- Кто мы, люди или скоты? Гибни и то с ярмом на плечах?…
- Да в каких это законах писано, чтоб над людьми так измываться!
- Он-то погиб, не воротишь, а вот каково будет такая весть материнскому сердцу?
- Как же, братцы, дальше-то? Долго еще нам по лесам бирюками скитаться? Третьи сутки штаны из рук не выпускаю,- жаловался щупленький боец с редкими волосами на подбородке. - Бушует в животе от грибов. Что мы, свиньи, что ли, чтобы нечисть жрать всякую?
- Чем блукать без толку по лесу, лучше разойтись по домам,- робко предложил маленький клещеногий боец в широких, как юбка, шароварах. Его круглые юркие глазки быстро забегали по сторонам, ища у бойцов поддержки и сочувствия. Но кто-то спросил спокойным, вразумительным голосом:
- А куда домой-то, к немцу, что ли? По-видимому, родная деревня этого бойца осталась позади.
- Немец не волк, а ты не овца. Не бойся, не съест,- огрызнулся тот.
В разговор вмешались другие. Лес загудел от взволнованных голосов:
- И то правда!… Чего без толку болота мерить, айда домой!
- В общем так! Кто по домам, пусть отходит ко мне. Хватит митинговать! Не время!
Около пятидесяти бойцов, преимущественно старших возрастов, недавно призванных из запаса и еще не испытавших тяжести боев, неуверенно окружили заводилу. Подопрыгора сообразил, что надо немедленно разыскать Бурунова, и только он хотел улизнуть незаметно, как появился Бурунов. Его внезапный приход огорошил всех. «Бунтовщики» притихли, замерли в напряженном ожидании, стараясь угадать, как поступит комиссар. Из толпы бойцов, отошедших к зачинщику, выступил вперед грузный, пожилой мужчина, заросший черной, смолистой бородой. Он бросил вызывающий взгляд в сторону комиссара, потом презрительно посмотрел на кривоногого маленького заводилу, испуганно жавшегося к толпе, сказал грубо, резко махнув рукой:
- Сказ один. Не хотим иттить дальше - и все. Пора расходиться по своим деревням…
- Твой сказ? - громко прервал его Бурунов. - А вот тебе наш сказ, наш приговор, предатель! - комиссар вскинул пистолет и выстрелил в провокатора.
И тут же властно последовала его команда бойцам:
- Ста-но-вись!… Равняйсь!… Смирно!
Комиссар привел бойцов к основной массе полка и распустил по подразделениям.
Бурунов подошел к лежавшему на носилках Канашову. Он хотел рассказать ему о случившемся, но, взглянув на измученное желтое лицо подполковника, раздумал.
- Кто там стрельбу поднял, Николай Тарасович? - спросил Канашов.
- Свои, Михаил Алексеевич. Все в порядке, - ответил комиссар.
Канашов нахмурил брови,
- С боеприпасами поэкономней надо. Каждый патрон беречь. Впереди еще не один бой.
- Не волнуйся, Михаил Алексеевич, не пропали выстрелы даром. - И помолчав немного, добавил: - Они нам сотни людских жизней спасли…
Подбежал запыхавшийся Харин.
- Товарищ Канашов, кому вы доверили полк? - Он зло посмотрел на Бурунова. - Когда я предупреждал его о подозрительном типе, называющим себя офицером-танкистом, он отмахивался… Проглядел шпиона, разлагающего наших людей. А теперь применяет самосуд, бойцов расстреливает. Я требую немедленно расстрелять шпиона Кряжева, а комиссара отстранить от командования.
- А кто вы такой? - вскипел Бурунов.
- Я начальник штаба дивизии…
- Где он, ваш штаб? Вы начальник без штаба. Идите, иначе я не ручаюсь за себя.
Канашов, обессиленный и бледный, устало сомкнул веки.
- Товарищ майор, прошу вас удалиться… Я разберусь сам.
Харин взвизгнул сорвавшимся голосом:
- Замазать преступления, товарищ подполковник, вам не удастся! У меня сотни свидетелей. Разбираться тут не в чем. Таких надо гнать из армии и из партии. Вам, Бурунов, не удастся уйти от ответа, я сообщу о вас. Подождите!… Канашов с трудом приподнялся на локтях. Голова его кружилась от острой боли.
- Уйдите немедленно, майор… Я вам приказываю, как старший.
Глаза Канашова горели ненавидящим огнем. Голова его сникла, и он закрыл глаза.
2
Харин быстро шагал, не разбирая дороги. У лесного заболоченного ручья он увидел врача Алекцову. Она сидела, опустив в воду обнаженные до колен ноги. Карие глаза ее были печальны, исхудавшее лицо отливало загаром. Харин залюбовался и решительно направился к женщине.
