В Виноградной беседке стояли четыре прохладных табурета и ваза сбоку. Цзиньлянь отставила в сторону лютню и только хотела было метнуть в вазу стрелу, как вдали показались Чуньмэй и Цюцзюй. Первая несла вино, а вторая — коробку яств, на которой стояла чаша с охлажденными фруктами.
— Ты ведь ушла такая недовольная, — заметила Цзиньлянь. — Все-таки принесла, что тебя просили.
— Где я вас только не разыскивала, — проговорила Чуньмэй. — Никак не думала, что вы тут окажетесь.
Цюцзюй поставила коробку. Симэнь открыл ее и увидел внутри восемь отделений. В каждом лежали изысканные кушанья и плоды: в одном — маринованные гусиные потроха, в другом — нарезанное тонкими ломтиками мясо, в третьем — серебрянка в коричном соусе, далее — рубленая провяленная цыплячья грудка, свежие зерна лотоса, молодые орехи, свежие чилимы и каштаны. Тут же стоял серебряный кувшинчик виноградного вина, изящные золотые чарочки-лотосы, лежали две пары палочек слоновой кости. Симэнь поставил коробку на стол, а сам сел напротив Цзиньлянь.
Началась игра. Они пустили стрелы «через мост», «попали опереньем в цель», потом следили за «парою гусей парящих», «кандидатами, успешно сдавшими экзамен», «ученью преданными красавицами Цяо»[402] и «весной уснувшей фавориткой Ян»; смотрели, как «дракон прячется в пещере» и как «жемчужины свисают с занавески». Они метнули более десятка стрел, и Цзиньлянь почувствовала, что опьянела. Лицо разрумянилось, в глазах зарябило. Симэнь решил выпить любовный напиток «ароматичное вино» и послал за ним Чуньмэй.
— Послушай, говорунья! — обратилась к ней Цзиньлянь. — Будь добра, принеси мне из спальни прохладную циновку и подушку. Меня так в сон и клонит. Я лягу.
— Ну, хватит! — заявила привыкшая капризничать Чуньмэй. — Все вам подавай! Так я вам и пойду за постелью!
— Если сама не захочешь, пошли Цюцзюй, — сказал Симэнь. — Ты за вином ступай.
Чуньмэй покачала головой и исчезла. Наконец, с циновками и одеялом явилась Цюцзюй. Цзиньлянь велела ей приготовить постель и запереть сад.
— Придешь, как позову, — наказала она.
Цюцзюй расстелила постель и ушла.
Симэнь скинул с себя бледно-зеленый халат, бросил его на перила и вышел из беседки. Пройдя по тропинке средь пионов и очутившись в сосновой аллее, он отправил у клумбы естественную надобность, а когда вернулся в беседку, Цзиньлянь, обнаженная, уже лежала на циновке. На ногах у нее были ярко-красные туфельки, а в руке белый шелковый веер. Цзиньлянь сразу возбудила в нем страсть. Разгоряченный винными парами, он тоже разделся, сел на табурет, ногой пошевелил сердцевину цветка, отчего из него капнул нектар, подобный тому, какой оставляет за собою улитка. Потом Симэнь снял с ее ног вышитые туфельки, поиграл ими, а немного погодя разбинтовал ей ноги и привязал их по обеим сторонам к обвитой виноградником решетке. Цзиньлянь стала похожа на золотого дракона с вытянутыми лапами. Лоно разверзлось. Пунцовый крюк появился наружу. Стал источать пряный аромат гвоздики. Сначала Симэнь, присев, копье свое нацелил и «оперением в мишень попал». Потом, держась за изголовье, собрав все силы, в бой ринулся, который вел, пока поле битвы не застелило плотной пеленою мрака, в котором он сновал, как угорь в иле. Цзиньлянь внизу без умолку стонала.
Сраженье было в самом разгаре, когда с подогретым вином появилась Чуньмэй. Едва завидев происходящее, она поставила вино и стремглав бросилась в самую высокую беседку, названную Беседкой спящих облаков. Там, облокотившись на шашечный столик, Чуньмэй занялась расстановкой фигурок, но ее заметил Симэнь и поманил рукой. Чуньмэй не пошла.
— Ах ты, болтушка! — заругался он. — Хочешь, чтоб тебя силой приволокли?
Он бросил Цзиньлянь и крупными шагами направился к Чуньмэй. Она тем временем успела сбежать узкой тропинкой вниз к гроту Весны, а через него — к мокрому, высотой по пояс, кустарнику, в чаще которого и спряталась. Однако Симэнь заметил, как в тени мелькнула фигура.
— Ах ты, болтушка, от меня не уйдешь, — крикнул Симэнь и, схватив ее за талию, понес в Виноградную беседку.
— Выпей чарочку, — сказал он, сажая Чуньмэй на колени.
Они попивали вино, Вдруг Чуньмэй увидела Цзиньлянь, лежавшую с привязанными к решетке ногами.
— Что это вы тут делаете? — спросила она. — И это средь бела дня. А кто увидит, хорошо ли?
— Ты калитку заперла? — спросил Симэнь.
— Заперла.
