Симэнь, не обратив внимания на ее колкости, стал умываться, а потом подсел к Юйлоу.
— Чем ты у себя занималась? — спросил он. — А лютню принесла?
— Старшей жемчужные цветы готовила, — отвечала Юйлоу. — Она завтра идет к Чжэн Третьей, жене У Шуньчэня. Лютню Чуньмэй сейчас принесет.
Вскоре появилась с лунообразной лютней Чуньмэй.
— Цветы передала матушке Старшей и матушке Второй, — доложила она.
Симэнь велел ей накрыть на стол. Вскоре в прохладной беседке появились извлеченные из ледяной воды сливы и дыни. Вокруг Симэня суетились ярко разодетые, похожие на цветы, жены.
— Надо бы послать Чуньмэй за старшей сестрицей, — предложила Юйлоу.
— Не надо, она ж не пьет, — заметил Симэнь.
Симэнь занял почетное место, три женщины расположились по обеим сторонам напротив. Разлили ароматное вино, расставили яства. Цзиньлянь села на синий фарфоровый табурет, а кресло отставила в сторону.
— Сестрица, иди садись в кресло, — позвала ее Юйлоу. — Смотри, не застудись на табуретке.
— Ничего, — отвечала Цзиньлянь. — Мне остерегаться нечего. И застужу утробу — не беда.
Вино трижды обошло пирующих. Симэнь попросил Чуньмэй передать Юйлоу арфу, а Цзиньлянь — лютню.
— Спойте «Огня Владыка во вселенной торжествует».
— Ну и умен же ты, сынок! — возразила Цзиньлянь. — Мы, выходит, пой, а вы вдвоем слух свой услаждать будете. Нет, я так не согласна. Пусть и сестрица Ли возьмет инструмент.
— Но она не играет, — возразил Симэнь.
— Ну, пусть берет кастаньеты и отбивает такт, — не унималась Цзиньлянь.
— Вот негодница! Все к чему-нибудь прицепится, — засмеялся Симэнь и велел Чуньмэй принести красные кастаньеты из слоновой кости.
Юйлоу и Цзиньлянь нежными пальцами слегка коснулись струн и запели на мотив «Гуси летят над песками». Сючунь стояла сбоку, помахивая опахалом. Когда спели «Огня Владыка», Симэнь поднес каждой по чарке вина и выпил вместе с ними. Цзиньлянь то и дело подходила к столу, жадно пила ледяную воду, ела охлажденные фрукты.
— Зачем ты столько холодного потребляешь, сестрица? — заметила Юйлоу.
— А что мне холодного бояться? — отвечала Цзиньлянь. — Мне за свою утробу беспокоиться нечего!
Пинъэр то краснела, то бледнела от смущения.
— Что ты болтаешь всякую чепуху? — бросив суровый взгляд в сторону Цзиньлянь, урезонил ее Симэнь.
— Это ты, братец, лишнее болтаешь, — не унималась Цзиньлянь. — А мы, старухи, и носом клюем, а все жуем. Жилу за жилой тянем. Что на нас глядеть?
Пока они пировали, юго-восток заволокла туча, северо-запад затмил туман. Вдали послышались раскаты грома, и пошел проливной дождь, оросивший распустившиеся перед верандой цветы и кусты.
Да,
В усыхающие реки и озераснова шумные вливаются потоки.И гранаты и бамбук нежно-зеленыйосвежились и блестят на солнцепеке.
Дождь скоро перестал. На западе проглянуло солнце, и появилась радуга. В один миг алмазами загорелись капельки дождя, а на дворе повеял свежестью и прохладой вечерний ветерок.
Из дальних покоев появилась Сяоюй и позвала Юйлоу.
— Меня Старшая зовет, — сказала Юйлоу. — У нее еще цветы не готовы. Я пойду, а то она обидится.
— Пойдем вместе, — сказала Пинъэр. — Я тоже хочу поглядеть, какие у нее цветы.
— Погодите, я провожу вас, — сказал Симэнь и протянул Юйлоу арфу. Юйлоу заиграла, Симэнь хлопнул в ладоши, и они вдвоем запели на мотив вступления к «Островку прохлады»:[398]
Дождь долгожданный под вечерПромчался разливистым смехом.Пруд лепестками расцвечен,Грозы замирающей эхо…Тучи рассеялись, стало светлей.Месяц на вымытом сводеБлестит, молодой и беспечный.Лилий ночных полноводьеИспить бы, гуляя неспешно,И погрузиться в затон орхидей.Хором подхватили:Пой, золотая свирель,Мани, сладкозвучная лютня!Веселый, богатый, уютныйПир…За окошком метель.Мир,полный света и счастья,В твоей я чарующей власти.На тот же мотив:В ивах стрекочет цикада,Летит светлячок, ей навстречу.Льется мелодия складно,И сладко баюкает речку,Смолкла богатых домов суета,Шнур светоносный, хрустальный[399]Звездным пунктиром намечен.В бликах любовных растаютПослушные девичьи плечи…Нерасторжимы влюбленных уста!Хором подхватили тот же припев:Пой, золотая свирель,Мани, сладкозвучная лютня!Веселый, богатый, уютныйПир…За окошком метель.Мир,полный света и счастья,В твоей я чарующей власти.На мотив «Вздымается все выше»:На пруду резвятся утки неразлучницы,Млеют лотосы благоуханные.У меня бессмертье не получится —Я мгновения люблю бескрайные.Отдыхать в беседке не наскучит мне!Сад земной, что будит силы тайные,Лучше, чем сады Пэнлая тучные…Хором подхватили:Ветер, ветер, в западных скитаньяхНе гони колеса осени печальной!
