сказать, события в области криминала. Всякое видел… и мозги по всему салону «шестисотого» «Мерседеса», и выброшенный киллером в детскую песочницу автомат Калашникова. Как-то раз в поисках ракурса для удачного снимка забрел на чердак дома, возле которого случилась разборка, и наткнулся там на истекающего кровью пацана. Совсем мальчик. Лет семнадцати, не больше. Ножевое ранение. Мозгов у него еще не было, а парня использовали для того, чтобы на шухере стоял, а после бандиты решили от него избавиться. Но я не узнал, по какой причине его решили убить и почему бросили умирать. Он не объяснил. Думаю, он и сам этого не понял. Просто попросился к маме, заплакал и умер у меня на руках. А вечером того же дня я страшно напился.
Гуров стряхнул пепел в «змейку».
– Я был хорош в то время, – добавил Змеевский. – Принципиальный, начитанный. Везде лез, все было интересно. Всюду вынюхивал. Мне казалось, что так и надо, что это честно и порой даже весело. Приносил много материала – отборного, эксклюзивного. Поэтому главред и отправил меня на рынок, когда там события начались. Задержание бандитов было масштабным делом. Их взяли без единого выстрела. Я помню, как выводили преступников из здания администрации рынка. Некоторые были совсем молодыми людьми. Я лично напросился в зал суда, когда выносили последний приговор, и обалдел от услышанного. Бандитов попросту выпускали на волю! Сразу понял, что дело нечисто, и накатал разгромную статью. Да-да, ту самую, из-за которой вы сейчас здесь. Она имела большой общественный резонанс. У меня брали интервью, главного редактора пригласили на телевидение. Мне даже тогда за освещение событий на рынке премию дали, и я понадеялся, что случится чудо и я получу колонку в газете, но примерно через месяц меня неожиданно уволили.
– Да ладно, – не поверил своим ушам Гуров.
– Ага. За профнепригодность. Но вернемся немного назад, в здание Мосгорсуда. Статьи еще и в помине не было. Когда я увидел, как неприкрыто нагло ведут себя бандиты в зале суда, то понял, что просто обязан что-то сделать. У меня было такое чувство, словно меня обманули. Не знаю, с чего бы вдруг мне так воодушевляться – в то время людей обводили вокруг пальца, превращали в идиотов, лишали всего на свете. Но я устал все пропускать через себя. Я не вникал, не хотел вникать. Все казалось, что должен быть рад тому, что имею. А ведь мне было что терять. Работа, семья. У меня ведь есть дочка, Лев Иванович. Я вдовец, у дочери своя семья, но она меня не бросает, любит. Пейте кофе, Лев Иванович. Курите на здоровье, а я потом проветрю.
Гуров так и сделал. Выпил сначала одну порцию кофе, позже не отказался и от второй. Только вот на кухню за кофе отправился вместо хозяина уже сам, потому что Змеевский признался, что у него очень болят ноги.
– С чего я начал? С того, что не поделился с главредом своими планами. Попросту не поставил его в известность о том, что собираюсь делать, потому что знал его реакцию. Мое независимое расследование должно было остаться только моим. Хотелось, чтобы никто не мешал. Не хотелось, чтобы мне дышали в спину и давили советами.
Я очень рисковал. В то время, если помните, от тех, кто узнавал что-то лишнее, но очень важное, так или иначе избавлялись. Некоторым хватало одной-двух угроз, чтобы они «протрезвели», а кого-то угрозы не останавливали. Уши и глаза были везде, где творилось беззаконие. Я действовал в одиночку, но везде искал временных помощников. Иначе было никак нельзя. Некоторые даже не догадывались о том, что работают на меня. Я выпивал с охранниками, забалтывал секретарей, бывших работников рынка и многих других людей. Я медленно приближался к своей цели – внимательно вслушивался в каждое их слово, даже если меня просто посылали к черту. Реакция людей на мое появление тоже ведь о многом может рассказать. Таким образом я стал понимать, что бандитами, которые базировались на небольшом и не слишком известном по меркам девяностых рынке, управлял бесстрашный и очень умный человек.
– Его так и не задержали, – вспомнил Гуров рассказ Орлова.
– И до сих пор не нашли! – воскликнул Змеевский. – Лев Иванович, принесите с кухни коньяк и рюмку из буфета. Все-таки я разволновался что-то.
Гуров выполнил просьбу писателя. Тот снова намекнул на компанию, и опять Лев Иванович отрицательно покачал головой.
– Вы узнали его имя? – спросил он. – Или приметы?
– Внешность я не опишу, мне так и не удалось это выяснить. Сдается, что он не особенно светился. Или руководил бандой, будучи под прикрытием. Люди не знали, что он преступник, но я-то пытался докопаться, какую именно он занимает должность.
– То есть лидером группировки мог быть кто угодно?
– Тот, на кого и не подумаешь, – подтвердил Змеевский. – Разве вам не приходится решать такие задачи на Петровке, тридцать восемь? Все указывает на одного, а преступником оказывается совсем другой человек.
– Бывает, – согласился Гуров. – А с милицией вы по этому поводу сотрудничали?
– Был у меня знакомый эксперт, который знал про мои поиски правды. Но он отказался мне помогать. Я не в обиде. Сам старался мыслить логически. Думаю, ваши коллеги тоже понимали, что задержанные их водят за нос, прикидываются, что ни разу не видели лидера, но среди пойманных не оказалось ни одного, кто бы сказал о нем хоть слово. Такого же не бывает, чтобы резко отшибло память. Сговорились, черти, заранее. То есть они прекрасно понимали, что их когда-нибудь повяжут, потому четко знали, о чем можно рассказать следствию, а про что лучше молчать. Признавались в преступлениях, сливали друг друга, но никто не слил главаря. Он как в воду канул.
– Ну знаете! – восхитился Гуров. – Серьезно же вы подошли к делу.
– Почти всех можно купить, Лев Иванович. Словом, денежкой или халвой в шоколаде. Справедливости ради замечу, что встречались и те, кто даже разговаривать со мной не стал. Ну? Будем!
Змеевский поднял рюмку над папкой. Булькнул коньяк, стукнулась дном о журнальный столик бутылка. Змеевский опрокинул рюмочку и, не выпуская ее из пальцев, понюхал собственное запястье.
– Что случилось после того, как вас уволили? – спросил Гуров.
– Я понял, что пересек границы.
– Вы продолжили свое расследование после увольнения?
– Я хотел, потому что оставалось много вопросов. Но случилось кое-что, что заставило меня остановиться. У меня похитили дочь. После этого я отошел от дел.
«Так вот куда вы делись на несколько лет», – подумал Гуров.
– Когда на кону жизнь родных, то повернуть время вспять невозможно. Материал,
