и в прошлые разы, по поводу смерти его брата Вениамина, он саркастически улыбнулся.
Сейчас, в этой квартире, где он вчера уже начал приживаться и готов был сожалеть, что её рано или поздно предстоит покинуть, Артём не находил себе места в прямом и переносном смысле. Везде углы, стены, всё неудобно, чуждо. Внутри него поднялась ненависть к обоям в комнате, он принёс с кухни нож и начал втыкать их в идиотский рисунок, но кладка была крепкой, и лезвие только гнулось.
Хотелось плакать.
Он зло бросил нож на пол. Посмотрел на него с удивлением: как он дошёл до такого? Что с ним?
Вся эта старая мебель, потолок, жалкая лепнина, свет лампочек, сиротская кухня со столом без скатерти, окна с грязными стёклами объявили ему войну.
Место всегда побеждает человека. Человек зависит от места, а место от него нет, как бы он ни пытался его изменить, приспособить к себе.
«Пора вернуться в Москву?» Мысль не выглядела спасительной. Он подошёл к вешалке, оглядел свою куртку так, будто первый раз её видел, потом снял с крючка. Почему-то показалось, что куртка ему маловата.
Небо над Петербургом нависало так низко, словно пыталось рассмотреть в городе каждую деталь, каждого человека. Температура прыгала вокруг ноля, то вверх, то вниз, ветер таил свою грозную силу, иногда развлекаясь короткими порывами. В воздухе витал дух просыпающегося после зимы моря, дух мощных рек, прорывающих лёд, готовых вернуться в своё течение. Север дремал, сам уже устав от зимы, но свой норов, скрипучий и беспощадный, до конца одолеть не мог. До весны он ещё не раз его проявит.
Артёма тянуло к Неве. Улицы теснили его. Он быстро дошёл до Невского, потом по Фонтанке до Летнего сада, дальше вдоль Лебяжьей канавки – до набережной. Здесь почувствовал себя лучше, но не настолько, чтобы нащупать какой-то выход.
От Майи пришло уже столько сообщений, что, если он не ответит, можно будет забыть о ней навсегда.
Он взошёл на Троицкий мост. Ветру тут ничего не мешало. Город выглядел разъятым: слева Ростральные колонны, за ними купола, справа уродливые высотки Выборгской стороны, впереди два тоскливых минарета мечети.
Ровно посредине моста он вынул сотовый.
Она ответила сразу. Голос до предела нервный:
– Что?
Артём растерялся. Не ожидал, что после стольких попыток связаться с ним она изобразит, что совсем не рада его слышать.
Он остановился, мимо проносились машины, трамваи, автобусы, маршрутки. Шум мешал разговаривать, но всё же его слова слеплялись с Майиными, сначала слегка, потом крепче.
Майя вырвала у него обещание вернуться как можно скорее. Не сказала, что любит, но все её слова к этому подводили. Он осознанно сдался. Наверное, в глубине души он этого желал: спрятаться всё равно не удалось, пора решать проблемы, а не бежать от них. Он болезненно возвращался к мысли, что обязан защитить её. Хотя бы и от неё самой.
Ветер подул сильнее, но не холоднее, и он всем телом впитывал подталкивающие его куда-то порывы.
Не самый лучший выбор – остановиться и задуматься посредине Троицкого моста в феврале!
Он смотрел на Выборгскую сторону, на Охту, и взгляд его набирался такой силы, что начинал видеть, чего и не было. Ему представлялось, как под этим невозможным небом с серыми разводами, с романтической мрачностью, пройдя через промзоны, пакгаузы, унылые новостройки, где-то вдалеке заканчивается город, а за ним начинается северный необильный лес, прорезанный трассами, и далее земля всё мёрзнет и мёрзнет, и в конце концов мерзлота превращается в вечную, и в этих местах уже никто почти не живёт, только пустота хранит свои морозные тайны и каждую ночь вспоминает редкие полярные экспедиции. Он стоял рядом с фонарём, и в его уставшей, теряющей по кусочкам рассудок голове рождалось видение: это не уличный фонарь, а его старший брат Вениамин, что после смерти обернулся великаном и теперь в три раза выше других людей. Он разглядывал невскую воду, которая даже подо льдом топорщилась и манила его.
Кто-то тронул его за плечо. Тронул легко, дружелюбно, но он испугался, дёрнулся, больно ударился плечом о фонарь. Чертыхнулся. Рядом стояла Светлана. Губы её были накрашены так ярко, что казалось, будто кроме них на её лице ничего больше нет. Она протягивала ему несколько смятых купюр.
– Вот. Хотела на карту перевести, но ты не дал мне свой номер.
Артём смотрел на деньги, как на сжатую в пальцах змею или дохлую крысу.
– Что, чёрт возьми, это значит? Откуда ты здесь взялась? – Он не умел сердиться, и получилось карикатурно.
– Если ты отведёшь меня куда-нибудь выпить чаю, я тебе расскажу.
– Да пошла ты!
Артём повернулся к ней спиной. Чуял, что она не уходит. Вдруг нахлынула картина. Он, маленький, стоит в своей комнате, голенький, а мама пытается уложить его спать, гладит по волосам, что-то шепчет, и ему всё это дико неприятно, его трясёт от этого, и он исторгает из себя что-то запретное: да пошла ты!
Откуда эти картины? Это правда или память подсовывает фальшивку? Однако здесь, в Петербурге, подобные видения не в первый раз терзают его. В его детстве есть что-то, с чем память теперь знакомит его впервые. А так бывает? Или он уже на пути в психушку?
Света не уходила.
– Послушай, ты можешь меня прогнать, можешь бросить мне эти деньги в лицо, но я хочу всё объяснить.
Артём повернулся и пошёл туда, где с Троицкой площади начиналась Петроградская сторона. Света не отставала, всё время затевала какой-то разговор, что-то спрашивала его, но он не реагировал. «Когда же она от меня отвяжется? Что ей надо?» От былого влечения не осталось и малой толики.
«Придётся выслушать. Так быстрее избавлюсь от неё», – решил Шалимов.
В начале Каменноостровского они наткнулись на паб с бельгийским названием.
Артём коротко глянул на девушку, она кивнула.
Он чертыхнулся про себя.
Слава богу, стол в баре был достаточно широкий.
– Что тебя принесло на мост?
– Ты надеялся, это случайность?
– Я ни на что не надеялся касательно тебя. Мне всё равно. – Артём опустил глаза на меню, показывая, что оно ему занимательнее Светы.
– Я понимаю. Понимаю, кем ты меня считаешь. Но меня заставили.
– Не продолжай, мне неинтересно. Я, по-моему, за всё заплатил. Обязательно возвращаться к этому? Ты всё время врёшь. К чему мне твои объяснения? Очередная лапша на уши?
– Я как тебя тогда на Невском догнала, Аньку попросила меня прикрыть перед Ахмедом. Мол, плохо себя чувствую, уехала домой. А Ахмед, когда прибыль стал считать, –
