— Ой, да брось! Австралия — большая страна.
— Но ведь ее даже здесь нашли. Разве не так?
— Ну, я не знаю…
Старшая медсестра наклонилась над письменным столом:
— Чарльз, она хорошая медсестра. И хорошая девушка. Только подумай, как много она сделала для твоих людей. Вспомни о Петерсене и Миллсе. Вспомни об О’Халлоране и его ужасных ранах.
— Я знаю.
— Тогда что за беда? У парня нет денег. Ведь так? И ты сказал, что семьи у него тоже нет. — Она слегка понизила голос. — Тебе не хуже моего известно, как он болен.
— Кому, как не тебе, знать, что я изо всех сил пытался отговорить его от этой затеи. Взять для начала треклятую писанину!
— Но ты ведь на короткой ноге с голландцами. Сам говорил. Они подпишут все, что ты им подсунешь.
— А ты уверена, что это разумная идея?
— Конечно. Он будет счастлив, а для нее это спасительная соломинка. Тогда она сможет официально уехать в Англию. Станет там замечательной медсестрой. Ну и что тут плохого?
Чарльз Бейли тяжело вздохнул. Поставил стакан на письменный стол и повернулся к старшей медсестре:
— Одри, тебе совершенно невозможно отказать.
Она улыбнулась с видом победительницы.
— Я делаю то, что должна, — сказала она.
Капеллан оказался прагматичным человеком. Он настолько устал от чужих страданий и боли, что уговорить его оказалось плевым делом. Молодая медсестра, которой он, кстати, всегда благоволил, была олицетворением всепобеждающей любви, сказал он себе. И если это поможет страдающей душе рядом с ней хоть на время забыть об ужасах последних недель, то Господь наверняка поймет и простит его. И когда старшая медсестра рассыпалась в благодарностях, он ответил, что Всевышний — самый большой прагматик из всех, кого они знают.
Троица мысленно поздравила себя с соломоновым решением и — терзаемая некоторой неуверенностью, как будет воспринят сей план главными действующими лицами, — решила пропустить еще по стаканчику за успех его реализации в кабинете старшей медсестры. Исключительно для медицинских целей, сказала старшая медсестра, отметив некоторую бледность капитана Бейли. Она не выносила мужчин с нездоровым цветом лица: у нее сразу же возникало желание проверить их на наличие заболеваний крови.
— Единственная проблема с моей кровью — это то, что в ней явно не хватает алкоголя, — пробурчал капитан Бейли.
Они выпили за сестру Льюк, за ее будущего мужа, за окончание войны и заодно за Черчилля. Сразу после десяти они, держась неестественно прямо и более скованно, чем до обильных вечерних возлияний, вошли в госпитальную палатку.
— Она в палате B, — сообщила им медсестра, читавшая за ночным столиком книжку.
— С капралом Маккензи, — повернувшись к капитану Бейли, с неприкрытым торжеством в голосе сказала старшая медсестра. Теперь их план точно сработает. — Вот видите!
Они прошли по песчаному проходу между кроватями, стараясь не беспокоить спящих пациентов, и отодвинули занавеску над входом в следующую палату. Капитан Бейли на секунду замер, чтобы, чертыхнувшись, прихлопнуть севшего на шею комара. Затем вся троица остановилась.
Услышав, что кто-то вошел, сестра Льюк подняла голову и обратила на них непроницаемый взгляд своих широко распахнутых глаз. Склонившись над постелью Альфреда Чоки Маккензи, на три четвери затянутой москитной сеткой, она закрывала ему лицо белой простыней флотского образца.
Эвис спала, когда морпех вернулся с двумя кружками уже горячего чая. Он дважды постучался, не поднимая глаз, вошел в комнату и поставил кружки на столик между койками. В душе у него теплилась слабая надежда, что женщина из вспомогательной службы тоже окажется здесь.
Фрэнсис стояла возле спящей Эвис и, увидев его, подскочила от неожиданности. Щеки ее слегка порозовели. Вид у нее был измученный. Еще пару часов назад он поддался бы порыву прикоснуться к ней. Но теперь, когда он услышал ее рассказ, у него пропало все желание это делать. Он отступил к двери и остался стоять — ноги расставлены, плечи развернуты, — словно желая укрепиться в своем решении.
— Я… Я вас не ждала, — сказала она. — Думала, что у вас другие дела.
— Простите, что задержался.
— Доктор Даксбери меня отпустил. Соберу вещи и вернусь в каюту. А вот Эвис, скорее всего, останется здесь на ночь. Возможно, я еще приду, чтобы проведать ее. У доктора некоторая запарка с работой.
— Она в порядке?
— Она поправится, — ответила Фрэнсис. — Я собиралась поискать Мэгги. Как она там?
