Канашов взял руку Аленцовой.
- Спасибо вам!… Садитесь в машину!
Но Харин сделал шаг вперед и хрипло проговорил:
- Нина Александровна поедет со мной, товарищ подполковник. Это моя жена…
Острая боль пронзила сердце Канашова, разлилась, казалось, по всему телу. Он почувствовал сильное головокружение и впал в беспамятство и уже не видел, как осуждающий и решительный взгляд Аленцовой остановил Харина. Не видел он и того, как женщина с презрением освободила локоть, за который поддерживал ее майор, и села в машину у изголовья Канашова. Харин, взбешенный и бессильный, грубо рванул дверцу машины и потряс пистолетом.
- Я требую выполнять мое приказание, товарищ Аленцова, иначе…
Он не договорил, так как врач захлопнул перед ним дверцу и требовательно крикнул шоферу:
- Трогайте машину!
За шумом мотора она не слышала выстрелов. Это стрелял Харин. Аленцова презрительно улыбнулась, увидав в дверке машины будто сверлом просверленную дыру. «Пулевая»,- догадалась она и, стряхнув мелкую щепу с юбки, тут же забыла об этом уже не существующем для нее человеке. Ее обеспокоенный взгляд остановился на бледно-восковом лице Канашова. Самым приятным было то, что он ничего не знал. Ей не хотелось, чтобы он все это видел.
Глава четырнадцатая
1
Слов нет, трудно выходить из окружения войскам, но еще тяжелее это делать отдельным раненым, физически беспомощным бойцам и небольшим группам. Постоянная опасность подстерегает их на каждом шагу, и, чтобы утолить голод и жажду, они нередко вынуждены рисковать собственной жизнью.
Прячась в лесах, без карты и компаса пробирались к своим войскам на восток двое: санинструктор Таланова, раненная осколком снаряда в голову, и редактор дивизионной газеты Куранда, раненный в обе ноги.
Таланова вытащила политрука с поля боя и доставила его в район дивизионного медицинского пункта, но он уже эвакуировался, и они попали в окружение. Осмотрев ранение на ногах политрука, Ляна убедилась, что кости не повреждены и Куранда вполне может потихоньку передвигаться. Одно ее беспокоило: раненый жаловался на нестерпимую боль.
Чтобы облегчить ему страдания, она смастерила из палок что-то вроде костылей и старалась как можно чаще делать привалы. Но все это мало помогало, и, пройдя в первый день не более пяти километров, политрук к вечеру сел и сказал, что никуда не пойдет, если даже ему будут угрожать немцы. Следующий день Таланова потратила на то, чтобы устроить раненого получше. Она перетащила его в овраг, натаскала сена и листьев и целый день не отходила от него, стараясь облегчить его мучения.
Куранда жалобно стонал и часто спрашивал одно и то же; не угрожает ли это смертью и не отнимут ли у него ноги? На другой день она попыталась уговорить политрука пройти хотя бы немного, но он наотрез отказался.
- Если бы вы сказали, что бросаете меня, то и это не заставило бы меня идти. У вас, медиков, вместо сердца что-то вроде дерева или камня. Разве вы не видите, что это не ноги, а колоды, так они распухли? Вам, конечно, все равно, будут у меня йоги или нет. А мне, представьте себе, это не безразлично.
Ноги у Куранды действительно вспухли, но Ляна была уверена, что это не угрожало ему ничем страшным. А война нет-нет да и напоминала о себе отдаленным грохотом. И это не предвещало ничего хорошего. Ляна несколько раз уходила на поиски лошади. Раздобыть лошадь стало ее заветным желанием. Ей даже во сне стали сниться разномастные кони. Но, просыпаясь, она слышала стоны и сетования политрука - положение не улучшалось. Продукты были на исходе. Противогазовая сумка, служившая продскладом в начале пути, набитая концентратами, собранными Ляной в вещмешках убитых, тощала. А дальше? С каждым днем приближалось это неумолимое - что же дальше? Так они прожили в лесу более двух недель.
Но вот как-то поутру она увидела в лесу деревенского мальчугана лет пятнадцати. Он что-то закапывал в овраге.
Таланова застала паренька на месте «преступления» - он прятал пистолетные патроны. Тогда она вынула отливающий вороненой сталью новенький пистолет и сказала:
- Приведешь лошадь, будет твой.
И тут же потребовала от мальчугана соблюдения строжайшей тайны. Так состоялся их «тайный союз». И Ляна стала ждать, ничего не сказав политруку. Она хотела его порадовать.
