— О, разумеется, мы с вами друзья, милорд!
— Когда бы вы ни вступили на английскую землю, вы всегда найдете во мне друга и покровителя, — напыщенно произнес Бекингэм.
— Не сомневаюсь, милорд, — ответил д'Артаньян и повернулся было, чтобы уйти. Бекингэм задержал его:
— Минуточку, шевалье! В знак истинной дружбы примите эту безделицу. Быть может, такой пустяк не вполне вас достоин, но у меня нет под рукой ничего другого… Примите, не погнушайтесь!
Он снял с пальца перстень с большим алмазом и подал его д'Артаньяну. Гасконец, поблагодарив должным образом, надел его на средний палец правой руки. Еще один поклон — и англичане исчезли в том же проулке, откуда появились ночью.
Д'Артаньян остался один. Первым делом он поднес к глазам руку с неожиданным подарком — и изумился. За время парижской жизни он приобрел кое-какие познания в драгоценных камнях и сейчас без труда определил, что столь нежданно доставшийся ему великолепный алмаз стоит не менее тысячи пистолей. Для бедного гасконского дворянина это был сущий клад. Даже боязно было чуточку расхаживать по Парижу с таким сокровищем на пальце, пусть и светлым днем…
«Разрази меня гром! — растерянно подумал д'Артаньян. — То ли его светлость герцог — законченный позер, то ли он так богат, что не знает цены деньгам и самоцветам. Подумать только: камень в тысячу пистолей для него — „пустячок“ и „безделица“! А впрочем, надо сказать, что для англичанина он вполне приличный человек, умеет быть благодарным не только на словах. Черт побери, одного этого камешка было бы достаточно, чтобы восстановить пришедшее в упадок восточное крыло Артаньяна да еще прикупить те земли, что когда-то продали терзаемые безденежьем Кастельморы, — пахотный клин и луга за речкой Обербуа…»
Он еще долго стоял, любуясь переливами рассветных солнечных лучей в безукоризненных гранях алмаза, игрой крохотных радуг. Прошло довольно много времени, прежде чем он вернулся к унылой, скучной, опасной и томительной реальности…
— Черт меня побери со всеми потрохами! — воскликнул он, словно бы окончательно проснувшись. — Но что же мне теперь делать? Ведь нужно же что-то делать, и немедленно!
Слишком тяжела была ответственность, нежданно-негаданно свалившаяся на плечи юного провинциального дворянина. Быть может, вовсе и не было преувеличением сказать, что судьба короля и Франции вдруг оказались в руках скромного гасконского юнца, — и эта невидимая ноша так пригибала к земле, что колени его задрожали.
— Что же делать? — повторил он в полнейшей растерянности. — Ну и угораздило же! Они ведь не шутят, они… они все это будут претворять в жизнь, и очень скоро!
Он внезапно ощутил себя маленьким ребенком, потерявшимся в огромном городе, беззащитным, слабым… Вся бравада улетучилась моментально. Собравшись устроить веселую проказу, он неожиданно оказался среди матерых заговорщиков, от чьих слов и решений за доброе лье несло большой кровью…
— Ну уж нет, черт возьми! — воскликнул он, ударив кулаком о ладонь. — Мы еще посмотрим, господа, чья возьмет! Надо срочно посоветоваться… Один ум хорошо, а два лучше…
Круто повернувшись, он со всех ног, не разбирая дороги, побежал в обратную сторону, проскочил Новый мост, не замечая шарахавшихся от него удивленных прохожих, чудом не угодив под колеса повозки, и, оказавшись на улице Арбр-Сек, припустил в сторону особняка капитана де Кавуа — точности ради нужно сказать, что он спешил найти мудрый совет и поддержку отнюдь не у капитана…
Глава пятая Д'Артаньяна принимают за другого, но сути делаэто не меняет
Внезапно чья-то сильная рука форменным образом рванула назад, остановив безумный бег, и кто-то возмущенно вскрикнул:
— Господин Торопыга, вы что, глаза забываете дома, когда летите сломя голову?! Вы мне разорвали… вот черт! Что ж, это еще лучше, клянусь всем моим невыплаченным жалованьем!
Опомнившись, д'Артаньян поднял глаза на человека, которому на бегу разорвал плащ рукоятью шпаги, — и узнал Арамиса. Мушкетер с сердитой радостью продолжал:
— Право же, лучше! Я думал, это попросту какой-то нахал из нашей же роты, новичок, не знающий меня в лицо… Куда это вы так несетесь? Извольте объясниться, и немедленно! Почему на вас плащ нашей роты? Как вы вообще посмели нарядиться королевским мушкетером, ищейка вы кардинальская!
Только теперь д'Артаньян спохватился, что не снял навязанное герцогиней де Шеврез маскарадное одеяние, синий плащ королевских мушкетеров, — да так и несся в нем по Парижу.
Кровь бросилась ему в лицо при последних словах Арамиса, и он надменно ответил, выпрямившись и скрестив руки на груди:
— Если вы намеревались меня оскорбить, то жестоко ошиблись. Подобные эпитеты свидетельствуют лишь о вашей глупости.
— Неужели? — с интересом спросил Арамис, приняв вид человека, которому больше некуда спешить. — Не будете ли так любезны повторить?
Д'Артаньян открыл было рот… и прикусил язык. Он никак не мог сейчас драться — когда в его руках, быть может, была жизнь короля и кардинала, когда ставкой в игре была корона Франции, над которой неожиданно сгустилась мрачная тень…
— Соблаговолите назначить время и место, — сказал он нетерпеливо. — Любые секунданты, любые условия, меня устроит все. Но сейчас я спешу по чрезвычайно важному…
Арамис, со злым огоньком в глазах, бесцеремонно прервал:
— Вас что, необходимо оскорбить действием, трус вы гасконский? Быть может, вы и тогда не будете драться?
Только теперь д'Артаньян в полной мере осознал, в каком положении находился Атос тогда, в Менге. Собрав всю силу воли, он попытался взять себя в руки, но ничего из этого не вышло — рука сама метнулась к эфесу шпаги, и собственный голос он слышал словно бы со стороны:
— Кого это вы назвали трусом?
— Вас, милейший. Вы не только трус, но и полишинель. Кто вам позволил напяливать плащ столь славной роты, которого вы недостойны? Да вы невероятный нахал!
— Быть может, — ответил д'Артаньян сквозь зубы. — Вот только не вам, господин недопеченный аббатик, учить меня хорошим манерам.
— Как знать…
Возле них — на значительном отдалении, понятно — уже собирались парижские зеваки, обладавшие прямо-таки мистическим чутьем на подобные зрелища и способные безошибочным нюхом определить за безобидным вроде бы разговором прелюдию к поединку…
— Ну так что же? — осведомился Арамис. — Угодно вам проследовать со мною… ну, скажем, на пустырь за Люксембургским дворцом?
— Черт побери, нет! — сказал д'Артаньян и, не колеблясь более, обнажил шпагу. — я спешу по невероятно важному делу, и у меня нет времени на шутов вроде вас, несостоявшихся священников, вообразивших себя бретёрами… Либо деритесь прямо здесь, либо проваливайте к чертовой матери, а я вас прогоню уколами в зад!