— Смотри, как я буду метать стрелы в живую вазу,[403] — обращаясь к Чуньмэй, молвил Симэнь. — Игра называется «Золотая пуля поражает серебряного гуся». Гляди! За каждое попаданье пью чарку.
Он вынул из чаши несколько слив и, нацелившись, пустил подряд три штуки в лоно Цзиньлянь. Все угодили в сердцевину цветка. Симэнь выпил подряд три чарки любовного напитка и велел Чуньмэй поднести чарку Цзиньлянь, а сам спрятал сливину в лоно, не стал вынимать и начинать сражение не думал. Возбужденная Цзиньлянь была переполнена страстью, однако не решалась позвать Симэня, лежала обессилевшая, с помутившимися глазами.
— Ну и лиходей же ты, — шептала она с дрожью в голове. — Доведешь ты меня, мучитель, до погибели.
Но Симэнь, не обращая никакого внимания на нее, знай себе пил вино, а Чуньмэй приказал встать рядом и обмахивать его опахалом. Немного погодя он развалился в кресле, начал клевать носом и заснул. Чуньмэй слегка толкнула его в бок и опрометью бросилась через грот в дальние покои. Послышался стук в калитку. Чуньмэй открыла. Перед ней стояла Пинъэр.
Симэнь проспал, должно быть, целую стражу. Когда он проснулся, перед ним по-прежнему была распростерта привязанная Цзиньлянь. Вздымались вверх ее белоснежные ножки. У него снова загорелось желание и, воспользовавшись отсутствием Чуньмэй, он приблизился к Цзиньлянь, достал сливину и велел ей съесть ее. Он расположился на циновке, достал из мешочка безделки для любовных утех, сперва приладил серебряную подпругу, потом серное кольцо, но, продолжая разминку, в схватку не вступал, лишь кружил вокруг лона, потирал-похлопывал и не углублялся. Возбужденная Цзиньлянь, не вытерпев, закричала:
— Ну, давай же! Не могу я больше! Знаю, ты из-за Ли Пинъэр на меня злишься, вот и мучаешь. Но после того, как я натерпелась сегодня, уж больше не отважусь тебя дразнить.
— А, негодница! — засмеялся Симэнь. — Теперь ты по-другому заговорила.
— Что ты делаешь?! Довольно! — едва слышно, задыхаясь, шептала Цзиньлянь. — Прости меня! Пощади! — наконец, выкрикнула она, и в ее голосе послышалось отчаяние.
— Я еще не показал тебе, как «монах ударяет в колокол», — сказал Симэнь и снова ринулся в схватку.
Цзиньлянь закрыла глаза. В груди у нее что-то тихо клокотало, язык одеревенел. Она совсем утратила силы.
Симэнь испугался, отвязал ей ноги и посадил на циновку. Не сразу она открыла глаза и стала приходить в себя.
— Мой милый! — произнесла она, наконец, сквозь слезы. — Почему ты сегодня так жесток со мной? Ведь я чуть было с жизнью не простилась. Не надо больше так. У меня голова кружится. Я ничего не соображаю.
Заметив, что солнце клонится к западу, Симэнь поспешно помог Цзиньлянь одеться и позвал Чуньмэй с Цюцзюй убрать постель. Они проводили ее в спальню, а когда Чуньмэй вернулась, Цюцзюй собрала посуду и хотела было запереть сад, как к ней вынырнул из-за беседки сынишка Лайчжао — Тегунь.
— Тетя, угости сливой! — попросил он Чуньмэй.
— Тебя откуда принесло, арестант! — крикнула Чуньмэй и дала ему слив и персиков. — Смотри, возле передних покоев не показывайся, а то батюшка пьяный. Он тебя прибьет.
Пострел схватил фрукты и бросился наутек. Чуньмэй заперла сад и вернулась в спальню Цзиньлянь, чтобы приготовить им с хозяином постель, но не о том пойдет речь.
Да,
С утра в Ущелье золотом[404]себе устроил знатный пир,И к ночи юбки шелестят —с красотками не расстается.В утехах, в радостях земныхего сосредоточен мир:Едва померкнет свет дневной,заря вечерняя зажжется…
Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в следующий раз.
Глава двадцать восьмая
Чэнь Цзинцзи из-за туфельки разыгрывает Цзиньлянь. Разгневанный Симэнь Цин избивает ТегуняЧем милосердней, чем добрей мы к людям,Тем крепче на ногах стоять мы будем.Нужны покой и трезвое мышленье,Все промахи — от спешки, от волненья.Терпенье с постоянством вечно дружат,Где ровен путь, там путники не тужат.Кто скаредностью черствой не страдает,
Обильный урожай плодов снимает.
Так вот, проводили Цзиньлянь в спальню. Симэнь разделся, оставшись в одной короткой рубашке из легкого шелка, на Цзиньлянь была лишь газовая красная кофта, прикрывающая грудь. Они сели рядом, плечом к плечу, и снова наполнили чарки. Симэнь обнял Цзиньлянь за шею, и они стали пить из уст в уста. Он был с ней очень ласков, заглядывался на ее распущенные волосы-тучи, полуобнаженную пышную грудь, смотрел ей в томные и лукавые глаза. Она напоминала опьяневшую фаворитку Ян.[405]