Но проходили дни, а мальчик не появлялся. Таланова уже начала подозревать, что он обманул ее или просто похвастался и теперь наверняка не придет. Появилась и тревога: вдруг он проговорился, слух дойдет до немцев, и они сюда нагрянут. На другой день она с большим трудом заставила политрука сменить «обжитое» место в овраге. Поздно вечером, когда густые сумерки обволокли лес, послышался хруст валежника. Кто-то шел, не разбирая дороги, к оврагу, где раньше находилась их стоянка. По тому, как захрустели кусты в нескольких местах, Ляна догадалась, что их много. Сердце сжалось от страха, и Ляна зашептала политруку: «Немцы…»
Он сразу перестал стонать, а она достала из сумки пистолет. Идущие по направлению к ним остановились. Они, видимо, осматривались, что-то искали. Ляна взяла политрука за руку и почувствовала, как тот дрожит.
- Не надо стрелять, - зашептал он, обдавая ее горячим дыханием. - Поищут-поищут - и уйдут…
Вдруг до слуха их донеслось конское фырканье. «Да ведь это, наверно, мальчонка», - подумала Ляна. Она прислушалась.
- Тетя, где вы? - позвал детский неуверенный голос. Ляна поднялась и кинулась во тьму. Обескураженный политрук покрылся холодным потом. «Предала», - мелькнула мысль. И он достал пистолет, готовясь к защите. А Ляна добежала до мальчика, расцеловала его и тут же отдала обещанное.
- Не можешь ли ты помочь нам продуктами? - спросила Ляна мальчика.
Мальчик охотно согласился. И вскоре притащил буханку хлеба, кусок сала, солдатский котелок муки и даже деревянную ложку. Не теряя ни одной минуты, Ляна тут же, как только ушел их спаситель, помогла политруку сесть на тощую лошадь, и они тронулись в путь.
Так они продвигались всю ночь до рассвета: она - пешком, он - на лошади. Несмотря на усталость, Таланова стремилась идти все дальше и дальше, Но политрук опять стал жаловаться, что у него сильно болят раны и что ехать без седла он не может. Действительно, ехать верхом на такой истощенной до предела лошади было нелегко. И вот было решено днем идти, а по ночам отдыхать.
Но вскоре их постигла новая неудача. Запаленный мокрый мерин, напоенный под вечер колодезной водой, проявил вдруг несвойственную резвость. Он ошалело, с выбрыком проскакал сотню метров, потом встал как вкопанный, упал на колени, клюнул мордой землю, будто попросил простить его, и, повалившись на бок, издох. Жертвой его удивительного поведения стал опять политрук Куранда. Ему придавило ногу, и снова открылись поджившие раны.
Теперь политрук наотрез отказался идти дальше и упросил Ляну остановиться где-нибудь в укрытии.
Долго искали они безопасное место. И, наконец, Ляна нашла глухой овраг, заросший кустарником. Там они сравнительно спокойно прожили неделю. Гул артиллерийской канонады с каждым днем все удалялся на восток, и только изредка их беспокоили одиночные бойцы, отставшие от своих частей. Большинство из них были ранены. Ляне очень хотелось поговорить с ними, но политрук запрещал. Он боялся, что среди них могут быть немецкие агенты и дезертиры. И однажды, когда она хотела остановить хромавшего пожилого бойца, густо заросшего бородой, политрук схватил руку Ляны, сжал до боли.
- Что ты, голова твоя дурная!… Погубить нас решила?…
- Евгений Антонович, я этого бойца видела в нашем полку.
- Ты могла обознаться… Категорически запрещаю вступать в разговоры без моего разрешения.
К концу недели отдохнувший Куранда заметно повеселел и стал вести с Ляной откровенные разговоры. Он даже рассказал ей о своей неудачной семейной жизни. По его словам, жену он не любил и не хотел с ней жить, но все не было подходящего случая для развода.
- У вас и дети есть? - спросила она. - Есть, но они большие. Сын закончил техникум, старшая дочь вышла замуж накануне войны, а младшая учится в седьмом классе. Я достаточно пожил для них, теперь надо пожить для себя.
И Куранда не сводил похотливых глаз с Ляны.
- Чего ты задумалась? Сколько ни думай, ничего не придумаешь. Свела нас с тобой судьба на одной дорожке. Надо тебе выходить за меня замуж.
Он хитровато прищурился улыбаясь.
- Так по рукам?
Глухая ярость ударила в голову Ляны.
- Не бывать этому! - резко сказала девушка. - Мы засиделись здесь… Завтра тронемся дальше.
- Но у меня еще болит нога, - застонал Куранда.
- Нога у вас уже не болит, а задерживаться здесь опасно. Утром я сделаю запас еды на дорогу.
На другой день на рассвете Ляна отправилась в близлежащие деревни за продуктами, но там уже были немцы. Пришлось направиться в дальнее глухое село в лесу. Вернулась она только на другой день к вечеру. Куранды не было. Ляна обошла ближние лесные овраги и, удрученная, вернулась в свой овражек. Политрук будто канул в воду.
