— Твой отец не желает сложить оружие, — промолвил Артур, — но думаю, тебя он послушает. Скажи ему, пусть сдается в плен — жить он будет в почете и дни свои проведет в холе. Обещаю сохранить жизнь его людям. Все, что от него требуется, — это отдать мне свой меч. — Артур окинул взглядом жалкую горстку обессиленных, обреченных саксов. Они молчали. На их месте мы бы пели, но эти копейщики ждали смерти в гробовом молчании. — Скажи им, Дерфель, на сегодня довольно кровопролития, — велел Артур.
Я отстегнул Хьюэлбейн, положил клинок наземь рядом со щитом и копьем и подошел к отцу. Выглядел Элла усталым, надломленным и измученным, но бодро заковылял мне навстречу, высоко вскинув голову. Щита при нем не было; в изувеченной правой руке он сжимал меч.
— Вот так и думал, что за тобой пошлют, — проворчал он. Меч его иззубрился и затупился, на лезвии засохла кровь. Я начал было пересказывать Артурово предложение; Элла резко отмахнулся клинком. — Да знаю я, чего он от меня хочет, — перебил он, — меча моего он хочет, вот чего, но я Элла, бретвальда Британии, и меча я не уступлю.
— Отец, — начал я снова.
— Изволь звать меня королем! — рыкнул он.
Я улыбнулся его непокорству и склонил голову.
— О король, мы предлагаем твоим людям жизнь, и мы… Элла снова оборвал меня на полуслове.
— Когда воин гибнет в бою, — промолвил он, — он отправляется в блаженную небесную обитель. Но чтобы попасть в тот роскошный пиршественный зал, должно ему умереть стоя, с мечом в руке, с раной в груди, не в спине. — Элла помолчал, а когда заговорил снова, голос его заметно смягчился. — Ты ничего мне не должен, сын мой, но доброе дело сделаешь ты, коли подаришь мне место в том пиршественном зале.
— О король, — начал я, но Элла перебил меня в четвертый раз.
— Хотел бы я покоиться здесь, — продолжал он, как если бы я не сказал ни слова, — ногами на север и с мечом в руке. Ничего больше я от тебя не попрошу. — Элла обернулся к своим людям, и я заметил, что он еле стоит на ногах. Верно, ранен и впрямь серьезно, да только под громадным медвежьим плащом разве разглядишь? — Хротгар! — крикнул он одному из копейщиков. — Отдай моему сыну копье. — Высокий молодой сакс вышел из щитового строя и послушно протянул мне свое оружие. — Возьми! — крикнул мне Элла, и я послушался. Хротгар опасливо зыркнул на меня и поспешно вернулся к товарищам.
Элла на мгновение прикрыл глаза, его суровое лицо исказилось. Под слоем грязи и пота он был бледен как полотно; он вдруг стиснул зубы — накатил очередной приступ боли, но он не издал ни звука и даже попытался улыбнуться, шагнув вперед обнять меня. Король навалился всей своей тяжестью мне на плечи; я слышал, как дыхание хрипло клокочет в горле.
— Думается, ты лучший из моих сыновей, — шепнул он мне на ухо. — А теперь подари мне дар. Дай мне хорошую смерть, Дерфель, ибо охота мне отправиться в пиршественный зал для настоящих воинов. — Элла тяжело шагнул назад, оперся о меч, с трудом распутал кожаные завязки мехового плаща. Плащ соскользнул наземь, и я увидел, что весь левый бок короля залит кровью. Его ткнули копьем под нагрудник, а второй удар пришелся высоко в плечо, так что левая рука висела бессильно, и для того, чтобы расстегнуть кожаные ремни нагрудника у пояса и на плечах, Элле пришлось пустить в ход искалеченную правую руку. Он неловко возился с пряжками, но когда я попытался было помочь ему, он только отмахнулся. — Я упрощаю тебе работу, — промолвил он, — но когда я буду мертв, надень нагрудник обратно. В пиршественном зале доспехи мне пригодятся; ужо подерусь там всласть. Хорошо там: сражения, пиры и… — Он умолк на полуслове: вновь накатила невыносимая боль. Элла скрипнул зубами, застонал, выпрямился, взглянул мне в лицо. — А теперь убей меня, — приказал он.
— Я не могу тебя убить, — отозвался я, но в памяти вдруг всплыло пророчество моей безумной матери: Эллу убьет сын Эллы.
— Тогда тебя убью я, — объявил он и неловко замахнулся на меня мечом. Я увернулся от удара, Элла рванулся следом, споткнулся и чуть не упал. Он остановился, хватая ртом воздух и не сводя с меня глаз. — Ради твоей матери, Дерфель, — взмолился он, — или ты оставишь меня умирать на земле, точно пса? Неужто ты мне откажешь? — Король вновь занес меч, и на сей раз напряжение оказалось ему не по силам, и он зашатался, на глазах у него выступили слезы, и я понял: то, как именно он примет смерть, для Эллы и впрямь важно, более чем важно. Король заставил себя выпрямиться и, поднатужившись, поднял меч. На левом боку проступила свежая кровь, взор потускнел; глядя мне прямо в лицо, глаза в глаза, он в последний раз шагнул вперед и сделал слабый выпад, целя мне в живот.
Прости меня, Господи, но я ударил — ударил копьем снизу вверх. Я вложил в удар всю свою силу и всю свою тяжесть, и массивное острие приняло на себя вес падающего тела и удержало его в прямом положении, и пробило ребра, и вошло глубоко в сердце. Элла содрогнулся, в лице его проступила мрачная решимость, и на краткое мгновение мне почудилось, что он пытается поднять меч для последнего удара, но тут же я понял: он просто хочет убедиться, что раненая правая рука крепко вцепилась в рукоять меча. А затем он упал — но умер еще до того, как коснулся земли, а меч свой, иззубренный, окровавленный меч, он по-прежнему сжимал в руке мертвой хваткой. Над саксонским строем пронесся стон. Многие плакали.
— Дерфель? — окликнула меня Игрейна. — Дерфель!
— Госпожа?
— Ты задремал, — упрекнула она.
— Это все старость, милая госпожа, — отозвался я, — просто старость.
— Итак, Элла погиб в битве, — гнула свое она, — а Ланселот?
— Все в свой срок, — твердо объявил я.
— Расскажи сейчас! — настаивала она.
— Я же сказал, госпожа, все в свой срок, — повторил я. — Терпеть не могу историй, в которых конец опережает начало.
На миг мне показалось было, что Игрейна просто так не отступится, но она лишь вздохнула, раздосадованная моим упрямством, и перешла к следующему неотвеченному вопросу по списку:
— А что сталось с саксонским защитником, Лиовой?
— Он умер, — отозвался я. — Умер ужасной смертью.
— Славно! — обрадовалась она. В глазах ее вспыхнул живой интерес. — Расскажи!
— От недуга, госпожа. В паху у него образовалась опухоль, так что и не сесть, и не лечь, и даже стоять ему было мучительно больно. Лиова худел на глазах и наконец умер, весь в поту и в ознобе. Так нам рассказывали.
— Значит, Лиова вовсе не погиб при Минидд Баддоне? — вознегодовала Игрейна.
— Он бежал вместе с Кердиком.
Игрейна недовольно пожала плечами, как если бы, упустив саксонского защитника, мы не оправдали ее надежд.