— Не слишком хорошо. Собака…
— О… — У Фрэнсис вытянулось лицо. — О нет! Неужели она сейчас совершенно одна?
— Не сомневаюсь, она обрадуется, если вы составите ей компанию.
Она так и не успела переодеться, и ему до боли в груди хотелось стереть грязный потек у нее со щеки. Он поспешно заложил руки за спину.
Тогда она сделала шаг вперед, оглянулась на мирно спавшую Эвис и очень тихо сказала заговорщицким тоном:
— Я тут размышляла над вашими словами. О том, что война нас всех заставила делать такие вещи, которых мы теперь стыдимся. А ведь раньше, пока вы этого не сказали, я считала себя единственной, кто…
Ее слова застали его врасплох. Он попятился, не решаясь заговорить. В глубине души ему хотелось приказать ей, чтобы она замолчала, но в то же время он жаждал услышать, что она произнесет дальше.
— Знаю, мы не всегда имели возможность говорить… откровенно. Все так запуталось, и обязательства перед другими не всегда можно… — Она замолчала и посмотрела на него. — Но я хочу сказать вам спасибо. Вы… Я признательна вам за ваши слова. И буду благодарить судьбу за то, что мы встретились. — Последнюю фразу она произнесла очень быстро, как будто боялась, что потом у нее не хватит духу ее произнести.
Он вдруг почувствовал себя совершенно раздавленным.
— Да. Хорошо, — наконец обретя способность более-менее связно говорить, промямлил он. — Всегда приятно заводить новых друзей. — И, чувствуя себя ужасно неловко, добавил: — Мэм.
В разговоре возникла неловкая пауза.
— Мэм? — переспросила она.
Ее несмелая улыбка сразу исчезла, причем изменение ее мимики оказалось столь незаметным, что, будь здесь даже кто-то еще, наверное, только он один и обратил бы внимание. У меня нет выбора, хотелось крикнуть ему. Я делаю это исключительно ради тебя.
Она вгляделась в его лицо. И то, что она там увидела, заставило ее опустить глаза и отвернуться.
— Прошу прощения, — сказал он. — А теперь мне надо идти. Дела не ждут. Но… не сомневаюсь, вам понравится Англия.
— Благодарю вас. На лекциях я уже получила массу полезной информации.
Прозвучавший в ее словах упрек был точно удар под дых.
— Послушайте… — держа руки по швам, начал он. — Надеюсь, вы всегда будете вспоминать обо мне как… о своем друге. — Последнее слово прозвучало не слишком уместно.
Она часто-часто заморгала, и он от стыда за себя поспешил отвернуться.
— Морпех, это, конечно, очень великодушно с вашей стороны, но я так не думаю, — сказала она и с легким вздохом принялась складывать постельное белье аккуратной стопкой, а когда снова повернулась к нему, ее голос звенел от обиды. — Ведь помимо всего прочего, морпех, я даже не знаю вашего имени.
Маргарет стояла у ограждения в кормовой части полетной палубы, шерстяной жакет туго обтягивал ее объемистую талию, волосы падали на лицо, несмотря на накинутый на голову шарф. Она повернулась спиной к мостику, склонив голову над свертком, который держала в руках.
Свинцовые тучи, готовые в любую минуту пролиться дождем, затянули небо. За кораблем, точно привязанные невидимыми нитями, следовали огромные альбатросы. Время от времени Маргарет смотрела на свой сверток, роняя на него горькие слезы, и в результате бежевое джерси оказалось усеяно расплывшимися темными пятнышками. Маргарет неловко размазывала пятна большим пальцем, снова и снова обращаясь со словами прощения к окоченевшему тельцу.
Из-за шума ветра и надетого на голову шарфа она не слышала, как к ней подошла Фрэнсис. Маргарет не знала, как давно Фрэнсис стоит рядом.
— Погребение в море, — сказала Маргарет. — Представляешь, никак не могу собраться с духом сделать это.
— Мэгги, мне очень жаль.
Глаза Фрэнсис смотрели безрадостно. Она неуверенно дотронулась до руки подруги.
Маргарет вытерла глаза ладонью, покачала головой и охнула, словно сетуя на свою беспомощность.
Море, казалось, сливалось с небом. Серая вода становилась немного светлее у горизонта, но затем снова темнела, неразличимая на фоне низких, неприветливых облаков. И возникало странное чувство, что корабль плыл в никуда, как будто навигация осуществлялась исключительно на авось.
И вот через несколько минут Маргарет, которая так и не почувствовала себя готовой, сделала шаг вперед. Помедлила, прижав к себе маленькое тельце, причем так крепко, как никогда не рискнула бы, если бы в нем до сих пор теплилась жизнь.
