– Однако вам кажется, что это не так? – спросила женщина.
– Я почти уверен. Он постоянно говорил со мной, рассуждал вполне разумно. Ни малейших признаков дискомфорта, только раздраженность. Затем штуковина объявила, что собирается применить дефибрилляцию. Разумеется, в эту минуту он разволновался.
– И что было дальше?
– Я попытался снять с него медицинский жилет или хотя бы отсоединить провода, но увидел, что до дефибрилляции осталась пара секунд. Пришлось отойти, иначе бы меня убило.
– Он лжет! – воскликнул медик.
– Не обращайте внимания, – мягко произнес Небесный. – На его месте вы вели бы себя точно так же. Я не хочу сказать, что это было сделано умышленно…
Он умело выдержал паузу, предоставив каждому закончить фразу самостоятельно.
– Я не хочу сказать, что это было сделано умышленно. Просто трагическая оплошность, которая вполне объяснима. Взгляните на них. Эти люди давно пребывают в состоянии нервного истощения. Неудивительно, что они начали ошибаться. Нельзя судить их слишком строго.
Теперь экипажу запомнятся не попытки Небесного избежать обвинения, а его великодушие и сострадание к неудачникам. Люди отметят это и воздадут ему должное, одновременно соглашаясь с тем, что отчасти в смерти капитана виноваты сомнамбулы в белых халатах. И она уже не покажется команде бедой, подумал Небесный. Всеми уважаемый Старик скончался в результате трагического стечения обстоятельств. Последуют взаимные обвинения, но это вполне объяснимо и закономерно.
Он хорошо защитил тылы.
Вскрытие покажет, что капитан действительно умер от сердечного приступа. Ни вскрытие, ни анализ памяти системы жизнеобеспечения не помогут установить подлинный момент его смерти.
– Молодец, – похвалил его Клоун.
Он действительно молодец. Но Клоун тоже заслуживает похвалы. Именно он приказал Небесному расстегнуть мундир спящего Бальказара. Именно он объяснил, как использовать скрытые функции медицинского жилета, чтобы вызвать у Старика аритмию, хотя тот чувствовал себя не хуже, чем обычно. Клоун молодец. Правда, подсознательно Небесный понимал, что его наставник всегда знает ровно столько, сколько он сам. Однако Клоун умел вылущивать из его памяти нужные сведения – очень и очень полезная способность.
– Думаю, мы отлично сработаемся, – пробормотал Небесный.
Он смотрел, как тела медиков, кувыркаясь, исчезают в темноте.
Для Вальдивии и Ренго назначили казнь, которую проще всего осуществить на борту звездолета: смерть от удушья в воздушном шлюзе с последующим выбросом в вакуум.
Расследование гибели Старика Бальказара заняло почти два года по бортовому времени. Сначала бесконечное рассмотрение апелляций, затем противоречия, обнаруженные в отчете Небесного… Но апелляции были отклонены, а Небесный сумел представить объяснения, которые удовлетворили почти всех. Сейчас свита старших офицеров толпилась у соседних иллюминаторов, напряженно всматриваясь в темноту. Они уже слышали, как умирающие медики стучали в дверь шлюза, когда из него уходил воздух.
Да, наказание было суровым – с учетом того, что расследование затянулось сверх всякой меры. Но на преступления такого рода нельзя смотреть сквозь пальцы. Вряд ли имеет значение, что эти люди не собирались убивать Бальказара. Они просто проявили небрежность… хотя отсутствие намерений само по себе наводит на подозрение. Небрежность на борту корабля – почти такое же преступление, как и открытый мятеж. И не сделать этих людей примером – значит проявить такую же небрежность.
– Ты убил их, – проговорила Констанца достаточно тихо, чтобы ее не услышал никто, кроме Небесного. – Может быть, других ты одурачил, но не меня. Я слишком хорошо знаю тебя, Небесный.
– Ты меня совсем не знаешь, – процедил он сквозь зубы.
– Ошибаешься, я знаю тебя с самого детства. – Она демонстративно улыбнулась, словно произнесла какую-то шутку. – Тебя всегда больше привлекали странные твари вроде Слика, чем нормальные люди. Или чудовища вроде того диверсанта. Ведь ты оставил его в живых?
– Кого я оставил в живых? – Лицо у Небесного было таким же непроницаемым, как у Констанцы.
– Диверсанта. – Она глядела на него сквозь недоверчивый прищур. – Подозреваю, ты давно это задумал. И вообще, где он? На «Сантьяго» есть сотни мест, где можно спрятать человека. Когда-нибудь я его найду, не сомневайся, и положу конец твоим садистским экспериментам. Точно так же я со временем докажу, что ты подставил Вальдивию и Ренго. И ты будешь наказан.
