получались диаметрально противоположные результаты. Он растерялся, как ребенок, держащий в руке деталь конструктора и пытающийся понять, как с ней поступить.
На него никто не обращал внимания. Продолжалось обсуждение и принятие решений. На стенах сменяли друг друга цифры и диаграммы. Члены комиссии, инженеры и законодатели перешептывались и дискутировали с самым серьезным видом. Рейни их внимательно разглядывал, но словно бы издалека. Их волосы и бороды расплывались, превращаясь в бесформенные пятна, а у него было предчувствие, что вот-вот огласят приговор.
Два дня спустя консул Марса Ганс Слоун лично посетил Рейни. Он не успел сказать ни слова, а Рейни уже всё понял. Ганс прицепил к мешковатой серой рубашке Рейни медаль за доблесть, которой его наградили в молодости, и сказал, что хочет выразить благодарность и сожаление. На медали были выгравированы такие слова: «За защиту Родины». Там не было написано «За защиту правды».
Вот так был наказан Рейни. В итоге комиссия по расследованию сделала вывод, что причиной аварии стала ошибка в дизайне машины, и вследствие этого наказанию подверглось минимальное число работников. Это было критически важное время в истории Марса, когда в добыче сырья на вес золота была каждая пара рук, и только руководитель проекта мог напрямую способствовать его осуществлению. Рейни был уверен в том, что спроектированная им деталь была совершенно исправна, но спорить с решением комиссии не стал. Действительно ли в его дизайне крылась какая-то ошибка – не это было самое главное, Самой главной была подотчетность. Пожар превратил все подсказки в конструкции машины в ком расплавленного и остывшего металла, но при этом Совету всё равно нужно было принять решение. И Совет избрал ответственность ради сохранения стабильности системы, ради защиты людей, необходимых для великой цели, для продолжения работы производства, от которого зависело выживание. Рейни был не дурак. Он прекрасно понимал, что необходимо властям.
Ганс, сидевший напротив Рейни, опустил глаза и вздохнул. Рейни, глядя на старика, вдруг ощутил прилив сочувствия. Он видел, что Ганс не желал такого исхода, но пришел повидаться с Рейни лично и подарить ему медаль, заработанную с риском для жизни.
Поскольку часть наказания для Рейни заключалась в том, что его уволили из инженерной лаборатории, Ганс спросил у него, в какой мастерской он хотел бы поработать. Рейни догадался, что таким образом Ганс хочет перед ним извиниться. Поскольку старый друг Рейни работал неврологом в Первой Больнице района Салило, он решил попробовать поработать там – переключиться с проблем передвижения машин на проблемы передвижения людей.
Он не злился. В любом случае в сложной структуре пересекающихся друг с другом балок некуда было пристроить обиду. Время от времени Рейни чувствовал себя одиноким и покинутым, как в детстве на игровой площадке – зарослях высоченных аттракционов, которые в отсутствие людей пугали его. Пустота не была для него необычна, заросли тоже. Покинутость он ощущал только тогда, когда его личная пустота встречалась с зарослями системы.
На самом деле Рейни по большому счету было безразлично, на какую работу его определят. Он устал от гнетущей обстановки в инженерной лаборатории и думал, что было бы неплохо устроиться в другое место, где было бы больше времени для чтения и писательства. Его деятельность в больнице протекала без особых эксцессов. Иногда туда заглядывал Ганс. Постепенно они стали друзьями. Рейни сказал ему, что хотел бы писать исторические книги, и Ганс предоставил ему доступ к Хранилищу Досье.
* * *
– Вы чувствуете себя неудачником? – спросила Люинь.
Рейни улыбнулся:
– Чтобы испытать такое чувство, нужно испытать провал в том, чем ты хотел заниматься, или в том, что тебе было по плечу. Кусок железа, не вставленный в стальной каркас нового здания, не будет ощущать себя неудачником, а вот у куска камня будут иные ощущения.
Он взял со стола маленький кусочек желтого песчаника.
– Не каждый хочет быть частью стального каркаса, – сказал Рейни. – Я предпочитаю резьбу по камню.
Люинь взяла шершавый камешек неправильной формы и стала его разглядывать. Она села к столу и подперла подбородок одной рукой. Посмотрела на камень, перевела взгляд на Рейни. Она была готова что-то сказать, но промолчала.
Из угла за ними наблюдал вырезанный из песчаника лев.
* * *
Через час Люинь открыла дверь помещения для репетиции.
Она оказалась внутри большого заброшенного склада. Вдоль стен высились черные стальные стеллажи, пол был вымощен безликими серыми плитками. В одном углу расположилась сцена – помост, изготовленный из оторванных от стен стеллажей.
Прожектора освещали сцену, казавшуюся очень маленькой оттуда, где стояла Люинь. Несколько человек репетировали реплики на сцене, другие чем-то занимались внизу. С высокого стеллажа за сценой свисал задник, на котором был изображен карикатурный дворец и трон. Двое актеров репетировали сцену из спектакля. Они произносили слова то громче, то тише, то быстрее, то медленнее, их голоса по спирали взмывали в воздух, и к ним примешивались рабочие шумы, и все эти звуки эхом разлетались по пустому складу.
Люинь медленно пошла к сцене. Ее тень потянулась за ней длинным узким шлейфом.
Ее встретил улыбкой Леон, спешивший туда, где был сложен реквизит. Леон был во фраке и держал в руках здоровенную картонную коробку. У него на лбу выступили капельки испарины. Во фраке, так не сочетавшемся с торчавшими из коробки инструментами и самыми разными предметами, Леон походил на элегантного герцога, неведомо почему-то решившего предаться простым радостям физического труда.
– Ты только что пришла? – спросил Мира, сидевший перед краем сцены. – Опаздываешь!
Мира, словно торговец на базаре, расстелил перед собой коричневую ткань, на которой разложил осколки разноцветного стекла. Он был в театральном костюме, но в данный момент его присутствие на сцене не требовалось, поэтому он сидел, подперев подбородок рукой, рассеянно наблюдал за репетицией и время от времени о чем-то перешептывался с рабочим сцены, сидевшим рядом с ним.
– Ты всё-таки смогла прийти! – воскликнул занявший должность режиссера Сорин и бросился навстречу Люинь. – Давай, я тебе тут всё покажу.
Они расцеловались. Расспросив Люинь о том, как идет ее выздоровление, Сорин указал на хор, стоящий на арьерсцене[20], и показал Люинь, где нужно встать ей. Длинные волосы Сорина были убраны под шляпу. Он взволнованно и зорко следил за всем происходящим. Переговорив с Люинь, он бросился к Кингсли, который отвечал за освещение.
Люинь обвела взглядом сцену. Хор двумя отдельными дугами стоял на арьерсцене и как бы окружал ведущих актеров. Хористы в одной группе были в белых балахонах, а в другой – в черных. Они походили на два войска ангелов, наблюдающих за миром. В центре левой группы хористов,