Несколько раз он уже пытался сблизиться с Аленцовой, но она лишь застенчиво улыбалась и на его признания отвечала тихо: «Не надо об этом, товарищ майор. Не время…» В начале их знакомства Аленцова доверчиво рассказала ему о своей жизни. У нее было два сына. Одного она потеряла накануне войны - утонул в реке, а второго, годовалого, еще грудного ребенка - совсем недавно. Вскоре в числе многих беженцев попала к немцам в плен и оттуда бежала.
Харин успокаивал ее:
- Ничего, Нина Александровна, в вашей жизни еще все наладится… Вы такая молодая, красивая… У вас все впереди.
Одно беспокоило Харина: слишком часто она вспоминала мужа-пограничника. Но и тогда Харин подбадривал ее, убеждал, что муж непременно отыщется, делился с ней добытым, сухарем, глотком воды, отдал ей оставшиеся у него в жестяной банке несколько кусочков сахару, защитил, когда один из раненых оскорбил ее.
И это не могло не расположить к нему убитую горем женщину. Она решила оправдать чем-то оказанное ей доверие и сказала Харину, что могла бы как врач принести пользу многим раненым. Он согласился, сходил к «начальству», как он называл Бурунова, но принес отказ.
- Вы не огорчайтесь, Нина Александровна… Не желают, и не надо, - И тут же шепнул: - Перестраховщики, боятся, что вы шпионка…
Он умолчал, что сам высказал Канашову такое подозрение. Несколько дней после этого Аленцова находилась в подавленном состоянии, недоверчиво глядя на окружающих. Ей казалось, что все ее презирают, только и думают о том, как бы от нее избавиться. Ночью, когда все спали, она подолгу плакала. Медсестры держались от нее в стороне. ЕЯ не с кем было поделиться своим горем. А женщины, как известно, бывают излишне доверчивы, особенно в горе.
Увидав направляющегося к ней Харина, Аленцова застенчиво натянула юбку на оголенные колени.
Неожиданно захрустел валежник, и появился Бурунов. Харин умолк.
- Товарищ Аленцова, - сказал Бурунов,- прошу вас сейчас же идти со мной.
Женщина испуганно взглянула ка Харина, как бы прося защиты. А потом, поняв, что тот не намерен вмешиваться, гордо тряхнула головой, откинула назад волосы и шагнула навстречу комиссару.
Когда они отошли, комиссар спросил неожиданно:
- Вы смогли бы сейчас сделать операцию? Командир полка находится в тяжелом состоянии. Боюсь, у него началось заражение крови… Температура свыше сорока, часто теряет сознание,
Аленцова беспомощно развела руками:
- У меня особой никаких инструментов. И потом - серьезная операция в этих условиях…
- Но ведь вы советский врач. И когда речь идет о спасении жизни человека, надо из невозможного сделать возможное!
- Хорошо, постараюсь, но за успех ручаться не могу…
Аленцова бережно осмотрела раны на ногах Канашова, очистила их от гноя. Потом ее ланцет натолкнулся на один, второй, третий осколки. В заброшенной лесной сторожке, превратившейся в операционную, при свете керосиновой лампы она сделала под местным замораживанием две сложные операции обеих ног. Канашов часто впадал в беспамятство, бредил, метался, а когда закончились все его мучения, уснул как убитый.
На вторые сутки он проснулся и, вызвав Бурунова, потребовал продолжать путь.
- Я чувствую себя хорошо!
Но Аленцова сказала:
- Это совершенно невозможно! Ему надо еще полежать спокойно самое меньшее двое-трое суток.
И как ни сопротивлялся, как ни протестовал Канашов, Аленцова настояла на своем. Канашова оставили со взводом бойцов для охраны и трофейной автомашиной, а Бурунов повел полк дальше, на восток.
К концу дня Аленцова сидела у койки Канашова, перелистывая книгу.
Командир полка глядел, не отрываясь, на нее.
Неподалеку разорвалась граната, донеслось несколько винтовочных выстрелов. Аленцова вздрогнула. Дверь распахнулась, на пороге появился майор Харин.
- Нина Александровна, - сказал он, положив руку на ее плечо, - нас окружают немцы. Бежим скорее, у меня есть лошадь.
Канашов лежал спокойно, не подымая головы, будто все, что происходило за пределами этой избы, его совсем не касалось. Он не отрывал глаз от Аленцовой, но теперь в его взоре появилась мучительная тревога: как поступит она?
Обычно бледное лицо Аленцовой покрылось румянцем. Она встала с табурета, отведя руку Харина.
- Никуда я не пойду, Семен Григорьевич. Как я могу оставить тяжело раненного? - она кивнула головой на Канашова.
Харин растерянно посмотрел на нее. В избушку торопливо вошли два бойца. Они осторожно уложили Канашова на носилки.