Небесный улыбнулся, вспомнив о камере пыток, в которой держал Слика и химерика. В последнее время дельфин заметно деградировал, из разумного существа он превратился в машину, не способную ни на что, кроме ненависти и причинения боли. Путем нехитрых манипуляций Небесный заставил Слика видеть в диверсанте главного виновника своих злоключений. Дельфин взял на себя роль дьявола и вступил сражение с Богом, каковым в глазах химерика стал Небесный. Это было очень удобно – создать для него воплощение всего жуткого и ненавистного в противовес объекту обожествления. Медленно, но верно химерик приближался к идеалу, задуманному Небесным. К тому времени, когда химерик понадобится – а в ближайшие годы этого не случится, – процесс будет завершен.
– Не понимаю, что ты имеешь в виду, – сказал Небесный.
Чья-то рука опустилась ему на плечо. Рамирес, глава Исполнительного совета – органа, имеющего право выбирать кандидатов на вакантную должность капитана. О Рамиресе говорили как о наиболее вероятном преемнике Бальказара.
– Опять монополизировали его, Констанца?
– Мы просто вспоминали старые времена, – ответила она. – Ничего неотложного, уверяю вас.
– Вам не кажется, что мы должны им гордиться? – спросил Рамирес. – Кое-кто мог бы поддаться искушению и усомниться в виновности этих ребят, но только не наш Небесный.
– Да, только не он, – согласилась Констанца и отвернулась.
– Во Флотилии нет места сомнениям, – проговорил Небесный, провожая взглядом тела. – Знаете, какой урок преподал мне этот славный старик? – Он кивнул на саркофаг-гибернатор, в котором покоилось тело капитана. – Никогда ни в чем не сомневаться.
– Славный старик? – изумленно переспросил Рамирес. – Вы имеете в виду Бальказара?
– Он был для меня как отец. К сожалению, был. Останься он в живых, эти ребята так легко бы не отделались. Бальказар предложил бы что-нибудь посерьезнее, он только мучительную смерть считал действенной мерой устрашения. – Небесный пристально посмотрел на Рамиреса. – Вы ведь тоже придерживаетесь этого мнения, сэр?
– Я… не буду притворяться, что разбираюсь в таких делах, – смутился Рамирес. – К сожалению, я не знал Бальказара так близко, как вы, Хаусманн. Поговаривают, что он до последнего дня оставался в здравом уме. Вам легче об этом судить, ведь вы были его любимцем. – Рука Рамиреса снова легла на плечо Небесного. – И для некоторых из нас это кое-что значит. Мы доверяли мнению Старика и помним, как он доверял твоему отцу Титу. Скажу откровенно, твоя персона обсуждается. Что бы ты сказал насчет…
– Должности капитана? Давайте не будем ходить вокруг да около. Вам не кажется, что это несколько преждевременный разговор? К тому же человек с вашими заслугами, с вашим опытом…
– Год назад я бы, возможно, согласился. Быть может, я и сейчас соглашусь. Но я уже не молод. Не уверен, что в ближайшем будущем мне не придется решать вопрос о преемнике.
– У вас впереди много лет, сэр.
– Возможно. Возможно, я даже смогу дожить до конца полета. Но у меня просто не будет права руководить колонией в первые, самые трудные годы. Даже ты будешь немолод, Хаусманн, когда это произойдет… однако гораздо моложе, чем большинство из нас. Главное, у тебя есть не только проницательность, но и выдержка. – Рамирес вдруг удивился: – Тебя что-то беспокоит?
Небесный следил за тем, как тела казненных исчезают во мгле, – так растворяются в черном кофе капли сливок. Разумеется, корабль двигался по инерции – он дрейфовал на протяжении всей жизни Небесного, – и это означало, что казненные будут удаляться целую вечность.
– Ничем, сэр. Я просто думал. Вот мы избавились от этих людей, и не нужно везти их с собой. Это пусть и мало, но скажется на торможении, когда запустим реверсные двигатели. Еще это означает, что мы можем дольше двигаться с крейсерской скоростью, а следовательно, раньше достигнем Пункта Назначения. Короче говоря, эти негодяи в меру своих ничтожных возможностей заплатили нам за свое преступление.
– Странные у тебя мысли, Хаусманн. – Рамирес приложил палец к губам и придвинулся поближе к собеседнику. Можно было не опасаться, что кто-нибудь из офицеров услышит разговор, но Рамирес продолжал шепотом: – Один маленький совет. Я не шутил насчет того, что твоя кандидатура рассматривается. Но не только твоя. Одно неверное слово, и ты потеряешь все шансы. Намек ясен?
