".
Фальконе молча наблюдал за ним, пытаясь разгадать его реакцию.
– Я ее понимаю, – хитро прищурился он. – Мы тоже тогда подумали, что вы погибли. Мы просто забыли, какой вы упрямый и живучий паршивец.
– Сожалею, что разочаровал вас.
– Эй, парень, – ободряюще ухмыльнулся Фальконе, – хочешь получить добрый совет? Человек в инвалидной коляске ни в коем случае не должен опускаться до жалости к себе. Это погубит его.
Ник протянул руку за бутылкой и налил себе полстакана вика.
Фальконе подвинул стул и уселся напротив.
– Если откровенно, Ник, – начал он, – то мы все очень рады, что ты выкарабкался. Однако сейчас ты выглядишь не самым лучшим образом. Такое впечатление, что ты опять умер.
– Кто так говорит? – вяло поинтересовался Ник. – Ты, твои друзья, Ханрахан?
– Нет, только я, – улыбнулся Фальконе. – Никто не знает, что я здесь. Что же касается Ханрахана, то он вернулся в свою Ирландию и не подает никаких признаков жизни. Конечно, рано или поздно он еще даст о себе знать, но пока предпочитает не высовываться. Такие люди, как он, очень нужны Ватикану. К тому же, если хочешь знать, он никогда не был моим другом. Не был и никогда не будет.
Ник задумчиво посмотрел на стройные ряды деревьев в саду. У Фальконе создалось впечатление, что он его не слушает.
– Я слышал по радио, что тебя вызывали на дисциплинарную комиссию и влепили выговор, – тихо сказал Ник, поворачиваясь к собеседнику. – Ты легко отделался, надо сказать. И все вы легко отделались, кроме Джино Фоссе.
– Да, можно и так считать, – согласился с ним Фальконе.
– А как еще можно относиться к этому делу? – возмутился Ник.
Фальконе равнодушно пожал плечами. Он устал от этого разговора и хотел поскорее закончить его.
– Зачем ты приехал? – спросил Ник.
– Не хочу больше жертв. На моей совести и так много человеческих жизней. Ник... – Фальконе замолчал и посмотрел на стакан, как будто в нем мог найти нужные слова. – Я очень сожалею о смерти твоего отца. Я никогда не видел его, но те люди, которые его хорошо знали, говорят, что это был добрый и честный человек. Конечно, ты можешь унаследовать его инвалидную коляску, как унаследовал усадьбу, и даже его личностные качества, но я не думаю, что это лучший выход из положения. Не засиживайся в этом кресле, тебя ждут большие дела.
Ник ничего не ответил и одним глотком выпил оставшееся в стакане вино.
Фальконе пододвинул к нему стул и наклонился вперед.