С песней незаметно подошли к садовой калитке. Юйлоу отдала лютню Чуньмэй и направилась вместе с Пинъэр в дальние покои.
— Сестрица Мэн! — крикнула Цзиньлянь. — И я с вами, обождите.
Она хотела было идти, но ее удержал Симэнь.
— Хочешь улизнуть, болтушка? — сказал он. — А я и не пущу.
И Симэнь так ее повернул, что она чуть не упала.
— Ишь ты, негодник! — крикнула Цзиньлянь. — До чего рукав вздернул — вся рука напоказ. Вдоволь насмотрелся, мальчик? Я с ними пойду, зачем держишь?
— Мы с тобой здесь у камня посидим. Метнем стрелы в вазу, выпьем чарку-другую.
— Вот чудак! Метать, так пойдем на террасу, — предложила Цзиньлянь. — А сюда и Чуньмэй вина не понесет.
Симэнь послал Чуньмэй. Служанка бросила лютню Цзиньлянь и, недовольная, вышла. Цзиньлянь стала перебирать струны.
— Я от сестрицы Мэн тоже кое-что научилась играть, — сказала она и, сломив ветку цветущего граната, пышно распустившегося после дождя, около самого камня, воткнула ее в волосы сбоку. — Прикрыть хоть себя цветами, а то три дня ношусь — круги под глазами.
Симэнь взял в руки ее лотосы-ножки.
— Жаль мне тебя, а то б я тебе показал, что такое буйство страсти! Замертво слегла бы.
— Ах ты, негодник! Будет уж хвалиться-то! Погоди, только дай лютню убрать. — Цзиньлянь положила лунообразную лютню возле клумбы и продолжала: — Ты уж лучше как-нибудь в другой раз свою мощь покажешь, только не сегодня. Брось зубы мне заговаривать. Ведь только что с Пинъэр сражался. И нечего было ко мне приставать!
— Вот рабское отродье! — возмутился Симэнь. — Знай болтает всякую ерунду. Что у меня с ней было?
— Ни шагу не скрыть тебе, сынок, от бога-хранителя домашнего очага.[400] На что ж, по-твоему, я в доме? Думал, небось, меня обмануть? Пусть, мол, цветы в дальние покои несет, а я с Пинъэр останусь, да?
— Не болтай глупости, болтушка! — сказал Симэнь и, посадив ее в цветы, поцеловал.
Цзиньлянь прильнула к нему, и они слились в страстном поцелуе.
— Назови меня «милый», тогда пощажу, — говорил Симэнь, — помогу встать.
— Мой милый, — шептала она, не заставляя себя долго упрашивать, — тебе другая по душе. Зачем же со мной связываешься?
Да,
Щебечет иволга своей подруге клятвы,Цветы, омытые дождем, лежат помяты.
Они порезвились еще немного.
— Пойдем в Виноградную беседку, там и метнем в вазу стрелы, — предложила Цзиньлянь и, взяв в руки лютню, заиграла конец вступления к мелодии «Островок прохлады»:
Пронесся хоровод —бессонных мыслей рой,Подлунный небосводнад солнечной горой.Бессмертных духов пирв чертогах золотых.Напев небесных лир —стон радостей земныхПусть водные часыуслышат ход времен,Но отзвуком весныбокалов перезвон.Хором подхватили припев:Ветер, ветер, в западных скитаньяхНе гони колеса осени печальной!Заключительная ария:Время — молнии вспышка.Как эта ночь хороша!Ночи и дни — спешат,Горести от излишка.Пир, несмолкающий смех,Милых жемчужные плечи,Песня любви быстротечной…Жизнь создана для утех.
Они шли рядом, плечом к плечу. Обогнули бирюзовый пруд, беседку Роз, обошли Зимородковый павильон и очутились перед Виноградной беседкой. Чудесное это было место!
Только поглядите:
На каменном остове резные перила. Вокруг все в зелени густой, обильной. Тысячи ветвей поникли. Подобно инею покрывают их тяжелые гроздья лиловых плодов. Ароматами осени пахнуло. Будто средь зеленых облаков повисли вышитые пояса. Склонились кисти «дамских пальчиков». В плодах хрустальных горит нефритом сок. Колышутся гроздья зеленых перлов. На золотых рамах сверкает изумрудный нектар. То из Западных земель[401] породы, таящие нектарного ключа редчайший аромат. Тут в самом деле диковинки-цветы всех четырех сезонов года. А свежий ветерок и лунное сиянье ни за какие деньги не купить.
